Ирина Майорова - Метромания
Шахов вдруг обнаружил, что не спит. Что воспоминание о Петровиче извлекло на поверхность уже бодрствующее сознание. Открыл глаза. Поднес к лицу часы со светящимся циферблатом. Пять тридцать пять. Оказывается, он проспал всего ничего, два с половиной часа. Проворочавшись до семи, Андрей тихонько встал, сложил постель, заглянул в комнату Кати. Лежа на боку, она как будто куда-то бежала во сне: левая нога чуть согнута в колене, правая выброшена вперед, руки сжаты в кулаки. Трогательная детская пижама в разноцветных медвежатах, раскрасневшиеся щеки, тревожно сведенные к переносице темные, густые брови… Андрей поднял упавшее на пол одеяло и бережно накрыл мчавшуюся спасать любимого Катю. На кухонном столе оставил записку: «Уехал на работу. Позвоню в 10. Все будет хорошо. Андрей». Замок закрывшейся за Шаховым двери не щелкнул, а тихонько чмокнул. Как будто кто-то по-дружески поцеловал кого-то в щеку.
Дома Андрей помылся в душе, побрился, выпил крепкого кофе и на полчаса раньше обычного отправился на работу. В девять тридцать его позвали к телефону. Звонили из милиции. Попросили (именно попросили, а не потребовали, не приказали) прибыть для дачи объяснений по поводу исчезновения гражданина Кривцова.
Милицейскому майору Шахов рассказал все. Как Макс рано утром в субботу примчался к нему с фотографиями, как вместе они поехали на «Киевскую», как разговаривали там сначала с Кологривовым, потом – с электриком Степаном Петровичем, как затем отправились к историку Самохину. Как в воскресенье встречались в кафе с ребятами-физиками. На этом правда закончилась. По словам Андрея, попрощавшись с оптиками, они с Максом тут же расстались: у Кривцова были какие-то дела в центре, а сам он поехал домой… Точнее, не совсем домой, а к своей девушке, проживающей в соседнем доме. К Катерине Гавриловой, с которой он и провел время до нынешнего утра. Да, она может подтвердить. Вот телефон, вот адрес. Сегодня у нее выходной – она дома. Нет, ничего странного в поведении Максима Алексеевича Кривцова он в последнее время не замечал, характеристики этому гражданину может дать исключительно положительные. Уверен, что преступления, тем более убийства, Кривцов совершить не мог. О том, что в ночь, когда погибла девушка, Максим был в метро, он, Андрей Шахов, знает со слов самого Кривцова, но это ничего не значит – просто совпадение.
Кате он смог позвонить только после часа. Она схватила трубку после первого же гудка:
– Андрей, ты обещал в десять! Я тут с ума схожу. Мобильный у тебя отключен. Где ты был? Встречался с Максом?
– Нет. Я был в милиции. Думаю, с минуты на минуту они к тебе нагрянут. Ты помнишь, что с часу дня воскресенья до сегодняшних семи утра я был у тебя?
– Помню, конечно, не беспокойся, – ответила Катя скороговоркой и тут же спросила: – А от Макса ничего?
– Пока ничего. Как только что-то будет, дам знать. Вечером ты дома?
– А где же мне быть?
– Я зайду.
– Да-да, давай после работы сразу ко мне. Я тебя покормлю, обсудим все. Обязательно приходи.
Только Андрей нажал «Отбой», позвонил отец Макса. Алексей Павлович был немногословен и осторожен в вопросах. Даже не поинтересовался, знает ли Андрей, где может скрываться Макс. Попросил только: если сын вдруг выйдет на связь, передать ему, что отец не сомневается в его невиновности и готов оплатить самых лучших адвокатов. А еще добавил:
– Слава богу, Людмила в отпуске, за границей где-то… Она бы сейчас тут такую деятельность развернула – такого бы наворочала!
Срочной работы не было, а заставить себя заниматься текущими делами Шахов не смог. Поперебирав бумаги и обнаружив, что, глядя на колонки цифр и прилагаемые к ним сопроводиловки, не понимает решительно ничего, Андрей смел листы в ящик стола и тупо уставился на немыслимых расцветок рыбок, которые шныряли по экрану компьютера. От бездумного пяленья в монитор его отвлек звонок мобильника. Шахов посмотрел на дисплей – звонил Виктор.
