Дидье Ковелер - Знакомство категории X
— Не стоит забывать, что в то время первооткрыватель, запятая, коим я являлся, запятая, мог вести абсолютно нормальную жизнь вне съемок, запятая, поскольку мои фильмы шли лишь в специальных залах для зрителя, запятая, посещавшего их тайком, точка с запятой, едва ли я мог себе представить, что однажды видеокассеты и показы по телевизору сделают из меня звезду, скобка открывается, о нынешней молодежи речь не идет, они снялись в трех картинах, а их уже воспринимают как звезд, нормальные в кавычках каналы приглашают их в свои ток-шоу еще до того, как их талант и способности будут проверены временем, скобка закрывается, что крайне отрицательно сказывается на умонастроении в профессии сегодня — тебе чего?
Он обнаружил мое присутствие, выключил магнитофон и сказал, что я со своим горшком не так уж плохо смотрюсь. «Это орхидея», — уточнил я. Он сказал, что ценит внимание и на пару минут я могу войти. Я уселся в пластиковое кресло.
— Мне приятно, что ты пришел, несмотря на все обстоятельства, — сказал он тем же бодрым голосом, каким только что диктовал.
Я спросил, не о романе ли речь. Он пожал кашемировыми плечами.
— Уже год как я подписал договор на мемуары, но дальше предисловия не продвинулся. Думал, пойдет как по маслу, но, когда пришлось подбирать слова ко всему тому, что я пережил, оказалось, что столько всего было… Рассказать о том или об этом, почему именно это, а не что-то другое? В общем, сплошная мука. Короче, «Галлимар» меня подгоняет: они там бьются в истерике — «Грассе» их обошел, опубликовав мемуары малышки Рафаэллы. Слушай, это даже смешно, ей двадцать пять, описывать-то нечего! К тому же она три года как завязала! А у меня съемки одни за другими: сегодня в Германии, завтра в Греции, послезавтра на Маврикии, а когда я сосредотачиваюсь на картине, у меня нет времени переосмысливать прошлое. Они посоветовали мне взять «негра», я бы не против, но и на это тоже нужно время. Выбрать человека и наладить контакт не так-то просто! Это тоже проблема. Но нет худа без добра: теперь у меня будет время этим заняться.
Он тоскливо посмотрел на микрофон, лежащий на простыне между ног. И, понизив голос, сказал, что если ему хватит мужества, то он поведает и о своей неудаче с Тальей, и о том, что ежедневно глотал «Альпростадин», «Иксенз» и «Уприму», чтобы выходить на бой и поддерживать легендарное реноме, несмотря на годы, отвращение, детей и попытки наладить тихую семейную жизнь без приключений. За эти два дня он много передумал, да и читателей в конечном итоге скорее тронут его провалы, чем подвиги. Но от этого зависит его карьера в дальнейшем. Нужно сделать выбор: вызывать у читателя зависть или жалость — и придерживаться его.
Он спросил, что я об этом думаю. Я ответил, что знаю одного очень хорошего писателя, который столкнулся с похожей проблемой, и что, возможно, он будет рад помочь ему. Он удивленно уставился на меня и сказал, что если это я, то не может быть и речи: партнершу я у него уже отнял, и он не собирается делиться со мной еще и своей жизнью. Я успокоил его, перечислил дипломы своего знакомого, и он почувствовал себя польщенным. Я спросил, сколько на этом можно заработать.
— Десять процентов от авторских прав и четверть от моего задатка — если парень сделает все как надо, это приемлемая цена.
Он попросил привести его, чтобы попробовать поработать вместе: говорить с живым человеком куда приятнее, чем с микрофоном, это будет его стимулировать. Мы друг друга поздравили, потом я спросил, приходила ли Талья его навестить. Он помрачнел, сказал, что не приходила, а что еще ожидать от этих девушек с Востока, они же как профитроли: горячие снаружи, ледяные внутри. Я решил сменить тему, и, поскольку больше спросить было нечего, мы заговорили о политике. Его рассуждения начинались так: «Я придерживаюсь левых воззрений», а заканчивались осуждением экологов, которые мешают ему ездить по Парижу. Я покивал головой еще несколько минут, чтобы поддержать разговор, и уже собирался уходить, когда вошла дама. Лет пятидесяти, немного напряженная, но сразу видно, ухоженная. Поскольку она ничего не принесла, я решил, что это его жена.
На пороге палаты я вежливо распрощался: «Пока, Жером» — и добавил: «Извините, мадам». Она вполголоса спросила, меня случайно зовут не Руа. Я замер, смутившись. Кивнул. Она отступила на несколько шагов назад в коридор, достала из сумки конверт и протянула его мне, заискивающе улыбнувшись:
— Актриса, которая играла с моим мужем, оказалась очень мила: она забрала наших детей из школы вчера вечером и привела их ко мне на работу в контору. Она рассказала мне, как все произошло, и предупредила, что из соображений приличий в больницу больше не зайдет, но попросила оставить в палате письмо для друга, который точно заглянет.
