Наталия Медведева - Мама, я жулика люблю!
— Я переживаю, потому что Маргарита Васильевна с меня спрашивать будет. Понятно? Не хватает только, чтобы я стал злодеем, лишившим тебя образования!
Сижу, покачивая голой ногой в огромном Сашкином тапке, помешиваю лениво кофе.
— Ты и так уже злодей. Никуда от этого не денешься. И ты от меня никуда не денешься — потому что не хочешь. Вот.
Нагловато с моей стороны. Я чувствую себя победителем, но и не перестаю удивляться и восторгаться. Тем, что я любима вот этим человеком. Он, правда, собирался расстаться со мной. «Внять разуму» и Маргарите Васильевне во главе общественного мнения. Он вернулся. Из-за меня? Да-да, из-за тебя, Наташка. Ну и тогда — да здравствую Я! Да здравствует моя пиписька! И ноги, «растущие из ушей»! Моя жалость к ослику. Да здравствует моя любовь! Мой раскрытый рот и распахнутые глаза! Да здравствую Я! Уррр-аааа!
— Наглая ты девица! Для твоего же блага и хотел с тобой расстаться…
Хуй-то! Испугался за свою шкуру! Побоялся ответственности, представил себе бесконечные разговоры с моей матерью. Фу, лучше не думать об этом, а то стыдно.
— Сашуля, давай устроим… праздник. Поедем в гости к кому-нибудь. Пожа-алуйста. Мамонтов не вернулся?
Он хмыкает. Но, по-моему, сам не против.
— Вернулся, вернулся. Может, еще не успел наклюкаться.
Я выманиваю у Александра джинсы.
— Наташка, они тебе велики. Смотри, все в гармошку.
— Ты хочешь сказать, что у тебя ноги длиннее? Я штанины подогну. И куртку твою надену поверх, попу прикроет, и ничего не будет заметно. Буду, как хиппи… Волосы вот распущу. Еее, хали-гали!
Волосы выросли. Формы от стрижки не осталось. Беспорядок на голове, будто только что из постели. Это-то мне и нравится больше всего. Тем более что мы таки только что из нее.
Мамонтов загорел и поздоровел. Ручищи, как у гориллы.
— Витенька, ты что же, рыл что-нибудь в экспедиции?
Мы пришли, и он тут же отменил все свои дела и достал вино.
— Да, мы действительно рыли. И киряли. Иногда с похмелья казалось, что упадешь в яму. Так что, можно сказать, могилы себе рыли.
Весь август в квартире жила жена Мамонтова. Как только он вернулся, она свалила. Даже детские игрушки оставила. Сашка выходит из маленькой комнаты, и в руках у него… ослик. Маленький пластиковый розовый ослик.
— Витька, подари ослика. Наташке необходимо иметь ослика.
Мамонтов пожимает плечами, говорит: «Да берите, она все равно не вернется». Это звучит уже не с такой безнадегой, как летом. Безразлично как-то. Он свыкся с тем, что она не вернется. Привык без нее. И это ужасно! Вот так же мы с Александром привыкли бы друг без друга. Привыкли бы?
— У меня прекрасная идея. Олечкино училище недалеко. Поедем за ней. Витьке веселее будет.
Мне Сашкина идея не кажется прекрасной. Почему-то не хочется присоединять Ольгу к нашей компании. Это же не фирма. Сашка сам меняется среди своих студенческих другов. Будто слой пыли с него слетает. Вот он звонит еще одному товарищу по институту. Беленькому, смешному Эдику. Он тоже на Васильевском живет. Может, еще и поэтому они все дружат.
— Ну, чего ты приуныла? Праздник ведь хотела, а?
Хотела. И хочу. Может, немного иной?… Ну, за Ольгой — так за Ольгой. И пусть еще спасибо скажет, что о ней помнят.
Ее не надо уговаривать. С радостью бежит в класс за сумкой и выпрыгивает из училища. Я пошептала ей в такси, какая это будет компания, так что она не выебывается.
К нашему возвращению в квартире орет музыка. Битлз. Песня, в которой отчетливо звучат только три слова, как, в принципе, и во всем роке — «лав», потом что-то непонятное и «намбер найн». Этот номер Сашка переделывает на «сиксти-найн», чего мы, кстати, с ним никогда не делали. Мамонтов здоровается с Ольгой поцелуем взасос. От такого поцелуя и опьянеть можно. Витькин желудок выделяет алкоголь.
Помимо окосевшего Мамонтова, в квартире Эдик с женой Верой. Она очень простенькая и домашняя. Расставляет тарелки на столе, который почему-то выдвинули на середину. На нем уже блюдо в луковом оперении. В глубокой вазе салат. Я не могу не заметить, что он слишком мелко нарезан, по-деревенски.
— Саня, мы тут, пока вас не было… ты уж не обессудь, друг…
Мамонтов пытается что-то объяснить, но деловая Вера перебивает его.
— Подожди ты, Витька. Все сейчас испортишь. В общем, раз вы не решаетесь, то мы решились…
Виктор встает с дивана и отдает честь Сашке, но, не устояв на ногах, плюхается обратно на диван.
