Пол Тот - Сети
Глава 12
Четвертое июля приближалось, как не совсем желанный гость, до прибытия которого остается всего один день.
Мало кто спокойно спал в ту ночь, без конца толкаясь локтями, плечами, елозя ногами, отвоевывая себе больше места в постели. В спальнях до рассвета светились телевизоры. Никакого секса – город охватила неэротическая лихорадка. У кошек прекратились течки. Птицы чирикали, но не пели.
Со временем все на несколько часов успокоились, каждый, кто значился в телефонном справочнике, видел свои сны. В этих снах, вместе взятых, открылись объединенные общегородские желания и поступки, не одну неделю занимавшие горожан. Десять тысяч отдельных деталей сливались в составленную из выпиленных лобзиком кусочков головоломку Иеронима Босха. Так сон Мерси воскрешал память Мерси, если не тело.
Во сне Джо Френцеля его жена занималась сексом с мэром, который потом пил шампанское из ее туфли, танцевал, украсив голову цветами, срывая и расшвыривая их во все стороны.
Муж Беверли Оплак спал с еще замужней Мерси, которая вновь заселила город незаконными детьми мистера Оплака, и с тех пор он вечно требовал с Беверли средств на их содержание.
Джордж Кимак во сне оставался один не потому, что жена его умерла, что ей еще предстояло, а потому, что наложила на него заклятие, превратив в импотента, что уже случилось.
Шлявшийся по ночам пес Пола Кольера покрыл каждую суку в Мерси. В результате чего Кольер был признан виновным и приговорен пожизненно убирать собачье дерьмо.
Морису снились краски без форм, световой туман, росчерки, светящиеся призраки, солнечный и лунный свет. Что принесет завтрашний день? Будет ли он разговаривать с женщинами, а не с их двойниками, касаться кожи, а не воспоминаний? Сольется ли с собой, стронувшись, наконец, с перепутья? Сможет ли жить без помощи своего двойника?
– Я не сам себя создал, – думал он. – Не меньше любого другого страдал от своих ссучившихся мозгов. Хотя виновен в мелких преступлениях. Если есть потусторонняя жизнь, мне не позволят обжаловать приговор и не выпустят под залог. Действительно, даже мысленные преступления и преступления, совершившиеся в результате невмешательства, заслуживают наказания. Я за все сполна расплачусь. Только надеюсь, что нет потусторонней жизни. Надеюсь, смерть застанет меня под солнцем в одиночестве, не умоляющим никаких богов о спасении, испускающим дух, как змея в пустыне.
Шейле снились ускользавшие мальчики. Теперь она им позволяла войти одному за другим, но потом все они принимали обличье Мориса.
Каждый сновидец просыпался с ощущением откровения. Они были неплохими людьми, но делали только то, что делают скучающие люди, возвращаясь к своим полуслучайным программам, как роботы, управляемые бесплодным богом, жаждущим младенцев.
Супружеские пары рассказывали сны друг другу, но развести виновные стороны не представлялось возможным в стенах предательства, которые они ночью расписали фресками. Все щедро прощали друг друга, но даже нерелигиозные люди боялись цены, которую придется платить.
Чувство вины им внушила старая прародительница Мерси, предсказав и подготовив развязку. Чтобы избежать неверно понятой судьбы, надо было только понять, что они живут в сборнике сказок. А они до сих пор пользуются им как путеводителем, бредя к своей конечной цели независимо от того, верят в нее или нет.
Рей Пуласки изучал карту, видя, что дорога займет еще три часа. Если он что-нибудь ненавидит, так это автобусы. Хуже того – желудок у него расстроился сразу после отъезда из Лос-Анджелеса. А на соседнем сиденье сидит мужчина, способный, похоже, забросить в корзину баскетбольный мяч, даже не подпрыгнув. Скорчившись у окна, Пуласки собственным дыханием рисовал на стекле туманные картинки.
– Ты чего это, черт побери? – спросил мужчина.
– Картинки рисую. Возвращаюсь в школу. Может, искусством займусь.
– Да мне это на хрен не надо. Слишком уж ты расшиперился. Все время меня локтем в яйца пихаешь.
Ничего не оставалось, только спать. Почему менеджер не признал его непригодным, не нашел кого-нибудь другого? Потому что Пуласки единственный присутствовал на тренировке? Потому что кому-то там нужна «кукла»? Разве кукла не заслуживает несколько больше минимальной оплаты?
Еще несколько часов, пообещал он себе, еще немного оскорблений. Можно вытерпеть. Бывало гораздо хуже.
Ларри Дж. Фиппс летел к северу на реактивном самолете. Глядя на куски земли внизу, хотел выпрыгнуть с парашютом. Где приземлится? Пойдет пешком или побежит? Направится обратно в Лос-Анджелес или домой в Атланту?
