Адольфо Биой Касарес - Дневник войны со свиньями
Он вернулся к друзьям. Рей, величественный в своем гневе, что-то проворчал о сыне Нестора и о племяннике Больоло.
– Что ты говоришь? – спросил Данте с улыбкой.
– Что? Не слышу.
– По правде сказать, это подозрительно, – сказал Аревало. – Молодежные активисты сообщили ему об этом чересчур быстро.
Видалю вспомнилось, как Нестор гордился своим 90
сыном. Потом он подумал об Исидорито и спросил себя, знает ли сын про последние убийства и хватит ли у него мужества их не одобрить.
– В нашей пассивности, – заявил Рей, – есть что-то недостойное. Если мне суждено умереть, пусть у меня хотя бы будет утешение, что я вспорол брюхо трем или четырем из них. Скажите этому парню, что его, мол, вызывают по делу.
– Вы его встретите на улице, и что тогда? – спросил большерукий.
– Да ничего. Уложу одним ударом по башке, – ответил Рей.
– Но разве это не будет зверством? – спросил остролицый.
– Вроде бы существует молчаливый сговор, – заметил Аревало. – Одна половина общества имеет право бесчинствовать, другая нет. Всегда было так.
– Я с вами не согласен. У меня, слава Богу, еще хватит и духу и сил, и я с удовольствием проучу одного из этих нахальных юнцов… Только, ох, – Рей издал хриплый стон, – птичка-то упорхнула!
Все взглянули на дверь – да, племянник Больоло, откланявшись, уходил. Видаль спросил себя, стоит ли радоваться. Снова появилась соседка с чашечками кофе на подносе.
– Сеньора, – обратился к ней Данте, – не могли бы вы объяснить, на каком основании вы утверждали, что выдал Нестора собственный сын?
– Не выдумывайте, – запротестовала женщина. – Я никого не обвиняю, и я не позволю, чтобы обвиняли меня.
Аревало протер стекла очков и астматическим своим голосом проговорил:
– Страх – не глупость. Верно, кто-то из этих молодчиков сказал ей, что, если она будет болтать, из нее душу выбьют.
– Грозятся, убивают, – проворчал Рей, – а мы сидим сложа руки.
Видаль услышал шум мотора, визг тормозов.
– Возможен и другой вариант, – рассудил Аревало. – Хитрая старуха чует в воздухе перемену к худшему.
– А может, от вашего прямого вопроса у сеньоры, так сказать, помрачение в мозгу? – спросил большерукий. – На экзаменах такое бывает.
– Tc-c-c, – прошептал остролицый. – Не оглядывайтесь. Разговаривайте, будто ничего не случилось.
Видаль оглянулся – оказывается, в столовую ворвалось четверо парней. Он не только посмотрел на них, но (видимо, потому, что не сразу понял, что произошло) задержал взгляд на том, который казался у них старшим. После нескольких секунд грозного молчания этот тип направился к приземистому и прыщеватому; остальные двинулись за ним, громко стуча подошвами; до сих пор все, кто был в доме, ходили на цыпочках и разговаривали шепотом. Внезапно пошли стенные часы.
– Они невольно выдают, кто они есть, – беззвучно, словно страдая афонией, произнес большерукий.
– А кто они? – с тревогой спросил Данте.
– Грубияны, которые не уважают дом в трауре, – пояснил большерукий.
– Грубияны и невежи, – еле слышно подтвердил остролицый.
Новоприбывшие, приземистый и прыщеватый о чем-то оживленно спорили. Время от времени они поглядывали на группу пожилых или, не глядя, указывали на них пальцем. Тиканье часов усугубляло напряженность.
– Я считаю, отсюда до двери шагов четыре-пять, – сказал остролицый.
– Если успеем выскочить, мы спасемся, – подтвердил большерукий.
Рей пригрозил:
– Молчите, или я вас пристукну.
Видаль следил за ходом событий с равнодушием стороннего наблюдателя. «Еще немного, и мной овладеет страх», – подумал он и тут же спросил себя, что появится раньше – страх или агрессивность.
Агрессивность не появилась. Четверо парней удалились так же внезапно, как вторглись в дом. Не желая подать виду, что были испуганы, старые друзья не сдвинулись с места. На улице зафырчал и покатил прочь автомобиль. Аревало первый подошел к молодым.
– Они хотели нас прирезать? – спросил он.
– Ну, не так страшно, – ответил приземистый. – Но что-то близко к этому.
– Никто им не возражает. Только он да я возражаем, – объяснил прыщеватый.
– Ради сеньора Нестора, который был нам как отец, – признался приземистый.
– Мы им напомнили, что наша группа уже выполнила свою квоту в лице сеньора Нестора, – сказал другой парень.
– Который был вам как отец, – уточнил Аревало.