— Все равно вы никуда друг от друга не денетесь. Так что мы вас женим. Играем свадьбу.
«Ураа!» — Мамонтов. Перевалившись через Эдика, он хватает гитару и ударяет по струнам, беря неправильный аккорд: «Сегодня свадьба в доме дяди Зуя!» Эдик подходит к Александру и наигранно по-деловому пожимает ему руку: «От имени присутствующих, а также отсутствующих…» Мамонтов, под уже правильный аккорд: «А также от тех, кто на пути к нам…»
— Да, прими, брат, соболезнования!
Эдик смахивает воображаемую слезу. Мамонтов наяривает в полный голос: «Маруську, крякалку кривую, за Сашку замуж отдает!»
Ну вот и праздник. Саша, ты хочешь быть моим мужем? Он уже занят с Эдиком изготовлением колец из фольги от шоколада. Мамонтов ставит новую бобину Битлов. Все же я предпочитаю «Дорз», «Пинк Флойд», «Лед Зеппелин». Но для Сашкиных приятелей Битлы — это юность. В разгар их триумфа я под стол пешком ходила.
Мы с Ольгой обдумываем мой свадебный наряд. Идем на кухню, и Вера снимает с окна тюлевую занавеску.
— Вера, подожди. Хоть пыль с нее стряхни.
— С кухонной пылью на фате, может, ты станешь хорошей хозяйкой!
Александр смеется, услышав.
— Да уж! Единственное блюдо, в котором она ас, — это из яиц что-нибудь.
— А-ай! Больно! Не надо из яиц!
Неугомонный Мамонтов.
Я иду в маленькую комнату. Александр приходит. Конечно, это шутка, игра… Но в этой, пусть игре, что-то ведь есть и от правды. Мне грустно и неловко.
— Ну вот, у тебя теперь есть ослик.
Он обнимает меня, и я прячу лицо у него на груди.
— Да. И ослик, и ты.
20
— Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Да будет вечный покой, Божьи твари.
Все уже немного устали и напились. Олька красная, как свекла. И Эдик красный. Может, это свойство блондинов? Пришел Коля — единственный центровой приятель Александра. Тот самый, которого я видела летом. В ужасное утро после Дурака. Сашка сказал ему: «Это моя любимая женщина, Коля». Он-то помнит меня с припухшей скулой, в помятых брюках.
Мамонтов тихо перебирает струны: «Август, уходя, с берез листья растерял…» Ольга рядом с ним. Александр на полу — у дивана, на котором я полулежу, — гладит мою ногу, просунув руку в штанину джинсов. Коля трезвый, шепчет ему что-то на ухо. Коля, не надо про «доски», фирму, валюту…
— «Спасите наши души! Мы бредим от удушья!» СОС! — все вместе мы поем-орем. И вот Эдик спасает от Коли.
— Саня, пока погода стоит хорошая, надо собраться, мячик погонять.
Вера не очень довольна предложением.
— После ваших гоняний мячика мне стирать не перестирать, а вам похмеляться три дня!
Как было здорово! Футбол на небольшом стадиончике. Вера, я и еще одна рыжая «болели». Один раз действительно после футбола упились. А в другой — Александр купил два литра молока, сказал, в форму, мол, надо приходить. Ну и пришел. В тот же вечер мы выдули с ним четыре бутылки шампанского и поехали на Финский залив. Ночью. Он заплатил кучу денег таксисту, чтобы тот вез нас туда и обратно. Сашка купался. Я стояла на камушке на берегу, а он все шел и шел по колено в воде. А потом вдруг проваливался и плыл. Потом вставал, и вода опять была ему по колено. Я продрогла, шофер стал сигналить, а Александр долго не возвращался — и опять проваливался, и появлялся.
Тихоня Ольга вдруг предлагает играть… в жмурки! И все в восторге. Коля свалил, а Мамонтову завязывают глаза. Его раскручивают — ой, он и так на ногах еле стоит! Я залезаю на диван. Свет гасят. Мамонтов стоит посередине комнаты, растопырив руки, вертит головой. Над ним посмеиваются, окликают, хлопают перед самым его носом в ладоши. Он требует водки — для подкрепления.
— Ну, иди сюда! Ку-ку, вот она, водочка, тут.
Как только Витька бросается в сторону голоса, Эдик отпрыгивает, и Мамонтов ловит воздух.
— Ну, все! Кого поймаю — выебу. Так что, Эдик, готовь зад!
Я пихаю Веру на Мамонтова. Он почти ловит ее, и ей приходится буквально уползать от него. Под рояль. Она шутливо ругает меня из-под него: «Наталья-каналья!» Мамонтов говорит, что так нечестно, и если мы все залезем под какие-нибудь предметы, кого же он ловить будет — осликов пластиковых, которого я как раз подсунула ему?
Александр берет меня за руку и уводит в маленькую комнату. Щелк — дверь закрыл. Темно. Слышен Ольгин визг — Мамонтов таки поймал ее. Эдик стучится в дверь, мы не отвечаем, он желает нам брачной ночи, уходит.