– Гляди-ка, – сказал кто-то, протягивая ему экземпляр «Роллинг стоун».[39]
Его диск оценили в две звезды.
– Убери с глаз моих это дерьмо.
Две звезды. Из сорока пяти участников музыкального парада только его запись получила меньше трех. Теперь, должно быть, эти проститутки со дня на день начнут его сравнивать с другими говнюками, причем не в его пользу. Скажут: «Одну звезду получишь, и то вряд ли».
Скоро все кончится: две звезды, одна звезда, никакой звезды.
Он пошел в ванную, стараясь не смотреть в зеркало. Слышал снаружи хлопавшие пробки, женский визг, мужской рев, голос своего бухгалтера, провозгласивший:
– Две звезды не так плохо. Лучше, чем одна.
Взглянул на мозоли на пальцах от бритвенных лезвий.[40] Что подумала бы его мать?
Я слабак. Хотелось бы быть посильнее.
Он пал на колени рядом с унитазом, скрестил Руки.
– Господи, – сказал он, – может быть, моя просьба покажется странной. Может быть, я дурно поступаю, ибо мое желание причинит неприятности очень многим, хотя бы на какое-то время. Но посмотри, что с ними происходит. Поэтому я хочу, чтобы Ты у меня отнял все – деньги, славу и прочее. Плевать, что я буду посмешищем. Фактически мне нравится быть посмешищем, над которым люди от души посмеются после тяжелого рабочего дня. С меня вполне хватило бы.
Прошу Тебя, унизь меня, вспомнив мальчика, который столько лет молился о звездном царстве, никогда не думая, что исполнение желания уничтожит его, превратит – прости за выражение – в долбаную шлюху. Если я в ожидании Твоего ответа еще нюхну чуточку кокаина, нарушу другие заповеди, помни, что это делает тот Ларри Дж. Фиппс, которого я прошу Тебя изменить. Замени его лучшим Ларри Дж. Фиппсом. А если не сможешь, оставь на моем месте немного холодного чистого воздуха, чтобы люди, вдохнув, сказали: «По крайней мере, он хотел стать лучше, хоть и не сумел».
Мерси двигался на север слишком медленно, почти ни для кого незаметно. Думая, как горы, геологи знали цель его назначения. С их точки зрения, шум продолжавшегося движения ни на что не влиял, колебания не оценивались по шкале Рихтера, не вызывали сдвига земных пластов.
Историки видели изменения в экономической структуре. Население было пешкой в теории игр, и то, что делала или чего не делала отдельная личность, не возвращало город в Индустриальную эпоху. Люди двигались к новой эпохе, к которой не сумели вовремя приготовиться. Их жизнь пришлась на переходное время, на перелом; они не увидят другой стороны разлома – не успеют дожить.
Социологи видели, что происходит, когда жизнь тяжела, урожаи хлопка скудны, саранча налетает. В черной туче руин люди занимаются всем, чем могут. В социологическом смысле нет ничего удивительного, что они за что-то цепляются, как-то изворачиваются.
По пути Альберт остановился в баре, выпил две кружки пива, что не отразилось на вождении машины, но приглушило боль, причиненную Ингой.
– Далеко путь держишь? – спросил бармен.
– Пока сам не знаю.
– Хочешь сказать, не знаешь, куда направляешься?
– По одному делу в одно место, а потом, возможно, в другое, за женщиной. Может, просто поеду домой, буду ждать.
– Если едешь за женщиной, – сказал бармен, – лучше дай ей самой к тебе приехать. Иначе она не станет тебя дожидаться.
Почему-то все вечно дают Альберту советы. Если бы он получал пенни за каждый оправдавшийся совет, то остался бы в проигрыше.
– Знаешь, сколько стоит билет отсюда до Норвегии? – спросил он.
Бармен отрицательно покачал головой.
Трейлер прыгал по хайвею, отец держал дистанцию до шедшего впереди автобуса. Семейство пело песни. Отец тосковал по жене. Всякий раз, как пускал фейерверк и огненные лепестки расцветали цветами, надеялся, что она расставит их в вазах и сохранит до его прибытия.
Раньше он никогда не дарил ей цветов. В те времена был простым парнем. Служа копом, никогда не сказал бы детям, будто мать видит их с неба. Впрочем, тогда она еще была жива.
Они ехали и ехали. Отец ждал, что когда-нибудь искра от проезжающего автомобиля подожжет трейлер и они взлетят вверх на девять тысяч миль. Надеялся на благополучное приземление сыновей. В их жизни мечты еще могут осуществиться. У него же, кроме фейерверков, ничего больше нет, а лепестки всегда падают на землю углями и пеплом.