– По сути, – запальчиво заговорил Видаль, – в этой стране никто не желает кровопролития. Несчастья случаются только из-за трагического стечения обстоятельств – ведь все мы пользуемся первым удобным предлогом, чтобы сбежать.
– Я бы не стал за это осуждать, – сказал Аревало.
– Не думайте так, сеньор Видаль, – сказал приземистый. – Они доказывали, что этот сеньор, – он указал на Данте, – и вот этот сеньор, – он указал на Рея, – как раз подходят под категорию стариков.
– Ах, мать твою! – сказал Данте.
– Они хотели вас увести, – подтвердил приземистый.
– На небольшую прогулку. А мы им говорили, что у этого сеньора нет ни одного седого волоса, а вот этот еще в полной силе, – сказал прыщеватый.
– Разве я вам не говорил, что мы в мышеловке? – спросил Данте. – Они хотели меня увести? Для чего? Чтобы изрешетить меня пулями? Люди взбесились. Увидеть вдруг столько ненависти у своих сограждан, клянусь вам, ужасно грустно.
– И это молодежь, которой следовало бы жить собственным умом, – прибавил Аревало. – Они думают и действуют, как стая зверей.
– Неправильно говоришь, – возразил Рей. – Как стадо. Стадо свиней.
– Но послушайте, – вставил большерукий, – ведь свиньи – это мы.
– Для личности уже нет места, – флегматично проговорил Аревало. – Везде лишь толпы животных, которые рождаются, размножаются и умирают. Для некоторых из них характерно наличие сознания, как для других наличие крыльев или рогов.
Страх и, возможно, гнев возбуждали старых друзей.
– Это ужасно, – сказал Данте. – Народу становится все больше, хотя места уже нет. Все дерутся, одни уничтожают других. Не находимся ли мы накануне грандиозной гекатомбы?
– Не кажется ли вам, что душа и иллюзия бессмертия представляются ныне деревенской отсталостью? От деревни мы перешли к пчелиному рою, – размышлял Аревало.
– Куда ни глянь, – продолжал Данте, – повсюду преступность и нарушение порядка. Чтоб далеко не ходить, что вы скажете о том, как теперь одеваются женщины? Разве это не скандал? Разве не приближаемся мы к концу света?
Видаль с интересом слушал эту беседу. И вдруг что-то его кольнуло, и он пошел посмотреть на Нестора. «Это мой долг, – подумал он и сказал себе: – С закрытыми глазами он уже не похож на петуха. Совсем недурно выглядит, бедняжка». И едва он мысленно произнес слово «бедняжка», как ощутил на своем лице слезы.
23
Окоченев от долгого сидения, Видаль протер глаза и осмотрелся. В столовую проникал холодный белесоватый свет, отчего тени казались темнее, усиливая ощущение неподвижности предметов. Наступало утро. К бесстрастному тиканью маятника примешивался шепот двоих парней и храпение Рея, спавшего с презрительно открытым ртом. Аревало сосредоточенно курил, у дремавшего Данте было счастливое выражение лица. Вокруг был заметен небольшой беспорядок – везде раздавленные окурки сигарет, кучки пепла. Отрывочные воспоминания о Несторе – примета скорого забвения – прибавляли к усталости угрызения совести. От этих воспоминаний Видаль перешел к другим: о последних днях своего отца. Он вспоминал отца, такого близкого и уже такого недосягаемого, объятого предсмертным страхом и страданием. Каждый человек замкнут в себе и ничем не может помочь ближнему. Гнетущая уверенность в бессмысленности всего на свете пронзила его. Что толку было в стремлении говорить не умолкая, завладевшем им в эту ночь? Одна суета. Все заранее знали, что скажет тот или другой. Он подумал, что подобные разговоры во время бдения у тела друга – отвратительный грех и что он, Видаль, и теперь продолжает говорить, пусть сам с собой. Вчера еще они вели беспечное существование, и вот внезапно жизнь стала невыносима. У него возникло желание сбежать. Второй или третий раз за последние часы ему захотелось выйти на улицу. Да, в эту ночь все повторяется по нескольку раз.
Размышления, видимо, незаметно перешли в сон, потому что Видаль вдруг увидел старуху, плакавшую в такси возле площади Лас-Эрас; он подумал, что из-за того, что он посмотрел на ее искаженное горем лицо, погиб Нестор, и вдруг с испугом заметил присутствие кого-то слишком белого, будто мукой осыпанного, приветливо глядевшего на него и протягивавшего ему какой-то сверток. Это был рассыльный из лавки Рея, который принес свежие рогалики и печенье к завтраку и, вероятно, не решался разбудить своего хозяина. Тот проснулся в приподнятом настроении, сыпал шутками, пригласил друзей пройти на кухню – будем, мол, готовить кофе с молоком.
