Николай Кузьмин - В футбольном зазеркалье
Только однажды он попал в застолье, где его вынудили заговорить и высказаться от души, – но та компания ему казалась чем-то симпатичной, да и момент попался подходящий: он отыграл удачный матч, забил красивый гол, а гром трибун, сознание победы после упорного сражения всегда поднимало его в своем мнении, укрепляло веру в себя. В тот вечер Скачкову задали вопрос, спросили его мнение как игрока: что же все-таки такое современный футбол – развлечение, страсть, забава от избытка сил или же… И все умолкли, ожидая, что он скажет. Сначала, стесняясь тишины и устремленного к нему внимания, он опустил лицо и принялся сплетать и тискать пальцы. (Клавдия потом очень похоже представила, как он замямлил, занудил: «Понимаете ли…» да «Это самое…). Все же победный матч, с которого они явились в гости, помог ему преодолеть проклятую застенчивость – мало-помалу он разговорился. Для него самого, да и не только для него одного, футбол не был ни развлечением, ни забавой. Иначе он не играл бы до сих пор, не режимил, не рисковал. Да и зрители, что тянет их с такою силой на стадион? Разве одна жажда забавы, развлечения? Футболист, забивший гол, ликует вместе со стадионом, а стадион ликует вместе с ним. И в этом-то как раз магия футбола, спорта вообще – зрители на трибунах не просто холодные очевидцы чуда, а самые горячие соучастники. Пускай их место на трибуне, вдалеке от поля, но все равно они сражаются вместе с обеими командами и после матча еще долго не могут остыть. Ну, а что касается самих ребят, самих футболистов… Скачков по себе знал: в футболе, в спорте заложено что-то более значительное и весомое… более государственное, что ли! Особенно ощутимо это за границей, вдали от родины, – даже если просто сидишь на скамейке запасных. Недаром же у каждого спортсмена во всю грудь вершковое название страны, а в честь победителей исполняется гимн и поднимается государственный флаг! Отсюда и стремление парней на поле… Тот же Пеле, король футбола, когда в Лондоне на чемпионате мира его намеренно калечили португальские защитники, Пеле – профессионал, ноги – его хлеб, а все же он, хоть и травмированный, не уходил с поля, помогал своим, как мог. А наш Тищенко в финальном матче в Мельбурне! Со сломанной ключицей, с рукой на перевязи, он не только не покинул поля, но и помог «сделать» решающий гол, принесший советским футболистам золото Олимпиады. Так что… это самое… парни, конечно, поиграют, пока могут, а потом возвратятся на свои места: в цеха, в мастерские, в учреждения и станут жить, как все. Одни, быть может, станут приходить на стадион, смотреть с трибун, другие сядут в кресло перед телевизором, третьи же, возможно, и совсем забудут о футболе, но все равно – футбол для них был важной частью жизни и не исчезнет без следа. Чему-то он их научил, что-то оставил в них и это будет помогать им в жизни до конца, – по неким неминуемым законам продолжения…
И по тому, какая наступила за столом уважительная тишина, он понял, что слова его дошли. Правда, собирались в тот вечер люди, в общем-то имевшие понятие о спорте: кто-то лазал с ледорубом в горы, прыгал с парашютом, занимался лыжами, пинг-понгом, баскетболом. Научные сотрудники, как пояснила по дороге из гостей Клавдия.
В тот вечер они впервые возвращались молча, она сидела рядом с ним в машине и, признательно полузакрыв глаза, склонила голову на его плечо. Но так бывало редко, очень редко, потому что откровения ему давались трудно, – все та же выучка покойного отца, который позволял заглядывать к себе не всякому, но если уж пускал кого, так принимал, как дорогого гостя…
На руках отца Маришка чувствовала себя как дома и всячески развязничала перед маленьким Звонаревым. Раза два она роняла мячик, и Скачкову приходилось с усилием наклоняться, чтобы его подобрать. Сынишка Звонаревых сидел смирно, как в гостях.
– Пап, куда это мы идем и идем?
– Мы… – усмехнулся Скачков. – Мы пахали!
Он слегка задыхался – ребятишки оказались тяжеленькими. На руках Скачкова они покачивались в такт его широкому размашистому шагу. Слева, на краю кукурузных зарослей, стояла плотная стена пирамидальных тополей, закрывая озеро. С озера доносились крик и смех купальщиков. Впереди, со стороны тренировочного поля, раздавался редкий стук мяча. На слух Скачков привычно определил, что это вот мяч с высоты ударился о землю и подскочил – один подскок, другой и целая серия помельче, а вот это уже настоящий прицельный удар – крепкий хлест обутой ноги, после чего наступала продолжительная пауза.
