Хэнк Муди - Бог ненавидит нас всех
— Привет! — говорю я.
— Вы знакомы? — спрашивает мужчина, сидящий рядом с Лиз, тот самый, кого я наметил себе не то жертвой, не то спарринг-партнером.
Ему, наверное, лет сорок пять, на нем коричневый костюм и бейсболка с эмблемой нью-йоркских «янки», наверняка прикрывающая раннюю лысину. Лиз, опешив, молчит. Похоже, она лихорадочно перебирает варианты ответов на вопрос — или путей отступления.
— Мы с Лиз вместе в школе учились, — говорю я, протягивая мужику руку. — Куперсмит… Бифф Куперсмит.
— Джек Гарднер, — непроизвольно отвечает он и, поначалу осторожно протянув мне руку, в следующую секунду сжимает ее с неожиданной силой. — В школе, говорите? Готов поклясться, Лиззи рассказывала мне, что училась в Спенсе.
— Ну… — задумчиво тяну я, освобождая руку.
— Он имеет в виду летний лагерь, — приходит на выручку Лиз. — Спенс ведь чисто женская школа.
— Ну да, конечно, в летнем лагере, — смеюсь я. — Лиз у нас во всем была чемпионкой. Во всех конкурсах побеждала, во всех соревнованиях…
— Куперсмит, — задумчиво повторяет Джек, почесывая подбородок, — Кейси Куперсмит вам случайно никем не приходится?
— Вы что, Кейси знаете, моего двоюродного брата? — В приступе наигранного восторга я хлопаю Джека по коленке. — Он отличный чувак!
— Кейси — это она.
— Ну да, после операции — она, конечно.
Лиз, до этого лишь саркастически ухмылявшаяся, позволяет себе хихикнуть в голос. Тут возвращается Нейт с пивом. Я представляю всех друг другу. Насчет своего нового псевдонима я не слишком переживаю, поскольку практически уверен, что Нейт не помнит, как меня на самом деле зовут. Нейт принимается за дело.
— У вас милая дочка, — заявляет он Джеку, кивая на Лиз (и даже не подозревая, на сколько позиций поднимается при этом к верхним строчкам весьма короткого списка людей, которые мне нравятся).
— Да, вы правы, — сквозь зубы цедит Джек. — Ей тринадцать лет, и она живет в Бостоне со своей мамой.
— Ах ты, старый проказник! — взвизгивает Нейт и хлопает Джека по коленке. — Значит, с трубами у нас все в порядке и кран не подтекает.
— С трубами и кранами у меня полный порядок, — неожиданно гордо, почти с вызовом заявляет Джек. — Уж кому знать, как не мне. Я по профессии уролог.
— А, членодоктор? — вопит Нейт, которому в очередной раз удается привлечь внимание всей скамейки запасных «Соникс». — Отлично! У тебя, может, эта хрень дни напролет перед глазами, но я тут офигел маленько: у меня на елде такое пятнышко появилось…
Я осторожно смотрю на Лиз, ожидая увидеть на ее лице раздражение или, еще хуже, презрение. К моему немалому удивлению, она закусила губу и изо всех сил старается не расхохотаться в полный голос.
— Ладно, ребята, я пошел за крендельками, — объявляю я, вставая с места.
Едва я оказываюсь в проходе, ведущем с трибун к буфету, как за мной вырисовывается силуэт Лиз.
— Пыхнуть не хочешь? — спрашивает она.
Мы находим укромный служебный коридорчик над верхним ярусом трибун. Лиз достает из сумочки заранее свернутую самокрутку, и я эффектно проделываю перед нею свой старый фокус с «Зиппо».
— Ну, Бифф, умеешь ты людей удивить, — говорит Лиз, выпуская струйку дыма. — Сюрприз за сюрпризом. Спасибо, что не проболтался Джеку. Ты пойми, это всего лишь наше третье свидание. Пожалуй, рановато будет признаваться мужику в том, что у меня есть ни много ни мало — постоянный поставщик дури. Тебя ведь, как я понимаю, на самом деле не Биффом зовут?
— Третье свидание, говоришь… Это уже, считай, целый роман. До того самого дела уже дошло?
— До того самого? — игриво переспрашивает Лиз.
Может быть, даже чересчур игриво. А может быть, она заигрывает со мной. Впрочем, я могу опять ошибаться — как тогда, с Кей.
— Я никого ни за что не сужу, — заявляю я. — В конце концов, мы не всегда отдаем себе отчет в том, к кому и почему привязываемся.
— Но ты не подумай… Это вовсе не… — зачем-то начинает убеждать меня Лиз. — Я хочу сказать, что он ведь на самом деле очень симпатичный…
— И плешивый.
— Утонченный, не такой, как все, — продолжает перечислять она.
— Богатый?
— Не без этого, — со вздохом говорит Лиз. — Слушай, в конце концов, ты ведь меня совсем не знаешь…
— Пока нет. Зато я другое наверняка знаю. Ты могла бы найти себе мужика получше, чем этот, как его там, твой членодоктор.
