Ярмолинец Вадим - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»
От ударившей в голову крови изображение поплыло вбок и вниз. Кто-то уронил пачку дисков и они, как брошенные на стол карты, разъехались по асфальту, тут же оказавшись под ногами бегущих. Молча, как бычье стадо, сходняк начал разворачиваться в поисках пути для отступления. На аллее, ведущей от памятника Шевченко, уже видны были двигавшие легкой трусцой дружинники, за которыми шли несколько ментов в серой форме. Стадо, набирая ходу, понеслось между деревьями, сквозь кусты в сторону стадиона. Это, видимо, был единственный выход, но поскольку по нему двигались все, я оказался в хвосте. Я побежал в сторону главной конторы пароходства. Тяжелые сумки оттягивали руку, и я подхватил их подмышки. Рядом бежало еще человека три.
Мельканье деревьев, топот ног, вскрики, тяжелое дыхание бегущих рядом. Один на бегу снял очки и бросил в разрез рубашки. Боковым зрением я видел бежавших налегке преследователей, слышал приближающийся топот ног.
Первым схватили парня, спрятавшего очки под рубаху, он, отмахнувшись от кого-то, потерял равновесие и упал, повалив на землю двоих.
– Витя, давай! – долетело. – Этого! (“Меня? – успел подумать я). – Мы – того!
Из-за суматохи вокруг упавшего мне удалось немного оторваться. Автобуса не было видно, десант, видимо, уже весь был в парке. Я спрыгнул с парапета на тротуар Маразлиевской и через мгновенье услышал, как хлопнули о землю подошвы преследователя.
– Стой, бля!
Я оглянулся – крепкий парень настигал меня, щеки горели, глаза от злости сузились.
– Я-ть! Бля!
Выпрямляя после приземления ноги, он потерял равновесие и, ощутив это, выбросил руки вперед, видимо, надеясь еще настигнуть меня в полете и повалить.
Он уже летел, когда я, также движимый инерцией бега, дал сумкам описать дугу в воздухе и встретиться с головой дружинника. Удар оказался настолько сильным, что парень изменил направление полета. Он упал на разбитый асфальт лицом, тут же свернувшись в крендель и прикрыв руками голову, словно предполагал, что теперь его будут бить ногами или чем-то еще тяжелым, и бить безжалостно.
Я оглянулся – никого. У меня еще мелькнула мысль помочь раненому, но инстинкт преследуемого взял свое. Я перелетел на другую сторону улицы. До ворот Лизы оставалось два десятка метров. С парапета парка соскочило сразу три дружинника. Двое тут же кинулись к своему, а третий припустил за мной. Двор был пустой, проскакав по каменным волнам плит, я взлетел по ступенькам крыльца. За спиной хлопнула входная дверь. На втором этаже, прижавшись к знакомой двери, зазвонил. Прижал ухо, но сердце так билось, что я ничего не слышал. Снова коротко прижал кнопку звонка.
Во дворе послышались голоса.
– Зесь-здесь! Не уйдет!
Звонить больше было нельзя. В крохотном дворе любой звук был слышен. За дверью, кажется, кто-то заговорил, кашлянул.
– Давай Витька к крану, – донеслось со двора.
– Компресс холодный надо.
– Рубашку пусть снимет, намочим.
Кран захрипел, закашлял, плюнул, еще раз плюнул, потек.
– Руку смотри как разодрал.
– Хрен с рукой, смотри что с рожей.
– Убью блядюку.
В квартире снова все затихло. Я отступил от двери. Лестница поднималась на третий этаж. Можно было рискнуть и подняться туда. Может быть, там был выход на чердак, а оттуда на крышу. А дальше?
– Давай, все по парадным.
Я тихонько похлопал ладонью по двери. Внизу застучали тяжело ногами о металлические ступени крыльца. И в тот момент, когда я собрался подниматься на третий этаж, дверь, у которой я простоял столько мучительных минут, бесшумно распахнулась. В черном проеме стоял голый по пояс Кащей. Мощная грудь поросла седым волосом. Молча он кивнул мне и я ступил в спасительную темноту. Дверь за мной закрылась, но в последнюю долю секунды я заметил в сужающейся щели проема фигуру на площадке, где лестница между первым и вторым этажом ломалась надвое.
– Отдышись, отдышись, – тихо сказал Кащей, отступая в глубину коридора.
Он прошел к входу в комнату и, остановившись здесь, тихо сказал:
– Это – Дмитрий.
– Кто? – раздалось из комнаты.
– Митя. Журналист.
– А-а.
Скрипнули пружины. Какой знакомый звук!
От звонка в дверь сердце сжалось.
Кащей снова пошел к двери, бесшумно ступая по половицам босыми ногами. Снова меня обдало знакомым запахом ее духов. Неужели она трахается с ним? С ним тоже! Шепотом Кащей бросил:
– Скройтесь!