Выбравшись из зарослей, Скачков увидел на широком пространстве зеленого поля одинокую фигуру в трусах и бутсах, пригляделся – Соломин. Голая спина, голые ноги. Поддергивая на худом запавшем животе трусы, Соломин трусцой гонялся за мячом, иногда сильно поддавал его вверх, в самое небо, и, дожидаясь, ловил на ногу, не допуская отскока, или позволял ему подскакивать до тех пор, пока не пропадала в нем упругая сила и он не успокаивался на шелковистой ровной травке. Тогда Соломин разбегался и сильно бил, прицеливаясь по воротам. Мяч шел не прямо, а по кривой, как бы огибая воображаемую «стенку».
– Стучишь, Сашок? – окликнул Скачков, спуская с рук детишек на зеленый и ухоженный газон футбольного поля. – Побегайте пока, ладно? Мариш, сандальку не потеряй.
Выпростав из сетки мяч, Соломин короткими прикосновениями ног подвел его к Скачкову.
– Гоняю помаленьку.
– Я думал, ты купаешься.
– Да ну! Есть когда… – Выворачивая локоть, он утер лицо и долго дул на голую, залитую потом грудь. Солнце поливало без пощады.
– Смотри, Сашок, пар пропустишь. Пар сегодня – не вылезал бы!
Не отвечая, Соломин подцепил мяч на ногу, покачал его как на ладони, подкинул, принял на колено, затем опять спустил и забалансировал, удерживая его на самом кончике носка.
– Геннадий Ильич, правду говорят, что у нас Степаныча снимают? Скачков удивленно посмотрел на него:
– Кто это тебе сказал?
– Да говорят… – Соломин, не поднимая головы, манипулировал мячом.
– Ерунду болтают! Кто-то, видно, здорово этого хочет.
Придерживая мяч, Соломин глянул на Скачкова быстро, недоверчиво. Но нет, поверил. Поверил и с облегчением послал мяч бегавшим возле ворот детишкам.
– Я тоже думаю, Геннадий Ильич: как это можно? Да и ребята…
– Чушь! Болтовня! Так и ребятам скажи.
Заплакала Маришка, и Скачков увидел, что она лежит на траве, а возле нее с растерянным видом топчется маленький Звонарев.
– Я не хотел… – оправдывался он. – Она сама.
На поле он оказался игроком азартным, напористым и ни за что не отдавал мяча. Маришка упала от столкновения.
– Мы сейчас так сделаем, – распорядился Скачков, помогая дочери подняться. – Ты, Вовик… Тебя ведь Вовиком зовут?
– Саша я! – сердито оборвал его маленький Звонарев.
– Саша? Ты скажи! Еще один Саша. Ну вот, значит, вас двое Саш и будет. Двое на двое. Мы с Маришкой. Делайте себе ворота… Что, дочь, сразимся с Сашами? Давай-ка покажем им. Ну, вытирай нос и становись в ворота.
Игра была в разгаре, когда у края поля появились Клавдия с Валерией.
Маленький Звонарев, забегавшийся, кричал на Соломина:
– Надо бить, а ты водишься! Пасуй тогда…
Он, как и Маришка, караулил «ворота», обозначенные на траве двумя бутсами. Соломин разулся и играл босиком.
– Помогай, тезка! – в изнеможении крикнул ему Соломин и, спасаясь от натиска Скачкова, устало отдал, пас наискосок и вперед. Маленький Звонарев набросился на мяч и устремился на ворота.
Маришка, растопырив руки, выбежала навстречу.
– Есть! – завопил Звонарев и, поднимая кулачонки, запрыгал от восторга.
Маришка с досады хлопнулась на траву и заревела.
– Ну вот, – вмешалась Клавдия, выходя на поле. – Геш, ты как маленький, честное слово. Нашел футболиста!
– Э-э, дочь, – утешал Скачков, – да ты, гляжу, проигрывать совсем не умеешь!
По дороге на базу Маришка затихла у него на руках, но на маленького Звонарева не взглянула ни разу – не могла простить.
Оба Саши шли самыми последними. Соломин нес в руках по бутсе. Маленький Звонарев с воодушевлением тащил футбольный мяч, часто ронял его и снова поднимал, прижимая к животу.
– Сейчас в душ, да? – спрашивал он, заглядывая в лицо партнеру.
– Геш, – позвала Клавдия, – у нас тут одна идея прорезалась…
– А может быть, сегодня без идей? – предложил Скачков. – Дома посидим, чайку попьем…
– Я еще насижусь, когда вы уедете! – возразила Клавдия. – А чаек можно пить и в гостях. Приятное с полезным.
Чем-то она была раздражена, но сдерживалась.
– Слушай, что это с тобой сегодня? – удивился он.
– Что, что!… Привезут вас на неделю и запрут, как кабанов, в закут, чтобы, не дай бог, жирок не сбросили. А мы ходи, высматривай, как в дозоре, когда это наших разлюбезных на вечерок отпустят?
Приставив ладошку к глазам, Клавдия очень смешно изобразила дозорного. Скачков фыркнул.