Лиз краснеет.
— Не уверена, что это комплимент.
— Знаешь, я ведь это не просто так говорю. Это абсолютная правда. Я просто уверен, что найдется целое стадо молодых бычков, готовых сложить рога к твоему порогу.
— Что-то я не совсем понимаю, к чему ты клонишь. Наверное, это была своего рода метафора.
— Мета… что? — переспрашиваю я. Похоже, трава уже начала делать свое дело. — Да я ведь и сам не понимаю, что несу. У меня сегодня в мозгах кислородное голодание — с той самой минуты, когда увидел тебя там, на трибуне.
— Ты плохой, — говорит она.
То, что происходит в следующую секунду, назвать поцелуем было бы, наверное, неправильно. Лиз стремительно подается ко мне всем телом, прижимает свои губы к моим и мгновенно отшатывается назад.
— Было бы жалко пропустить финал игры, — говорю я.
Буквально через пять минут мы уже обнимаемся на заднем сиденье такси, которое мчит нас в Верхний Ист-Сайд. В конце поездки я достаю из кармана еще одну двадцатку, сую ее таксисту и оставляю ему сдачу на чай. Мы быстро проходим через холл на первом этаже, изо всех сил стараясь не хихикать под строгим взглядом консьержа.
Едва за нами закрываются двери лифта, мы даем себе волю. Мы смеемся как сумасшедшие, у нас обоих по щекам текут слезы. Затем мы обнимаемся и начинаем целоваться. Мои руки оказываются в стране чудес. Они на ощупь пробираются по непознанным просторам между лохматым свитером и гладкими лосинами. Я запускаю руку подальше под свитер и глажу грудь Лиз сквозь бюстгальтер. Она стонет и прижимается ко мне всем телом. Тогда я рискую опустить ладонь ниже — на ее живот, а затем еще ниже. Еще секунда — и мои пальцы оказываются у нее между ногами. Даже сквозь плотный нейлон я чувствую исходящий от ее тела жар.
Лифт останавливается, и мы почти вываливаемся в холл. Лиз ведет меня за руку к дверям квартиры. Она копается к сумочке в поисках ключей. Я пытаюсь снова поцеловать ее, но она запрокидывает голову и выразительно прижимает палец к губам. Поворот ключа в замке и дверь открывается. В гостиной сидит перед телевизором рыжая девчонка лет четырнадцати, она оборачивается к нам и удивленно смотрит на Лиз.
— Вы сегодня рано, — говорит рыжая.
— Все в порядке? — спрашивает Лиз.
— Ни звука за весь вечер, — отвечает ей рыжая, уже набрасывая на плечи куртку.
Лиз благодарит ее и отдает девочке деньги. Замок закрыт на два оборота, и Лиз поворачивается ко мне — похоже, с намерением что-то объяснить. Я затыкаю ей рот жадным поцелуем и снова даю волю рукам, которые с готовностью принимаются обхаживать ее ниже талии. Мы падаем на диван в гостиной. Рука Лиз проскальзывает в мои джинсы так глубоко, насколько это возможно, — задача нелегкая, потому что у меня уже давно стоит, и места для маневра у нее остается немного. Тогда Лиз обеими руками стягивает с меня джинсы и трусы. Проблема решена. Мой член гордо показывается перед ее глазами во всей своей красе. Лиз садится передо мной на корточки и проводит языком по члену снизу вверх. Затем она вновь встает, и вид сверху тоже не вызывает у нее нареканий. Она достает из сумочки презерватив и протягивает мне. Пока я вскрываю упаковку, она успевает стянуть с себя лосины. Она ждет, пока я разберусь с резинкой, стоя передо мной, положив руки на бедра. Ее нагота прикрыта лишь задранным до неприличия свитером.
В соседней комнате начинает плакать младенец.
В глубине души я всегда считал, что вполне могу прочувствовать и понять, в каком настроении находится женщина, какие чувства и эмоции она сейчас испытывает. Выражение лица Лиз заставляет меня пересмотреть отношение к своим талантам. Она вовсе не смущена и не сбита с толку. Совсем наоборот, я читаю на этом лице целую гамму чувств: сожаление по поводу того, что не удалось закончить даже не начатое, соседствует с гордостью за наличие того, что плачет там за стенкой. Какие-то оттенки неудовлетворенности смешиваются с радостью, задумчивостью, стыдом, раскаянием и любопытством. В общем, в том, что касается эмоций, женщины, следует признать, умеют писать картину маслом, причем полноценной палитрой. Мы же, мужчины, обычно ограничиваемся скупыми штрихами восковых мелков.
Лиз бормочет извинения и исчезает там, откуда доносится все усиливающийся плач. Я сажусь на диван и смотрю на свой готовый к бою инструмент. В какой-то момент я понимаю, что выгляжу на редкость потешно. Чтобы не чувствовать себя так глупо, снова натягиваю на себя трусы, беру в руки джинсы и пробираюсь к двери.
