Евгений Попов - Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)
И ЭКО ЖЕ ЗАНОСИТ!.. Из добродушной этой, плоской болтовни явствует, пожалуй, одно: не следует человеку мнить себя выше других, живя на цыпочках, а должно ему оставаться самим собой. Осел - так осел, мудрец - так мудрец. Однако сознающий свое ословство является мудрецом, а тип, думающий, что он всех научит, непременно окажется идиотом, о чем и братья Карамазовы предупреждали. Таков угрюмый смысл бессмыслицы, и медитирующему лучше бы не ловить рыбу в мутной воде псевдотеологических и ложнофилософских умозаключений, а лучше бы взять да описать свой первый визит к тете Мусе и дяде Леве, состоявшийся в 1955 году.
Но можно и его понять: возьмется он про 1955 год толковать и опять кому-нибудь не угодит. Опять скажут, что сравнивает времена, возвеличивает одних за счет других, а суммарно опять глумится и зубоскалит. А он, помилуй Бог, никогда не зубоскалил, ну разве в совсем еще юном возрасте, когда писал "юмористические" рассказы, печатавшиеся на 16-й полосе газеты "Наша Литература" у Никодима Чайковского и Ильи Цузлова, первый из которых стал сейчас большим начальником и ездит на машине, а второй тоже ездит на машине, но держит в Кливленде аптеку. Да и тогда - хотелось многомерности, желалось объемности, инвариантности, реалистичности. Ну и ладно, поехали дальше, ибо нет в мире невиноватых.
А в 1955 году ему было девять лет, и он учился во втором классе начальной школы № 1 имени В.И.Сурикова. Папа-покойник привез его в Москву, и они там видели Царей - пушку и колокол, и ели эдакое замечательное мороженое: парочка вафелек кругленьких, а между ними - вкуснейшее в мире советское крем-брюле. Остановились у тети Муси с дядей Левой, столичных жителей, прописанных в Химках Московской области по Ленинградской железной дороге, справа от железнодорожного полотна, если ехать из Москвы.
И вот - до сих пор неясен и еще один вопрос. А что, правда раньше мороженое было вкуснее или это только сейчас так кажется? И шумная площадь у трех вокзалов за два года до Международного фестиваля молодежи и студентов, добродушная милиция в белых кителях - вкуснее это было, чем сейчас, или опять - заблуждение, аберрация? Не могу, не могу понять, не могу, и такая тоска от этого берет! Боже ты мой, такая тоска, что хочется сжаться, ужаться, пригнуться, возвратиться, покушать мороженого и остаться там навсегда. Ударили б в 1955 году кирпичом по башке, стал бы кретином и навеки поселился в 1955 году, бойкий, веселый, в вельветовых штанишках, пионерском галстуке. А был бы счастлив-то? Неизвестно. И снова вопрос, и снова ничего не понятно... А на сердце - тоска. И уж извините, начальники, не подумайте чего дурного - не клевещу, выводов, обобщений не делаю, но не могу же писать "веселье", когда на сердце - тоска. ЛИЧНО НА МОЕМ СЕРДЦЕ - ТОСКА. Я ГОВОРЮ ЛИЧНО ПРО СЕБЯ, а не про кого-нибудь другого, и это - мое дело, тосковать мне или веселиться!
РЕПЛИКА ИЗ ОЧЕРЕДИ: - Я хочу печататься в СССР.
СОРОКАЛЕТНИЕ БЕЗДЕТНЫЕ РУССКИЕ, тетя Муся и дядя Лева. У дяди Левы в Харькове воспитывался сын Витя от первого брака. Дядя Лева утверждал, что сам он по национальности русский, русак, так сказать, родом из Харькова, а первая жена у него была еврейка, потому что "жидов в этом южном городе великое множество, и всегда можно ошибиться...".
ГОЛОС ИЗ ОЧЕРЕДИ: - Это дяди Левины проблемы, паши он их конем, старый хрен! Я в Харькове был проездом на пути в Крым майской ночью 1979 года. Болел, лежа пластом на заднем сиденье зеленой "Волги", номера не помню. Так что не видел "в этом южном городе" ни русских, ни евреев, за исключением двух своих дорогих товарищей.
Повеселились, а? "Витек- отек, Васек- засек". Ре-мембе? Ночевали на Байдарах, купались в Ласпи, танцевали в Ялте, выпивали в Коктебеле. Усталые, но довольные. А то, что выперли по не зависящим ни от кого обстоятельствам, так что же делать, если за все нужно платить, и разве это беда, коли мелких нету и лакей получает червонец вместо полтинника? И объясните вы мне наконец, дорогие соотечественники, кто в нашей стране русский, а кто - еврей. По мне -- русский ты, еврей, плевать я хотел, ты мне текст подай хороший, а кто его написал - чуваш, китаец, англичанин или принц Нородом Сианук, мне все равно. Я все путаю. Я - русский интернационалист. По мне - слово "жид" если и имеет право на существование, то отнюдь не как уничижающее определение семитской национальности. Поясняю примером - ТЕЗИС: некто - русский; АНТИТЕЗИС: сам по-русски писать не умеет и другим не дает; СИНТЕЗ: недавно читал советскую книжку, как эсэсовец застрелился, узнав, что он не ариец. Этим я тихонько намекаю, что и сам дядя Лева, возможно, был...