Когда я вошел в комнату, Лиза поправляла покрывало на постели. На ней была одна рубашка. Рубашка Кащея. Конечно – первое, что попалось под руку, когда он впускал меня в квартиру! Не сводя с меня глаз, она поправила ее, на секунду полы разошлись, открыв тяжелую грудь, и стала застегивать, словно бросая вызов: “Да! Ну и что?” Щеки у нее горели.
– Кто там? – громко спросил Кащей в коридое.
– Из милиции, – раздалось глуховато из-за дверей.
– Секунду.
Лязгнул замок.
– Да, я вас слушаю, – очень уверенно и с чувством.
– К вам сейчас никто не заходил?
– А в чем, собственно, дело? – голос у Кащея стал деловито-озабоченным.
– Мы разыскиваем одного человека. Мы думаем, что он вошел в вашу квартиру.
– Что за человек-то? У него имя есть, фамилия? – снова очень по-деловому, демонстрируя готовность принять участие в ответственном деле.
– Мы не знаем его фамилии.
– Не понял. Фамилии не знаете, а кого же ищите? – В интонации появилась ирония.
– Он напал на нашего товарища, он – спекулянт.
– И вы видели, что он вошел в эту квартиру?
– Я видел, что сюда кто-то зашел, но я не видел, кто именно.
– С минуту назад я сам открывал двери, потому что мне показалось, что кто-то топчется под дверью, но...
– А можно зайти к вам?
– То есть, как это зайти? – теперь к Кащееву яду добавилась нотка возмущения. – Я вообще всегда рад помочь органам. Но есть какой-то порядок, законность. Ордер на обыск у вас есть?
– Нет, но мы бы хотели зайти.
– Извините, что значит вы бы хотели? – Теперь уже Кащей не сдерживал возмущения. – Мы живем в правовом государстве. Если это – обыск, то наверное надо начать с предъявления документов. У вас удостоверение есть, гражданин милиционер?
– Нет у меня удостоверения, – стух дружинник. – Мы вообще не из милиции, мы из народной дружины. Но мы работаем с милицией.
– Ах, так у вас и удостоверения нет? – В возмущение снова заплыл яд иронии. – Так, знаете, любой может зайти и сказать, я из милиции, пустите меня. У нас тут недавно ограбили женщину, не хочу говорить даже, что еще сделали.
– Вы не волнуйтесь, я удостоверение в участке оставил. В куртке.
– Ну, сходите в участок, молодой человек, возьмите куртку и приходите. И не забудьте спросить у старших товарищей, нужен ли в таких ситуациях ордер на обыск, и можно ли так вот попроситься впустить и дело с концом. Всех благ!
Хлопнула дверь.
– Вы не думайте, я вернусь, – донеслось глухо с лестничной площадки. – С удостоверением.
– Будем ждать с волнением.
Вернувшись в комнату, Кащей спросил:
– Так это вы – спекулянт, напавший на юного помощника милиционера?
Я кивнул.
– Они кого-то там умывают у колонки, – сказала Лиза, глядя в окно.
– Идем посмотрим, – предложил Кащей. – А вы тут сидите.
Они вышли на балкон и, облокотившись о перила, наблюдали за происходящим под ними. Я поднялся с постели и смотрел во двор через занавес.
Пострадавший сидел на земле у колонки. Товарищ, свернув в комок его рубашку, намочил ее и прикладывал к разбитому лицу.
Незадачливый дружинник, гулко стуча о железные ступени, спустился во двор.
– Ну что? – спросил сидевший на корточках возле раненого.
– Да говорят, что нет. А я точно знаю, что есть. Я когда поднимался, кто-то зашел в их дверь. Я видел.
Он упер руки в бока и повернув голову вверх, увидел стоявших на балконе Кащея с Лизой.
Кащей спросил:
– Это на этого напали?
– Да. А кто-то его прячет, между прочим...
– А чем это его так, а?
– Не знаем еще, но мы разберемся.
– Да, это так оставлять нельзя, – согласился Кащей. – Натуральный бандитизм.
Из дворового туалета вышел еще один дружинник, видимо искавший меня там. Что-то негромко сказал товарищам, ему так же негромко ответили.
– Это вы кого жидом назвали, молодой человек? – вдруг спросил Кащей. – Или это мне показалось?
Снова стало слышно, как вода барабанит мелкой дробью в металлическую коробку слива.
– Наверное, все-таки показалось. Советские дружинники не могут позволять себе антисемитские выпады.
Группа у колонки больше не поворачивалась к балкону. Взяв раненного под руки, его увели со двора. Снова стало тихо. Легкий ветерок колебал листья винограда, тянущего по растянутой над двором сетке свои сухие суставчатые пальцы, где-то негромко злилась сковорода. Из отрытого окна в квартире первого этажа старушка-невидимка сказала сокрушенно:
– Снова беспогядки. Где конная милиция, я не знаю.
– Ну, так что же вы такого натворили? – спросил Кащей, возвращаясь в комнату.
