Тимур Кибиров - Лада, или Радость: Хроника верной и счастливой любви
Так что телевизор, неизменно по привычке включаемый, никак не мог нарушить благообразие гогушинских вечеров, и дом Александры Егоровны был одним из немногих мест, может быть, даже последним, куда не проникала вся эта свистопляска, замышленная адским Баламутом еще полвека назад, чтобы навсегда покончить с ненавистными и мучительными для бесов «тишиной и мелодией», и где стояла та самая, живая и вожделенная тишина.
Что же касается мелодии, то переставший дичиться Чебурек, возясь со своими щепочками и проволочками, часто под сурдинку бубнил неведомые национальные напевы – монотонные, странные, но в общем-то приятные на слух.
Да и сама Александра Егоровна, как мне кажется, иногда напевала про себя, в глубине души:Блажен взрастивший на сотках собственных
Сельхозпродукты – белокачанную
Капусту, и репчатый лук, и свеклу,
Картошку, моркошку и топинамбур!
Блажен по осени заготовивший
Огурцов соленых, капустки квашеной,
Блажен перетерший с песком смородину
И наваривший из шпанки варенье!
Блажен, кому достаточно пенсии
На бакалею и гастрономию,
На спички, соль, рафинад и масло
Постное. Даже на карамельки!
Кому слоняться путями грешными
Нет ни малейшей необходимости,
Кому ни к чему обивать пороги
В местном совете нечестивых!
Блажен имущий на зиму валенки
И крышу над головой беззащитною,
Кота от мышей, от воров собаку,
Хотя какой уж из Ладки сторож!
А коль случится какая надобность,
Бутыль самогонки хранится в подполе.
Только б о том не проведал Жора,
А то греха с ним не оберешься!
А если всплакнется над фотографией
Старенькой – что же, ведь было сказано:
Блаженны плачущие – они утешатся,
И снова встретятся. И не расстанутся.
Вот так, по-моему, пело под гудение немого телевизора ветхое старушкино сердечко. А собачка, дремавшая у ее ног, да и надменный Барсик на коленях слушали и, в общих чертах, соглашались. Ну а Николай Чудотворец, он же Санта Клаус, глядящий из своего красного угла, был согласен с Егоровной на все сто процентов. Ну и Чебурек, конечно, тоже, если бы ему кто-нибудь перевел. И казалось даже, что и черно-белая Эвелина Блёданс в роли трагической бандерши элитного публичного дома, который пытаются прибрать к рукам коррумпированные менты и мафиози, и даже «последние герои» Никита Джигурда и Виктор Ерофеев, склочничающие с Ксенией Собчак из-за бытовых условий на тропическом острове, – ей-богу, казалось, что и они тоже согласны – благо вслух выразить свое мнение они не могли.
16. ВОЛКИ
Когда в селах пустеет,
Смолкнут песни селян,
И седой забелеет
Над болотом туман,
Из лесов, тихомолком,
По полям волк за волком
Отправляются все на добычу
Алексей Константинович Толстой
Тревожное предчувствие, которое, по мысли автора, должно было бы возникнуть у чувствительного читателя из-за неоднократного поминания андерсеновской владычицы мрака и мраза, скоро сбылось. Вестником неминучей беды явился пропадавший где-то почти неделю Жора.
– Ну чо, старухи, кердык вам. И тебе тоже, черный Абдулла! – радостно объявил он жителям затерянной в снеговых просторах деревеньки. – Все! Алее!
– Ты б закусывал бы изредка, – лениво процедила Тюремщица.
А Александра Егоровна из деликатности решила все-таки спросить:
– Случилось что, Жора?
– Случилось! Сидите здесь, ни х… а не знаете, ап., ец-то нечаянно подкрался!
– А ну кончай матюкаться! Проспись иди, рожа пьяная!
– Я-то, Ритулька, просплюсь, а вот вас-то как раз волки-то и схавают!
– Какие волки?
– Ага, какие волки! Нормальные такие волки, вульгарно! В Ильине на почтальоншу напали, курей поворовали, козу задрали, все сидят по домам, боятся!
– Ну ври!
– Вот те и ври! И на Коммуне вчера собаку прямо на цепи обглодали! И что характерно – пес здоровенный, настоящий волкодав! Ну а ты-то, подружка, – он наклонился к Ладе и ласково потрепал ее за ухо, – ты-то им на один зубок!
– Типун тебе на язык твой поганый! – обмерла Егоровна.
– Да слушай ты это брехло!
