Кристин Айхель - Обман
– Я разговаривала с прокурором.
– Ну и?…
– Он согласился, чтобы мы отправились к месту совершения вашего последнего преступления. В сопровождении понятых.
– Такое возможно?
– При определенных обстоятельствах. Иногда это способно разблокировать ситуацию.
– Потрясающе.
– У вас есть только этот шанс. Я не буду ничего предпринимать, чтобы вас остановить. Действуйте оперативно, воздержитесь от применения насилия. Но сделайте мне одолжение, постарайтесь покинуть эту страну.
– Как это? А вы уедете вместе со мной?
– Нет.
– Не говорите сразу «нет».
– Куда же вы отправитесь?
– Посмотрим, наверное, на юг Франции.
– Прямо скажем, не очень далеко.
– Ну, а потом все вернется на круги своя. Деньги у меня есть.
– Думаю, это деньги Лизы и Эльзы?
– Я ведь вам уже сказал, что размышлял о том, как бы выйти из игры.
– Где же эти деньги?
– В одной милой стране с низкими горами и высокими карликами. Вы увидите, все очень просто.
– Думаю, вы лукавите.
– Поскольку вы любите меня.
– Потому что я одержима болезненной страстью вашего присутствия.
– Я могу к вам повернуться?
– Разумеется.
– Вы очаровательны.
– О Боже!..
– Только, пожалуйста, не плачьте! Вы действительно прекрасны.
– Я знаю, что вы лукавите.
– Я люблю вас.
– Вы меня обманываете.
– И все же, когда ты говоришь: я тебя люблю, трудно не расплакаться горькими слезами.
– Пожалуйста, не говорите больше ничего.
– Поди сюда, я хочу осчастливить тебя хотя бы минут на сорок. Ты забудешь, откуда ты пришла и куда хочешь уйти. Я буду ласкать твои ноги, какой бы формы они ни были, целовать твою шею, какой бы запах ни источали твои волосы. Я претворю воду в вино. Ты навсегда станешь моей королевой. Я буду славить твою красоту, ты станешь для меня мерилом очарования минут на сорок. Ты будешь содрогаться и делать все, что необходимо. Ты ничего не забудешь и ничего не прибавишь. И в тот момент, когда я к тебе прикоснусь, ты наконец, наверное, единственный раз в твоей жизни поступишь так, как должно.
Если мне суждено увидеться с ним, при встрече пришлось бы опустить глаза, повернуться и уйти; он не должен ощущать власть, которая запечатлена на моем лице; не должен улыбаться, увидев меня в этом состоянии искусственной невинности, которую он даровал мне, чтобы у меня же ее забрать, чтобы насладиться удивлением и возмущением первого восприятия. Когда его взгляд, спокойный и выжидающий, остановится на мне, я вновь и вновь внутренне сожмусь и почувствую себя обнаженной. Когда мои глаза найдут его взгляд и покажется, будто веки отсечены от лица, словно у него оба глаза слились в один, а мое лицо сжалось в холодное зеркало или в какую-то мягкую незащищенную мембрану… Когда я увижу его вновь, уже уходя, я стану мечтать о следующей встрече. Если я отвернусь, именно мне будет больно. Я стану спотыкаться на каждом шагу, и мне придется учиться ходить; каждое движение, каждый жест обернется мучением. Возможно, мне придется даже ползать, и это зрелище доставит ему удовольствие, не так ли? А он, оторопев, уставится на меня в ожидании того, что я обернусь, что поверну к нему голову, там на земле, уставится своим заячьим взглядом (вот уж действительно условно жизнеспособные существа, ожидающие искупительного слова).
– И как вы себя чувствуете?
– Даже не знаю как. В общем, ужасно.
– До ужасного прекрасно. В этом вся ваша натура.
– А почему вы до сих пор обращаетесь ко мне не на ты? Я имею в виду…
– Так удобнее.
– Чего вдруг?
– Я ведь сказал, так удобнее.
– Однако…
– Перестаньте. Предупреждаю.
– А в чем дело? Ты что, готов расправиться со мной, если я обращусь к тебе на ты?
– Я сейчас уйду.
– Нет, пожалуйста, не надо. Останься. Останьтесь.
– Это другое дело.
– Почему?
– Детский вопрос. Почему солнце всходит? Почему твой папочка толще моего?
– То была ошибка, страшная ошибка.
– Сейчас я приму душ, а потом вы. Затем закажем чего-нибудь поесть.
– Я это знала. Знала совершенно точно.
– А что случилось? Четверть часа назад все воспринималось совсем по-другому.
– Четверть часа назад, о да. Четверть часа. Вы меня осчастливили. На четверть часа.
– Так вот оно.
– Я смотрю, вы не теряете времени даром.
– А чего ради?
– Так, значит, все определялось сугубо профессиональным подходом? Стало быть…
– Все было не так плохо, леди. Но вы можете предстать в еще лучшем виде.
– То есть как?
– Я говорю достаточно громко и внятно.
