Юкио МИСИМА - НЕСУЩИЕ КОНИ
В груди людей, наблюдавших все это, будто с новой силой ожили слова их учителя Оэна, толковавшего таинства вознесения на небеса.
Учитель проповедовал, что вознестись можно по небесному столбу или небесному мосту — эти два пути ничем не различаются. Небесный столб, небесный мост — существуют с глубокой древности, но не открыты взорам простых смертных, осквернивших тело, более того, эти люди и помыслить не могут о том, чтобы подняться на небо. Если же, очистив тело от скверны, омыв душу, человек вернется к своим истокам, то он уподобится древним святым: небесный столб, небесный мост явятся глазам, и человек сможет достичь небесной равнины.
Божественной формы облака, несущие над горой небесный свет, наводили на мысль о том, не покажется ли этот небесный мост именно теперь. Тогда следует, не теряя времени, радостно, своим мечом приблизить смерть.
Бойцы другой группы, остановившейся на восточном склоне горы, пристально вглядывались в уже тонкие струйки дыма, поднимавшиеся на месте затухавшего в крепости пожара.
Прямо внизу, справа от выдававшейся вперед горы Арао, к лесу подступали горы Тэнгу, Хоммёдзи и Мибути, а чуть подальше Исигами, по форме напоминавшая сторожевого пса, настороженно застывшего с поднятой головой, глубоко вдавалась в городские кварталы. Кумамото — очень зеленый город. Отсюда казалось, что в нем не дома, а лесная чаща, и главная башня крепости высится прямо посреди леса. Плато Фудзисаки видно как на ладони. И оживали события минувшей ночи: трехчасовая битва, поражение и бегство. Люди будто снова орудовали мечами, пробиваясь через казарменный двор. В бледном утреннем свете опять сражались бушующий огонь и призраки — посланцы бога. Скрывшись от преследователей здесь на вершине Кимбо, мятежникам все это виделось каким-то древним сражением, сном о прошедшей битве.
Далеко на востоке вулкан Асано выпускал столбы дыма, они поднимались к облакам и окрашивали часть неба. Дым струился медленно, но движение это не останавливалось ни на минуту. Гора без устали выталкивала новые и новые клубы, а облака, раздуваясь, их поглощали.
Это зрелище воодушевило тех, для кого вершина Кимбо стала временным пристанищем, и в груди пробудилось стремление к новым подвигам.
В это время вернулись те, кто спускался в деревню, — они раздобыли там бочонок сакэ и еды на один день, поэтому соратники слегка утолили голод, выпили сакэ, и вот уже и помышлявшие о смерти, и мечтавшие о новой борьбе приободрились, понемногу вернулись к реальности. Кисоу Онимару настойчиво предлагал снова напасть на казармы, Котаро Кобаяси был против, в конце концов решили пока послать разведчиков, узнать обстановку во вражеском лагере, а затем обсудить создавшееся положение.
Итак, разведка была послана, а оставшиеся продолжали спорить о том, что делать с молодежью. В отряде оставалось семь человек в возрасте шестнадцати-семнадцати лет. Это были Ёситаро Симада, Тадао Саруватари, Кадзухико Ота, ТамонтаЯно, Какутаро Мотонага, Масаси Моримото, Канго Хаями.
Прежде юные борцы со свойственным их возрасту ехидством бормотали под нос: «Что там эти старики медлят? Нужно скорее решать — смерть или новая битва», и когда узнали о том, что, согласно принятому решению, вся молодежь должна покинуть временный лагерь, а сорокавосьмилетний Гоитиро Цуруда, которому с опухшими ногами трудно совершать большие переходы, поведет их вниз, то возмутились и решительно запротестовали.
Старшие, однако, были непреклонны, и юноши покорно потянулись за Цурудой вниз, сын же Цуруды, Танао, уже достиг двадцатилетнего возраста, поэтому, расставшись с отцом, остался с товарищами на горной вершине.
Настала ночь.
По плану, доклад разведки они должны были выслушать в доме своего единомышленника из деревни Симадзаки. Небольшими группами отряд добрался до деревни. Разведчики уже вернулись. Они сообщили, что в самом Кумамото и его окрестностях расположились подразделения солдат и полиции, приняты самые строгие меры предосторожности, в бухтах стоят корабли, вражеская разведка подбирается к самой деревне.
Отряд тайком пробрался к морскому берегу в Тикодзу, тут бойцы обратились к рыбаку — старому слуге Дзюро Фуруты с просьбой дать им лодки, но у того было только одно, его собственное суденышко, на котором могли разместиться не более тридцати человек из тех, что добрались сюда.