На бледно-голубом конверте я увидел свое трижды подчеркнутое имя. В ответ я сообщил ей, что муж ее держится отлично, пожелал ему скорейшего выздоровления.
— Да уж, — произнесла она с грустным выражением лица.
И пошла в палату рассказывать мужу последние новости о детях, об обществе взаимопомощи и ремонте в котельной.
Я вышел на парковку и только там вскрыл конверт. Видимо, это был перевод утренней СМС.
Понедельник, 20.00, бар «Фукетс»?
Приоденься.
Ничего личного, но мне кажется, это произвело на меня больший эффект, чем признание в любви или дежурная вежливость, вроде «Скучаю по тебе», «Целую» или «Сожалею о том, как мы расстались». Больше всего я оценил подпись: заглавная Т с точкой. Ничего общего со сложными завитушками, которые она оставила на фото. Так было душевнее, естественнее, как будто не в первый раз, и от этого наше будущее становилось яснее, а прошлое длиннее. Однако до понедельника было еще далеко. Ждать или сказать ей, что я хочу ее увидеть раньше? Может, она только этого и ждет? Навязываться тоже не хотелось. И потом, «приоденься» — не просто туманно, а если перечесть, то не очень-то и вежливо. Что до вопросительного знака, он мог касаться как моего согласия, так и ее неуверенности. Но больше всего, как мне показалось, ей хотелось поиграть со мной. Заключить с кем-нибудь пари на то, как я отреагирую.
Я позвонил ей. Три гудка в пустоту, а потом занято. Увидев мой номер, она отключилась, чтобы избежать разговора. Или не на ту кнопку нажала. Я подождал, пока она перезвонит. Через пять минут перезвонил сам. Попал на автоответчик. Сообщения не оставил.
Было полвторого, мне вдруг стало тоскливо, но забивать себе этим голову не хотелось, да и в животе урчало от голода, и я отправился на метро в кафе на Гранд-Арме в надежде встретить там Жана-Батиста.
Преподаватель обедал за стойкой: пиво и горячий сэндвич с сыром и ветчиной. Мы встречались только за завтраком, но, видимо, у него было здесь определенное меню на обед и ужин тоже. Я предложил ему сесть в кабинке. Он ответил, что предпочитает жить стоя, с такой горечью, что я не осмелился настаивать. Я заказал то же, что и он, и спросил, знает ли он издательство «Галлимар». Он вытянул вперед левую руку, загнув большой палец.
— Четыре, — уточнил он после короткой паузы, глядя на свои дрожащие пальцы. — Четыре отказа, пятый на подходе. Я отсылаю им рукопись каждые два месяца, под разными названиями, надеюсь попасть на кого-нибудь новенького.
Тогда я решился, но начал издалека. Спросил: наверное, для того, чтобы тебя опубликовали, хорошо бы уже себя как-то зарекомендовать в издательстве. Он согласился, усмехнувшись в пену. Я спросил, согласится ли он при возможности подзаработать и помочь одной знаменитости написать биографию. Чтобы подготовить его психологически, я не стал сразу уточнять, что речь идет о мемуарах не самой персоны, а его члена. Он ответил:
— Не стоит мечтать. Чтобы стать «негром», тоже нужно быть известным.
— Если только тебя не выбирает сам заказчик.
Он равнодушно взглянул на меня поверх бокала с пивом. Тогда я объяснил ему суть дела. Я видел, как дрожали его губы, пока я излагал краткую версию своей встречи в больнице с известным артистом, который ищет писателя с собственным стилем, чтобы увековечить его карьеру на бумаге, и как мне пришла в голову мысль, что неплохо было бы их познакомить, если, конечно, он ничего не имеет против секса, ведь жизнь у актера была довольно насыщенной, но, если ему интересно, к работе надо приступать немедленно — издатель торопит.
Он сглотнул, чтобы не расплакаться, покачал головой, заказал нам обоим еще пива. Несколько минут мы хранили полное молчание, потом он пробормотал, заранее извиняясь за банальность, что это просто чудо. Я сказал «да», совершенно забыв о скромности. Я был так рад, что волшебная палочка на этот раз оказалась в моих руках.
Сделав большой глоток, он добавил: «Надеюсь, тебе, по крайней мере, причитается процент». Я ответил уклончиво, чтобы не смутить его, что ему не стоит волноваться. Тогда он спросил сколько. Я наобум сказал «три», и ему показалось, что это много. Какие же люди все-таки… Он добавил, что те стесненные обстоятельства, в которых он, преподаватель классической литературы, оказался, — еще не повод позабыть о достоинстве и чувстве меры.