– Что значит «лучше»? Разве здесь у нас тренировочный лагерь?
– Леди, вы действительно милы. Но пока это еще не откровение.
– Ну что ж. По крайней мере у меня еще есть шанс.
– Можно так утверждать.
– Дело в том, что я…
– Пока достаточно.
– Пожалуйста, не разговаривайте так со мной.
– Почему же? Вам же нравится.
– Я сейчас уйду.
– Как вам угодно.
– Я действительно ухожу…
– Знаю.
– Я даже не стану принимать душ. Уйду прямо отсюда.
– Ладно, ладно.
– Ну и?…
– Через час вы вернетесь.
– А вы отвратительны.
– Я не сказал ничего предосудительного.
– Прежде всего вы неоригинальны.
– Ага.
– Если хотите начистоту: таких типов, как вы, полно, как песчинок у моря.
– Сейчас я вам дам один адрес. Вы сядете в такси и отправитесь по этому адресу. А вернетесь оттуда уже через полчаса.
– И что же это за адрес?
– Увидите.
– И при чем тут я?
– Все поймете, когда прибудете на место.
– Не понимаю…
– И не надо.
– Итак, вы здесь. Это душевное состояние созвучно вашему настроению.
– Да.
– Все у вас в руках?
– Да.
Если мне суждено увидеться с ним, самым мучительным для меня будет утрата его власти надо мной, а если она иссякнет, если я не проявлю безрассудства, а он – бесчувственности, если я не буду страстно мечтать о приказах и командах, лаконичных, однозначных и спасительных; если я перестану чего-то ждать – я научилась ждать, теперь только этим и занимаюсь; если улетучатся неопределенность и страстные желания, если он останется каким-то мужчиной, а я какой-то женщиной. Самым скверным были бы разговоры, какие мы ведем с другими, при этом избегая ужасных моментов, которые встречаются только при молчании. Истории – да, истории об историях, однако мы никогда не беседовали о смирении, согласии. Он сочинял, он придумывал свое прошлое специально для моих ушей, а мне хотелось все знать о чужом прошлом, чтобы впитать его в свое сознание, поскольку ныне происходящее казалось столь чудовищным и откровенно чужим. Всякая любовь – сообщничество, о котором не принято говорить.
– Почему вы так себя ведете?
– Кое-что хотелось бы прояснить с самого начала: терапия закончена. У меня было счастливое детство. Я прекрасно себя чувствую. Все складывается так, что лучше не бывает. Однако я голоден. Не заказать ли нам что-нибудь в номер. Ну скажем, многослойный бутерброд с мясом, помидорами, салями и майонезом, и чтобы флажков было побольше?
– Жизнь – это не праздник по случаю дня рождения ребенка.
– Смотрите-ка!
– Что внушало вам уверенность, что я покупаю именно то, что надо?
– Вы ведь разумный ребенок.
– Я раньше тоже так думала. А потом оказалась перед этим магазином.
– Ну и?…
– Я сразу все вспомнила. Мне стало просто дурно от этой абсолютной уверенности. Потом я подумала: это для моей маленькой племянницы. Она как раз начинает заниматься конным спортом. Большой размер мне не нужен. А это подойдет лишь для пони.
– Для пони, как мило.
– Да, для пони, сказала я. Продавщица оказалась такой милой девушкой…
– Только без слез.
– Я не плачу.
– Вы очаровательны.
– Вы пакуете чемодан? Куда мы едем?
– В страну семи гор и семи карликов.
– Не забывайте, что мы в розыске.
– Вы уже два раза сказали «мы».
– Лиза и Эльза, Эльза и Лиза. Как там все было дальше?
– Наверное, вы никогда не бросаете дело на полпути?
– Точно так же, как и вы.
– Всегда на службе, фройляйн доктор. На что вы ставите?
– Если мужчина не способен отдать предпочтение одной из женщин, то появляется третья, которая и снимает все проблемы, не так ли?
– Вы быстро схватываете.
– Почему все это должно быть адом кромешным?
– Идите сюда, девушка, это преувеличение. Кроме того, на небесах довольно скучно.
– Явная банальность.
– Я знаю, вы неохотно в этом признаетесь, но я ведь лучше всего поддерживаю вас своими банальностями.
– Откровенно говоря, я сама этого не понимаю. Я человек благородный, с аналитическим складом ума. Но тут появляетесь вы и рассказываете эти истории.
– Все любят слушать разные истории.
– Но почему?
– Вы когда-нибудь замечали, как юные влюбленные много говорят? Каждая былинка имеет значение, все вызывает интерес, они часами висят на телефоне, ночи напролет рассказывают друг другу самые тривиальные вещи и при этом чувствуют себя счастливыми. Нет мучительных пауз, остановок, задержек. В самом рассказе продолжаются объятия, объятия из слов, кокон из фраз, теплая защитная оболочка из рассказанных историй. И лишь когда слова не попадают в цель, становится ясно, что всему конец.