Здесь партия «Союз возмездия» распустила армию, все разошлись, полагаясь далее только на себя. На приготовленную лодку погрузились сам Фурута, а с ним Кагами, братья Тасиро, Тэруёси Моримото и Сигэтака Сакамото — они думали добраться до бухты Коо. С восстанием было покончено.
* * *На вершину горы Кимбо поднялось меньше трети армии восставших.
Две трети либо были убиты в бою, либо, получив ранение и преследуемые солдатами, совершили самоубийство, воспользовавшись собственным мечом. Один из старейшин, Масамото Айкё, добрался до перевала Санкоку, но его по пятам преследовали трое полицейских, он сел у дороги, напряженно выпрямился и сделал харакири. Ему было пятьдесят четыре года.
Сабуро Мацумото двадцати четырех лет и Суэёси Касуга двадцати трех — вернувшись домой, покончили с собой мечами; двадцатитрехлетний Татэнао Арао дома открыл матери свое намерение совершить харакири, прося у нее прощения за то, что не может выполнить сыновний долг, но мать, напротив, горячо его поддержала. Арао со слезами радости на глазах отправился на могилу отца и там не дрогнувшей рукой взрезал себе живот.
Гоитиро Цуруда, покинувший вершину Кимбо с вверенными его заботам подростками, развел их по домам и, вернувшись к своей семье, стал готовиться к смерти.
Он обменялся с женой Хидэко прощальной чашечкой сакэ и горько посетовал, что уйдет из этого мира, не свершив ничего значительного, кроме того, что оставляет здесь своего единственного сына Танао.
Настала ночь следующего дня. У Цуруды были еще две дочери — четырнадцати и десяти лет, Жена собиралась разбудить спящих девочек, чтобы они попрощались с отцом, но Цуруда остановил ее: «Не буди их, не буди!», обнажился до пояса, взрезал живот, а потом вонзил меч в горло. И когда он последним усилием вытащил меч и уже валился наземь, прибежали проснувшиеся дочери и, увидев эту страшную картину, залились слезами.
Ближе к рассвету пришла весть о том, что и Танао покончил с собой. Муж перед смертью говорил о надеждах, которые возлагает на сына, а наутро весть о его смерти достигла ушей Хидэко.
Танао после роспуска их армии в Тикодзу вместе с Масура Ито и Итиро Сугао направился в храм в Сингае, здесь он простился с товарищами и один стал пробираться к деревне Кэнгун. В его намерения входило выйти к Нагасу.
В деревне Кэнгун жил его дядя Татэяма, когда Танао добрался туда, то узнал, что сегодня здесь побывал его отец Гоитиро и сообщил о своем решении умереть, поручив родственнику вести дела после его смерти. Сейчас отец определенно уже покончил с собой. И Танао оставил всякие мысли о том, чтобы пробираться в Нагасу.
Он вышел во двор, расстелил под большим деревом новую циновку. Повернувшись на восток, три раза отвесил поклон бывшему где-то там императорскому дворцу, поклонился в сторону отчего дома, а потом, подняв короткий меч, взрезал живот и пронзил горло.
Весть о его смерти сразу полетела в дом Цуруды.
Масура Ито и Итиро Сугао, расставшись с Танао Цурудой, направились на южную окраину Кумамото в Уто. Там в деревне Санти жил старший брат Ито — Масакацу. Завидев младшего брата, тот поднял крик, упрекая его в безрассудстве, и не пустил в дом.
Им пришлось уйти из Уто; этой же ночью, на дамбе, перегородившей текшую за городом чистую речку, сев лицом друг к другу, они по всем правилам сделали харакири.
Люди слышали, как глубокой ночью у реки трижды прозвучали хлопки в ладоши, как перед синтоистским храмом. Жившие поблизости были тронуты до слез — они решили, что это перед смертью герои почтили богов и императора.
Ито прожил двадцать один год, Сугао — восемнадцать.
Среди семерых юношей, которых развел по домам Гоитиро Цуруда, трое — Симада, Ота и Саруватари — предпочли смерть храбрых — смерть от собственных мечей.
Шестнадцатилетний Тадао Саруватари перед восстанием сложил стихи, написал их на белом полотне и в ночь битвы носил налобную повязку со следующими строками: «Чужеземцам землю, разделив, продать — вот угроза императору; небо, земля, боги ведают об искренней любви к отечеству».
Вернувшись домой и узнав, что многие из его товарищей покончили с собой, он, несмотря на то что его родственник Сорэгаси Киносита всячески его удерживал, выпил с семьей прощальную чашечку сакэ, вышел один в другую комнату, вспорол живот и вонзил меч в горло. Меч слегка отклонился и попал в кость. Саруватари позвал домашних и потребовал принести другой меч, и снова, теперь уже точно вонзив его в горло, повалился наземь.
