Арнон Грюнберг - Фантомная боль
— Мне очень жаль.
— Вам не о чем жалеть, к вам лично это не относится.
— Мы только хотели знать, когда мы сможем увидеть ваши деньги.
— Сможете увидеть? Я ведь только что сказал: я жду аванса.
Что это за деньги, которые можно увидеть? Настоящие деньги вообще нельзя увидеть, настоящие деньги невидимы.
— Вы могли бы назвать дату?
— Дату? За кого вы меня принимаете? За вора? За бандита? За человека, подделывающего кредитные карточки, за мошенника, который не платит по счетам, за преступника?
— Господин Мельман, мы ни за кого вас не принимаем, мы всего-навсего констатируем, что уже три месяца от вас не поступало никаких платежей и что наш долг предупредить вас, что с сегодняшнего дня вы не сможете больше пользоваться своей кредитной карточкой до тех пор, пока деньги не поступят.
— Господин Уильямс, — сказал я, — могу заверить вас, что деньги поступят в течение недели. В течение одной недели. Я писатель, известный писатель, и я жду аванса. Вы ведь знаете, каковы нынче издательства, они крутят деньги до тех пор, пока сами не перестают понимать, куда они подевались. У них кто угодно в почете, только не писатели. И знаете почему? Потому что люди по-прежнему считают, что бедность идет искусству на пользу. Полный бред, разумеется, но они в это верят. Если бы вы стали утверждать, что кровопускание помогает от рака, вас объявили бы сумасшедшим, но если вы скажете, что художнику деньги идут во вред, все будут только кивать в знак согласия головами.
— Ах, господин Мельман, я от этого далек, — произнес он с тяжелым вздохом.
Ничего удивительного: ведь ему приходилось изо дня в день звонить злостным неплательщикам. Вполне вероятно, господин Уильямс находился на грани сумасшествия — иначе и быть не может, если пять дней в неделю по восемь часов подряд звонить по телефону и призывать к порядку злостных неплательщиков. Но я не хотел выглядеть в его глазах каким-то там рядовым неплательщиком, я хотел стать для него особенным, человеком, которого господин Уильямс не забудет до конца своих дней.
— Господин Уильямс, значит, вы не любите искусство?
Снова послышался тяжкий вздох.
— Я люблю рыбачить, а еще иногда мы ходим с сыновьями играть в бейсбол.
Итак, я вырвал у него личное признание! Если вы вырвете у. человека одно-единственное личное признание, то можете рассчитывать и на большее. Собственно, любой разговор — это допрос. Во всяком случае, любой качественный разговор. Я зажал плечом телефонную трубку и плеснул себе в рюмку кальвадоса. Немного понюхал зелье, но потом все же вылил его в раковину. Я чрезвычайно дисциплинированный. С утра пораньше с рюмкой кальвадоса в руке держать речь перед сотрудником банка — это никуда не годится.
— Господин Уильямс, в течение десяти дней я все погашу, выплачу всю свою задолженность, проценты и пени — все-все. Договорились?
— Хорошо, — сказал он. — Только не забудьте, пожалуйста, что пока вы не можете пользоваться своей кредитной карточкой. — И тихим голосом добавил: — Мне очень жаль.
Я ликовал, ведь теперь я точно знал, что уже не буду для господина Уильямса одним из тех безликих злостных неплательщиков, которых он обзванивает каждый день. Поэтому-то он и добавил тихо: «Мне очень жаль». Вечером он придет домой и скажет своей жене: «Сегодня я говорил по телефону с одним из наших неплательщиков, он был совсем не похож на всех этих дебилов, не умеющих обращаться с деньгами. Такой образованный, зовут его Мельман, он хотел поговорить со мной об искусстве».
У меня имелось еще пять кредитных карточек, так что, разумеется, не было особой беды в том, что отныне я не мог пользоваться одной из них.
— Спасибо за доверие, которое вы нам оказываете, господин Мельман, — еще раз повторил он в конце разговора.
Вероятно, это входило в его обязанности: если бы он не благодарил злостных неплательщиков за проявляемое ими доверие, его бы уволили с работы.
На листке бумаги я нацарапал: «Я — злостный неплательщик». Затем налил в рюмку кальвадоса и после некоторых сомнений все-таки немного отпил: ведь с той минуты, как я превратился в злостного неплательщика, я уже не мог позволить себе выливать кальвадос рюмками в раковину.
Отпив кальвадоса, я позвонил своему немецкому издателю, но тот оказался в командировке. Когда рюмка опустела, я позвонил своему бухгалтеру в Амстердам.
— Сильвия, — сказал я, — добрый день, это Роберт, можешь позвать на минутку Мориса? У меня к нему довольно срочное дело.