СОРОКАЛЕТНИЕ БЕЗДЕТНЫЕ РУССКИЕ, тетя Муся и дядя Лева, повторим мы, терпеливо дождавшись конца авантюрной тирады медитирующего. Богатые русские - за два года до начала Международного фестиваля у них имелся приличный холодильник, кресла "модерновые", спали они на деревянной кровати, выделив гостям раскладушку и раздвижное кресло, тетя Муся носила шелковый халат (с птицами), угощала мальчика вишней, сливой, арбузом, дыней. Папа-покойник тоже не чурался радостей жизни: зайдет в шалман, стаканчик портвейна спросит, пивком запьет, конфетой закусит и - ходу в Кремль, смотреть Царей. В Зоопарк также ходили. Мальчик сделал бумажный пропеллер на палочке и бегал по химкинскому двору, отчего пропеллер весело кружился. Его остановили столичные дети обоего пола. Они сказали: "Давай играть. Ты откуда?" - "Из Сибири. Я хочу с вами играть..." - "Только - чур, чур трусов с меня не сымать", - деловито договаривалась девочка. Ее товарищи грубо расхохотались, а приезжий был сладостно изумлен - как это можно? посметь?! снимать трусы??!! Дети очень долго играли вместе - и бегали с пропеллером, и прятались, и скакали, и кричали: "Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить, все равно тебе голить..." Трусов не сымали.
БОРМОТАНИЕ ИЗ ОЧЕРЕДИ: - Неужели годы учебы в Московском геологоразведочном институте им. С.Орджоникидзе (1963-1968) являются лучшими годами моей жизни? Я жил тогда в общежитии на улице Студенческой, играл на гитаре, пел песни Б.Ш. Окуджавы, пил водку, вино, пиво, читал в Ленинской библиотеке роман Дж. Джойса "Улисс", потому что все редкие книги выдавались тогда кому попало, то есть и мне тоже. Занимался науками - геодезией, картографией, кристаллографией, минералогией, математикой, физикой, теорией научного коммунизма и др. Боже мой! Да я ведь получаюсь довольно образованный человек! Напротив моего дома строят Палеонтологический музей, красный, кирпичный, очень красивый! Как только его достроят, наймусь туда сторожем. Мне к тому времени, если Господь даст, будет около сорока, так что самый возраст настанет идти мне в сторожа, если, конечно, не выпрут меня с моей нынешней работы раньше, чем я думаю, и мне тогда раньше придется идти в сторожа, не дожидаясь завершения палеонтологической стройки... Если со мной и еще что-нибудь не случится, связанное скорее с Дьяволом, чем с Господом... Не уверен, что "дьявол" пишется с большой буквы, не знаю, в каких отношениях находятся дьявол и Господь, знаю, что умру и на могиле будет расти лопух, а что станет с душой - не знаю...
Не знаю. Не знаю. Не знаю.
Не знаю. И знать не хочу.
(Стихи сибирского поэта А.Т.)
СТУДЕНТ. Платили стипендию в размере 45 руб. в месяц, и следует подчеркнуть для реализма, что кабы не пьянствовал, то денег хватало бы вполне, несмотря на то, что отец умер в 1961 году, а мать получала пенсию то 36 руб. 75 коп., то 42 руб. 50 коп. (в зависимости от группы инвалидности). Но осуждать нельзя - пьянствуя, много повидал разных людей и еще больше наслушался от них разных историй. И жизнь была вполне сносная - носил "техасы" за 5 руб., башмаки на микропорке (12 руб.), демисезонное пальто из перелицованного габардина, за общежитие брали 3 рубля, комплексный обед из трех блюд стоил 35 копеек, каждое лето зарабатывал на практике по 300-500 рублей (высокооплачиваемые геологические работы в условиях Крайнего Севера), руководимый и вдохновляемый лучшим другом и компаньоном жизни Борисом Е., овладел серией денежных шуток (спорим на бутылку, что встанем оба на расстеленную газету и ты меня рукой не достанешь?). То есть средний прожиточный доход молодого человека приближался к семидесяти ежемесячным рублям, что совсем недурно для его лет, учитывая, что предел низкой оплачиваемости составлял тогда в нашей стране 60 руб., а самая дорогая водка стоила 3 руб. 07 коп. Совсем недурно, и нечего ему прибедняться, нечего корчить из себя сироту.
И все же наступал тот день, когда им понималось (не "он понимал", а "им понималось") - пора...
Пора ехать к тете Мусе и дяде Леве. Во-первых, навестить родственников, во-вторых, пообедать, в-третьих - денег занять, потому что их опять нету. Нумерация причин важности визита - произвольная.
Он деньги всегда занимал с дрожанием сердца, будто в воду холодную бросаясь. Готовился на кухне, когда тетя Муся котлетки жарила, а он ей докладывал о своих успехах в учебе, с дядей Левой телевизор глядя, уже подбирал слова, которые окончательно оформлялись во время обеда, когда он старался есть, а не жрать. И все же страшно потом, почти на пороге, вдруг им выпаливалось:
