Александр Кабаков - Маршрутка
— Ну, чего смотришь? — спросил мужчина грубо. — Зубы мои не нравятся или уши слишком большие? Ничего, уши откидываются!
И он снова захохотал, и хриплый рык пронесся над старинным дачным поселком.
Впрочем, к слову сказать, этот поселок и не такое слышал.
— Ах, что вы на себя наговариваете… — кокетливо смутилась Людмила, желая на самом деле, конечно, просто выиграть время. — Уши как уши…
— Не гони, — не поверил мужчина. — Сама знаешь, чьи это уши. Бутылку лучше давай.
— А где бабуля? — Люда никак не могла поверить, что Анна Семеновна находится, как положено, уже в животе мужчины, даже при всей своей изящности пожилая женщина поместиться там никак не могла.
— Где? В Караганде, — мерзко отвечал зверюга, повернулся всем телом и, отодвинув кресло, открыл страшную, как и следовало ожидать, картину.
Анна Семеновна Балконская сидела за креслом на полу, связанная по худым рукам и тонким, как у всех пьющих женщин, ногам липкой лентой-скотчем. Рот ее был заклеен этой же лентой, а глаза закрыты, поскольку сознание она, понятное дело, уже давно потеряла. Да и кто бы на ее месте не потерял?
Тем временем негодяй вырвал из рук Людмилы ее полную гостинцев сумку, вытащил и сожрал вкуснейший, испеченный домовитой Галей пирожок, вытащил бутылку и, свернув ей голову, стал оглядываться в поисках какого-нибудь стакана, поскольку дорогая водка из дозатора прямо в пасть не льется.
— Я вам сейчас фужер дам, — сказала умная и находчивая Людмила.
С этими словами она пошла в гостиную, погремела там посудой в серванте и быстро вылезла в окно.
Вылезши, девушка обежала дачу вокруг, приперла какой-то случайной доской дверь на веранду, чтобы преступник не ушел, а тут и ребята подъехали. За рулем своего автомобиля ВАЗ-2121 «нива» находился сам капитан Нерушимов, рядом с ним сидел Коля Профосов с положенной ему по охранной работе профессиональной дубинкой, а сзади нетерпеливо ворочался бывший десантник Игорь Алексеевич Капец с личным тульским помповиком, он из-за своей инвалидности вообще стал суровый и несдержанный до беспредела. В камуфляжах все, как положено военным и охотникам.
В общем, разобрались они с Серым.
Посмотрели потом документы — надо же, и фамилия русская, Волков, не из черных, а такой зверь. Завернули в тот же клетчатый платок, загрузили, а на свалке кинули, там свалка недалеко, нашли место, где мусор и без того тлел, ну еще и бензинчику плеснули…
Потом бутылку, привезенную Людмилой, распили — и по домам. Люда же осталась старушку утешать, и пришлось ей через час еще в ларек бежать, а то обе никак успокоиться не могли. На следующее утро пошли вдвоем в милицию, где, по совету опытного Нерушимова, заявили об имевшей место накануне попытке грабежа дачи. Лейтенант записал приметы грабителя, но про уши и шевелящийся нос записывать, как мы уже отмечали, не стал. А какой смысл записывать, если все равно этого бомжилу хрен найдешь? Вон на свалке обгорелая волчья шкура обнаружилась, а в шкуре — человеческие останки с огнестрельными ранениями. И что, тоже дело заводить?
Вот, собственно, и вся сказка. Болит душа, Люда? Болит, что ж поделаешь. Жалко мужика-то, хоть он и волчара был? Жалко. Простила ты ему все давно, потому что и про себя знаешь такое, что лучше бы не знать.
Но в сказках никого не прощают. В них добро, как сказал поэт же, непременно с кулаками, да с такими, что никакому злу и не снились. Сказки — они все жестокие.
Да и жизнь пока не лучше.
Стоит Людмила Острецова на платформе станции Московского метрополитена «Площадь Революции», красная пилотка ей очень к лицу. В квартиру свою она еще не переезжает, чтобы Анну Семеновну не тревожить пока, а на дачу уже покупателя нашла, потому что за такие деньги где-нибудь по Ярославке можно настоящий коттедж отгрохать. Капитан Нерушимов майора получил, скоро они с Людой сменят «ниву» на приличный «опель»-трехлетку, ребята из ГИБДД обещают помочь. Коля Профосов и Капец Игорь Алексеевич по-прежнему в «Трех богатырях», но и с ними будет произведен честный расчет, когда Люда законно откроет коробку, хранящуюся за собранием сочинений… в общем, неважно кого. Анна Семеновна Балконская все выпивает, и до того осеннего вечера, когда она в последний раз заснет, уронив на пол стихи французского поэта Элюара, еще несколько месяцев осталось. Почему-то всегда похороны в плохую погоду устраивают… Олежка готовится в школу милиции, со всеми, с кем надо, Аркаша Нерушимов уже перетер, проблем у парня не будет, сестра Галя счастлива, хотя никак не поверит, что скоро все будут жить вместе в своей четырехкомнатной.
