Уильям Голдинг - Пирамида
– Ну и что же у нас на сей раз, мама?
– Можно, наверное, чайку попить, – сказала мама. – Поставишь чайник, папочка, да? Господи, я совершенно... Это такая прелесть, знаешь, Оливер. У нас никогда еще такой прелести не бывало!
Она напела несколько так-тов, расхохоталась.
– Я спрашиваю, как это на сей раз называется?
– "Червонный король". Местами упоительная музыка. Ты оценишь.
– Я не пойду. Не волнуйся.
– Ну, мы это еще обсудим, – сказала мама. – Знаешь, детка, у нас ведь сейчас профессиональный режиссер. Ты, наверное, слышал про него в Оксфорде. Мистер де Трейси. Мистер Ивлин де Трейси. Я уверена, ты про него слышал.
– Ни сном ни духом.
– Он очарователен. Сразу преодолел все сложности. Подумай – профессиональный...
– Сложности?
– Ну, с приемной мэра. Мистер де Трейси взял и сказал: «Ребятки, нам просто придется изменить маршрут. Вот и все». Папочка, ты ситечко забыл!
– Так что там с этой приемной?
– Ты не поверишь. Он заявил: «Нет». И с тех пор она стоит запертая.
– Но не можете же вы...
– Мистер де Трейси повесил циклораму на полметра дальше и устроил так, чтоб труппа ходила там.
– Но почему же?..
– Вот-вот, ты спрашиваешь. Естественно. Папочка, я надеюсь, ты поставил чайник? Понимаешь, Оливер. Это из-за дочки. Ее просто оставили с носом.
– Не может быть!
– Представь!
– Нет!
– А я тебе говорю, Оливер. Так что ты понимаешь.
Я понял. Без дочери мэра миссис Андерхилл труппа была непредставима. Много лет назад она сезон продержалась на профессиональной сцене, и у нее был поставлен голос. С тех пор она сделалась нашей бессменной инженю, что многое упрощало. Я видывал ее в персидских шальварах, японском кимоно, елизаветинских фижмах. Голос ее был создан для «Друри-лейн» [12], а нашу бедную ратушу сотрясал как обувную коробку. Выйдя как-то из лесу, спускаясь к Стилборну и услышав ее верхнее до, я даже погрешил на пациента из соседней больницы. Если комитет отверг услуги миссис Андерхилл – логично, что престарелый родитель запретил SOSy пользоваться приемной и, естественно, тянул с этим извещением, пока оно не сделалось роковым.
– И как же вы?..
– С черного хода, конечно. Мне говорили – жуткая теснота. На арьерсцену слева, – сказала мама, гордо смакуя терминологию. – Только так. Каждый, кто зайдет справа, задевает циклораму. Даже видно иногда, как она колышется.
– Какое «иногда», – сказал папа. – Младший Джонсон сегодня чуть ее локтем не проткнул.
– Но как же... То есть?
Мама поняла.
– Ну, ей уже под шестьдесят, детка, а все на свете имеет конец, правда? Пришлось уступить место кой-кому помоложе.
– И какую же она теперь играет роль? Ведьмы?
– Уж не думаешь ли ты, что Элси Андерхилл станет играть кого-то, кроме героини? Мой дорогой Оливер! Она просто хлопнула дверью! Да, скажу тебе, это было нечто! Некоторые считают, что Клеймор был не совсем тактичен...
– Клеймор? Так он еще в героях?
Норман Клеймор, владелец и издатель «Стилборнского вестника». И теперь муж Имоджен. Сердце у меня екнуло, когда я понял, кто сменил миссис Андерхилл в качестве инженю.
– Они – прелестная пара, детка, пусть даже голос у мистера Клеймора чуточку слабоват...
– Абсолютнейший комар.
– Ну и можно, наверное, согласиться, что внешне он не вполне Айвор. Но миссис Клеймор – то есть Имоджен Грантли, – вот уж кто действительно настоящая принцесса.
Это я мог себе представить. И устремился мыслью обратно в Оксфорд.
– У нее голос, – сказал папа, – как у...
– Да-да, папочка! Выпей еще чашечку.
Имоджен еще и пела. Природа явно перестаралась. И я решил завтра отправиться в долгую-долгую прогулку, чтоб не услышать ее и снова не влипнуть.
– Воображаю, какая давка на этом вашем черном ходе!
– О, мы в оркестре, конечно, не очень знаем, что там происходит. Но ты нам расскажешь, детка.
Я рассеянно кивнул, думая про Имоджен. Потом:
– Что ты сказала, мама? Я? Расскажу?
– Это в самом начале, детка. Одна сценка...
– Постой! Минуточку!
– Ты бы хоть дослушал, что я хочу сказать!
– Послушай, мама...
– Одна сценка. По-моему, в Венгрии или в Руритании [13], – словом, где-то такое. Ресторан. Она не знает, что он переодетый король, он не знает, что она переодетая принцесса Пафлагонская. Очень остроумная идея. И как он додумался!
– Нет, мама, нет! Я тебя предупреждаю, мама...