Морис долго не подходил.
— Доброе утро, Роберт, — наконец произнес мой бухгалтер, — ну что, в Нью-Йорке вовсю весна?
— Не сказал бы, что вовсю.
Мне показалось, что он опять подшофе.
— У меня с финансами неважно. Я потерял свою кредитную карточку.
— Где? На улице? Ее украли?
— Нет, не на улице. Ее заблокировали. У меня просрочены платежи.
— Да, банки нынче строгие, — пробормотал он. — И с каждым днем они все строже.
Мой бухгалтер и вправду выпил лишку. Когда ты сам не пьян, то по голосу очень легко определить, пьян или нет твой собеседник.
— Послушай, — сказал я, — продай мои акции и перечисли деньги на мой нью-йоркский счет.
— Роберт, несколько месяцев назад ты велел мне ликвидировать твой пакет акций, ты что, забыл?
— Что-то смутно припоминаю. Но может, где-нибудь завалялась еще какая-нибудь крошечная акция, которую ты забыл ликвидировать?
— Нет, Роберт, несколько месяцев назад весь твой пакет акций был полностью распродан по твоей же просьбе. Я могу попросить Сильвию принести твое досье.
— Не надо, оставь в покое досье. Тогда что мне делать? Мне нужны деньги.
— Я твой бухгалтер, Роберт, а не кредитный банк, и я предупреждал тебя об этом давным-давно.
— Послушай, Роберт, на меня стали смотреть как на злостного неплательщика, слышишь ты, как на злостного неплательщика! Господин Уильямс только что двадцать минут разговаривал со мной по телефону. Я не злостный неплательщик, и я не хочу, чтобы мне звонили люди, которые целыми днями только и делают, что обзванивают злостных неплательщиков.
Мой бухгалтер закашлялся:
— Но, Роберт…
— Я плачу тебе ежеквартально, чтобы ты вовремя подсказывал мне, что мне делать с моими деньгами.
— Может, тебе стоит написать роман о злостных неплательщиках или, скажем, составить сборник рассказов?
Я взорвался.
— Сборник рассказов о злостных неплательщиках? Я не нуждаюсь в твоих советах, Морис, о чем мне писать или что мне составлять. Я вообще ничего больше не составляю. Я скорее умру, чем возьмусь что-либо составлять.
— Скоро Пасха, пора заняться медитацией.
— Каждый раз, когда у меня проблемы, ты заводишь свою песню про медитацию.
— В трудные времена я и сам много медитировал.
Мой бухгалтер явно тронулся умом. Мне срочно нужны деньги, а он бубнит про медитацию!
— Ты не бухгалтер, Морис, — воскликнул я, — ты отец-проповедник!
* * *— А играть на чужие деньги — это не слишком скучно? — спросила Ребекка и положила за щеку конфетку.
— Забудь, что это чужие деньги, и тебе не будет скучно, наоборот, будет очень даже весело. Деньги делают из уродов красавцев.
Она сунула в рот еще одну конфетку.
— А из женщин?
— Как это?
— Женщин деньги тоже превращают в красавиц?
— О да, деньги могут преобразить кого угодно. Эта тема, судя по всему, была ей не слишком приятна, потому что она вдруг без всякого перехода спросила:
— А ты веришь в рай?
— Да, верю, только для таких людей, как я, рай — это ад.
Так мы еще немного порассуждали про рай, про ад и про врата Петра, и тут наконец прибыл Йозеф Капано. Выглядел он превосходно. Волосы смазаны гелем, в правой руке — старомодный портфель-дипломат.
— Мистер Мельман, — обратился он ко мне по-английски, — ваша машина вас ждет. В этом чемоданчике — все, что вы просили.
Я раскрыл чемоданчик: бутылка шампанского, два бокала, сигары, туалетные принадлежности, семейная упаковка «резинок» и одноразовый фотоаппарат.
Капано подмигнул мне.
— Подожди, не уходи, я тебя представлю, — сказал я. — Ребекка, это Михаэл Баумгольд, мой секретарь.
— Здравствуйте, Михаэл. — Она подала ему руку.
— Вот что, пока не забыл, — встрепенулся Капано, — ваш личный шофер заболел. Я нашел ему замену. Водителя зовут Энтони.
— Спасибо, Михаэл. Может, не откажешься пропустить вместе с нами бокал вина? У нас осталось еще пол бутылки.
— Нет, благодарю вас, — ответил Капано, — я не пью на работе. Мне пора. Приятно провести время в Атлантик-Сити, мистер Мельман!
Он уже почти скрылся, когда я крикнул ему вслед:
— На завтра мне нужны новые зубные щетки.