И никто из них не знает, что в специнтернате под Камышиным сидит на грязных и вонючих, наваленных на кривой кровати тряпках толстая тетка лет тридцати, качается и рвет желтые волосы на плоском затылке, качается и рвет, рвет и бросает. А когда к ней кто-нибудь подходит близко, то плюет длинной и тягучей слюной, но не попадает.
Да и что толку, если бы знали? Все равно не поняли бы, что это она переживает так за всех. Жалеет всех, и переживает, и расстраивается, а никто не понимает, вот она волосы и рвет, и плюется.
Тут от некоторых собственных мыслей впору и самому волосы рвать, рвать и плеваться. А приходится терпеть.
Восходящий поток
Человечество вообще дурью мается.
Что стреляют, рвут на куски, головы отрезают и ими в футбол гоняют — ладно. Война. За священное дело независимости, за веру верную, за трубу мазутную, за любимого президента-вождя-эмира, выродка и мразь, — так всегда было и (стыдно говорить, но ведь правда!) всегда будет. Мерзки дела наши пред Господом, люди мы.
Но вот езда на доске с переворотами вверх ногами, спуск наперегонки со снежной лавиной, парашютный прыжок с малайзийского небоскреба — это зачем? Зачем сломанные позвоночники, раздробленные колени, доживание в овощном разуме, мочеприемники на остаток дней или, в лучшем случае, вывоз тел вертолетами? Адреналин? Так ширяйтесь им под врачебным наблюдением, дешевле будет и последствий меньше! Кстати, и насчет ширева то же самое. Ну кайф, все понятно. Но почему грязным-то шприцом?!
В общем, ясно, о чем речь. Нет у нас времени разводить философию, особенно, как любили говорить в давнем детстве наши учителя, глубокую на мелких местах. История простая, расскажу я ее коротко, потому что сил уже немного, экономить пора.
Если вы поедете в северо-западном направлении по одному подмосковному шоссе, делающемуся все более популярным в последнее время, то увидите интересную рекламу. Там перед перекрестком, который вам, вероятно, прекрасно известен, поскольку на нем все время машины бьются, с двух сторон закрытые повороты, а с третьей главная дорога из-за холма идет, так вот, перед этим перекрестком вкопан столб, а к столбу прибит огромный белый лист, а на листе написано черным крупно и криво, как будто великан от руки писал: «Хочешь летать? Парапланы». И телефон.
Если же, спускаясь с холма главной дороги, вы поднимете глаза к небу, то обнаружите там и картинку, которая в сочетании с соблазнительной надписью создаст сильный рекламный эффект.
Там среди закатных сиреневых прогалин и белых облачных обрывков, умело подсвеченных низким солнцем, будет плыть на невидимой привязи яркокрасный, или оранжевый, или изумрудно-зеленый матрас, простеганный поперек и слегка выгнутый кверху, а под ним в почти невидимых тросах и креплениях будет лететь маленький человек, горделивый червяк. Неразменный солнечный золотой пошлет на вашу сетчатку нестерпимые лучи, опустите вы внутренний козырек, заботливо предусмотренный автомобильным производителем, и, рискуя безопасностью движения, будете смотреть и смотреть в эту пустую высоту и воображать, что видит оттуда пилот, как летят безо всякой опоры его ноги, немного отставая в упругом воздухе от верхних частей тела, как дрожат напряженные мышцы рук, и как ему там страшно, несмотря на всю его полоумную храбрость. Рожденный ползать, подумаете вы, летать не может, вот навернется оттуда — мало не покажется, безумству храбрых, вспомните вы дальше глупую цитату, поем мы песню, а гагары, подумаете вы уже про самого себя, тоже стонут… И, пропустив движущихся справа, свернете ко въезду в свой коттеджный поселок. Вот блин! Будет конец этой стройке или нам за такие бабки вечно по грязи ездить?!
Ну а история произошла вот какая.
Бизнес этот затеяли два энергичных пацана, Гоша и Виктор. Оба отслужили в десанте и, вместо того чтобы идти в охрану куда-нибудь или просто в бандюки, пошли к серьезным людям, объяснили им идею и попросили денег под разумный процент и под гарантии — у Гоши был родительский дом по этому же шоссе, дом, конечно, говно, но земли почти тридцать соток, а у Виктора имелась наследственная же двушка в Мневниках. Причем, что интересно, и ту и другую недвижимость буквально к возвращению друзей с действительной старшее поколение оставило им в полную собственность. Гошины батя с маманей дождались со второй чеченской своего единственного живым да в ту же радостную неделю, перебегая из-за ненужной спешки упомянутую трассу, точно угадали под фуру. А мать Виктора уже давно болела, рак ее начал грызть, как вышла на пенсию из своего районо, отца же у Витьки никогда не было, покойница его в одиночку поднимала.