– И цыган, конечно, им играет, и тут они влюбляются...
– Нет!
Я заметил, что папа не смотрит ни на меня, ни на маму и так смотрит в чашку, будто читает в ней свою судьбу.
– Только представь, – сказала мама. – Он играет, а у них такой трогательный разговор, и король ему дает набитый золотом кошелек, и он уходит, и тут оркестр тихо-тихо подхватывает тему цыгана, и он – то есть это уже король – начинает петь, сидя с нею рядом... – И моя вдохновенная мама запела на пределе страсти:
– "В сердце моем, о дитя, расцветает заря!"
– Не хочу!
– Послушай, Оливер, – сказала мама, слегка отрезвев. – Не изводи меня! У нас младший Смит изображает цыгана, а папочка за него играет. Но что толку. Он просто смычком в такт музыке не умеет водить. И я вчера предложила мистеру де Трейси. Завтра на заключительном представлении, сказала я, мой сын Оливер с удовольствием нам поможет...
Я в отчаянии ухватился за соломинку.
– Пойми же, мама! Я давно не играю на этой проклятой скрипке! Да и как ты себе представляешь – могу я, по-твоему, до завтра разучить музыку?
– Но этого и не требуется, детка.
– Так что же тогда делает этот ваш цыган? Пюпитр за собой таскает и «Цыганские романсы»?
– Это та музыка, которую ты играл перед тем, как уехать в Оксфорд, – сказала мама. – Помнишь, как она тебе нравилась, детка, ведь ты играл с утра до вечера, ежедневно, три недели! И по-моему, ты дивно играл.
Я разинул рот, потом закрыл. С упреком глянул на папу, но он продолжал изучать свою чашку. С упреком глянул на маму. Но она, снова безмятежная, ликующе улыбалась.
* * *Назавтра, в субботу утром, я покорно поплелся с мамой в ратушу. Мы вошли в большую дверь с западной стороны, и там нас ждали трое. Мистер Клеймор с Имоджен сидели на сцене за столиком. Я был милосердно избавлен от официальной церемонии знакомства, потому что, когда я следовал за деловито устремившейся через зал мамой, футляр моей скрипки расстегнулся и содержимое вывалилось на пол. Я водворял его на место, потом стоял со смычком в одной руке и скрипкой в другой, пока меня наконец заметили. Я смотрел на Имоджен, и она улыбнулась мне своей чудной, морщащей губы улыбкой, но ничего не сказала, потому что говорил мистер Клеймор, и голос его, как всегда, мне напомнил скрежет ногтя по стеклу.
– Вот и он, Ивлин. Нам ведь требуется всего-навсего пробежать этот кусочек диалога, не так ли?
Сперва в голове у меня пронеслось, что это уже текст пьесы, потому что появившаяся из-за кулис слева от меня фигура была костюмирована.
– Мистер де Трейси, – сказала мама. – Это мой сын Оливер. Оливер, детка, это мистер Ивлин де Трейси.
Мистер де Трейси отвесил низкий поклон, но не сказал ни слова. Только улыбался мне со сцены сверху вниз и ждал. Очень длинный и тощий. В узких клетчатых панталонах и длиннющем, чуть не до колен, пиджаке. Плюс отложной воротник и черный фуляр над расшитым жилетом. Странно, и что было делать такой фигуре в Венгрии или Руритании? Очень мило с его стороны, что он не только поставил пьесу, но еще согласился играть.
Мистер Клеймор, однако, начинал нервничать, что было непонятно в субботу утром. Номер в типографию отправляли вечером в четверг. Мама повернулась ко мне:
– Ты настроился, детка?
Я нырнул под зеленый суконный занавес, отделявший оркестр от зала, и взял на пианино ля. Пока я настраивал скрипку, мистер Клеймор беседовал с мистером де Трейси.
– Кто этим займется, Ивлин, я или вы?
Тут я заметил любопытную вещь относительно мистера де Трейси. Он сотрясался. Он ничуть не изменил выражения на своем длинном лице с туманной улыбкой, неизменной улыбкой, чуть размыкающей губы, но длинное тело сотряслось – три-четыре раза – и стихло. Сотрясение включало и ноги, имевшие тенденцию выворачиваться в коленках.
– Вы, Норман, я полагаю. В вас пропадает такой профессионал!
Мистер Клеймор надул щеки.
– Что вы, Ивлин, старина, просто я хочу вас избавить от лишних трудов.
– А старый спец вроде меня всегда рад поучиться, Норман. У вас бесподобный нюх.
Мистер Клеймор удовлетворенно рассиялся.
– Не скрою, я даже сам иногда удивляюсь... Однако. Дайте-ка мне сообразить.
Он соображал, склонив подбородок на белую руку. Мистер де Трейси продолжал меня озирать со своей туманной улыбкой. Глаза, огромные, два старых пожелтелых бильярдных шара, и на каждом очко – зрачок. Волосы на макушке все вылезли, кроме скромного черного хохолка, натренированного склоняться к затылку. Улыбка была загадочна и дружелюбна.