– Брехло, Ритуньчик, твой папа! Когда вас волки трескать будут, узнаете! Ну, мне тут некогда с вами… Предупрежден – значит, вооружен! Так что хмуриться не надо, Лада! – Жора еще раз потрепал Ладу. – Выживает сильнейший. Естественный отбор, е…ныть! Пошли, Гамсахурдия, не фиг тебе с ними бабиться. Надо оружие готовить!
И к ужасу Егоровны зарычал: «Идет охота на волков, идет охота! На серых хищников…» и т. д. и т. п.
К сожалению, на этот раз Жора не брехал и даже не очень преувеличивал – по округе действительно рыскали жестокие и неуловимые хищники. Я лично не уверен, что это были настоящие волки, вполне вероятно, что ужас на окрестные деревни навела стая бродячих собак, одичавших и вконец потерявших человеческий облик и подобие, – а такие оборотни бывают, как известно, похуже любых волков.
Для этих извергов собачьего рода вообще нет ничего святого – они способны и в самом Переделкине нападать на классиков советской поэзии, что уж говорить о простых сельских тружениках.
Характерно, что даже кандидат биологических наук А. Д. Поярков, неутомимый исследователь и страстный защитник городских бродячих собак, об озверевших на лесных и полевых просторах псах пишет как-то глухо: «Если в городе я бы оставил собак в покое, то в сельских местностях бродячая собака играет другую роль. Роль пока явно не исследованную детально, но все же, по имеющимся данным, скорее отрицательную… – Хотя далее он, конечно, оговаривается: – Я не призываю уничтожать бродячих собак даже в сельской местности, а сначала как следует понять их роль в сообществе и хорошо подумать, прежде чем начать действовать».
Такая мудрая экологическая позиция для Жоры была абсолютно неприемлема. Действовать он начал немедленно. Неожиданно вспомнив своего деда-сибиряка, который «на медведя с рогатиной ходил», он заставил Чебурека сделать ему эту самую рогатину, которую представлял себе, конечно, в виде большой, как ухват, рогатки с заостренными концами. Поклонившись старухам и недоумевающему Чебуреку в пояс, сказавши: «Ну, не поминайте лихом, православные!» и совершенно перепугав Егоровну обращением «святая старица» и предложением «благословить на подвиг ратный», Жора, держа наперевес свое сибирское оружие, отправился в лес. Пробыл он там не очень долго, минут тридцать пять-сорок, но, судя по всему, мгновения эти свистели, как пули у виска, и были исполнены высокого драматизма и былинной героики.
– Двух ранил, одного убил! Самого матерого!
– Ну и где ж твой матерый, чучело?
– Да они ж его тут же и сожрали. Голодные, суки!
После этого тартареновского подвига Жора на охоту больше не ходил, решив посвятить себя охране гражданского населения и патрулированию, рогатину заставлял таскать за собой Чебурека, сам же мотался из конца в конец деревни с гитарой и исполнял мужественные песни Владимира Высоцкого и Александра Розенбаума и каких-то еще малоизвестных, но очень противных авторов «Радио-Шансон».
Но шутки шутками, а когда розовым морозным утром Егоровна обнаружила рядом со вчерашними следами Лады отпечатки огромных и, как ей показалось, многочисленных звериных лап, стало по-настоящему страшно.
С этого момента до кровавой развязки Лада выходила погулять только на несколько минут и всегда на непривычном коротком поводке, который тщетно пыталась перегрызть и обиженно скулила, но напуганной хозяйке было не до собачьих капризов.
В общем, стало в Колдунах нехорошо.
А тут и погода переменилась, завыл ветер, сделалась метель.
И то ли чудилось перепуганным моим персонажам, то ли и вправду с завываниями вьюги сливался волчий, зловещий и торжествующий, вой.
Чтобы в самых общих чертах передать смысл этого песнопения и послания, я позволю себе воспользоваться своим старым, но до сих пор невостребованным текстом.
В самом начале девяностых, лихости которых я по легкомыслию как-то не заметил, мечталось мне стать образцовым, идеальным отцом для моей новорожденной дочери. Среди неосуществившихся педагогических затей значилось и создание домашнего кукольного театра и написание для оного пьес, в подражание отцу маленького Честертона. Первым делом я решил инсценировать в стихах свою любимую «Снежную королеву», предав ей значение универсального мифа, вернее прояснив и подчеркнув это значение. К счастью, я довольно скоро осознал, что детские книги – увы – могу только читать, с благодарностью и завистью, а написать что-нибудь действительно детски ясное, красивое и мудрое не способен. Тем не менее, хор полярных волков, запугивающих Герду в этой ненаписанной мною мистерии, будет здесь, как мне кажется, уместен:
Пусть сильнее взвоет вьюга,
Ой, вьюга, ой, вьюга!
Не уйти тебе, подруга,