Законы преисподней
Оставшись один внутри бетонного куба, Макс еще несколько минут не двигался с места. Стоял, будто приклеенный, вслушиваясь в звуки удаляющихся шагов Витька и Андрея. В какой-то момент мелькнула мысль: «Идиот, зачем я согласился?! Я же здесь сдохну!» Он уже готов был рвануть к лестнице, чтобы, карабкаясь по ржавым ступеням, догнать друзей, а догнав, сказать… Что именно скажет Милашкину и Шахову, Кривцов не придумал. Сработала самодисциплина, выкованная на тренировках и соревнованиях. «Без паники!» – скомандовал самому себе Макс и, закрыв глаза, досчитал до десяти. Дыхание выровнялось, сердце перестало скакать и забилось медленнее и ровнее.
– Вот так. Все в порядке, – вслух сказал Макс. – Я тренированный, здоровый мужик. Я знаю, куда идти. И там, куда иду, меня ждут.
Фонарик, купленный Андреем, был достаточно мощным и неплохо освещал дорогу. Кривцов старался идти размеренно. Пятьсот метров – это тысяча его шагов. Если пятьсот пятьдесят – тысяча сто. Пропустить лаз в бериевский тоннель, по словам Витька, невозможно: этот ход упирается прямо в него.
Где-то на седьмой сотне Макс вдруг понял, что именно кажется ему странным. Полное отсутствие каких-либо звуков, кроме шелеста его собственных шагов и шуршания куртки. Он остановился и замер, задержав дыхание. Определение «звенящая» к воцарившейся вокруг тишине совсем не подходило. Здесь она была тягучей, плотной и обволакивающей. Максу показалось, будто он находится внутри большого шара, стенки которого обладают полной звукоизоляцией.
И вполне возможно, где-то рядом капает вода, бегают крысы, даже ходят люди, но он их не слышит. Кривцов зачем-то пошарил лучом под ногами, затем посветил на потолок, задрал голову. Свод был абсолютно сухой, и с него свисали толстые, будто сплетенные из деревенской шерстяной нитки тенета. Вдруг захотелось спать. Нестерпимо. Глаза стали закрываться сами собой. Макс тряхнул головой, отгоняя внезапно навалившийся сон, проворчал:
– Этого еще не хватало! – И почти побежал вперед.
Лаз он увидел метров за десять. Луч фонаря выхватил овальное отверстие, которое поначалу показалось Кривцову слишком узким. Но, подойдя ближе, он понял, что сможет в него пролезть, если снимет рюкзак и будет толкать его впереди себя.
Бериевский тоннель встретил Кривцова… звуками капели. После глухой, мертвой тишины хода с Патриарших какофония срывавшихся с потолка капель показалась ему оглушительной. Слушая эту так похожую на земную музыку, Макс почувствовал, что давивший его страх слегка расжал свой железный кулак.
– Ну вот, а ты боялась! – прошептал Кривцов. – Еще три раза по столько же – и Митрич с распростертыми объятиями.
Идти после сеанса аутотренинга стало легче. В какой-то момент он даже забыл, что должен считать шаги, а потому в районе Театральной площади (точнее, под ней) пропустил еле заметное ответвление тоннеля и прошел в сторону Лубянки еще метров двести. Но вскоре интуитивно понял, что отклонился от маршрута, вернулся, нашел нужный коридор… Продвинулся по нему на полкилометра. Остановился. Никто его не встречал. Макс достал карту, сверился. Все правильно, в данный момент он находится под Никольской улицей. Вдруг совсем рядом раздался шорох, и от стены отделилась фигура. Максим метнулся влево, больно ударился плечом. Незнакомец подал голос:
– Не боись, я от Митрича. Сам он приболел, да и расстояние немалое: пока добрался, руки бы по локоть стер.
Раздался мягкий щелчок, и Макса ослепил луч фонаря, который висел у незнакомца на груди.
– Спасибо, что встретили, – морщась от яркого света, поблагодарил Максим. И, стыдясь за свой испуг, постарался замаскировать неловкость: – А то бы я тут точно заблудился… Я Максим.
Кривцов протянул проводнику правую руку. Левой чуть приподнял фонарь, чтобы видеть лицо отряженного ему Митричем в проводники человека.
Тот ухмыльнулся, помедлил немного, но застывшую в воздухе руку все же пожал – слегка, будто делая одолжение или выполняя какой-то чужой, не практикуемый в его мире ритуал.
Кривцова от этой снисходительности передернуло, но он продолжил с приветливостью, уместной скорее при знакомстве в ресторанчике на Тверской или в фитнес-центре:
– Простите, я не расслышал, как вас зовут?
– А я тебе и не представился, – все с той же ухмылкой парировал незнакомец. – Давай шевели батонами. Нам еще километр пилить.
Проводник шел ходко, легко перепрыгивал встречавшиеся на пути колдобины и холмики, состоявшие из невесть откуда взявшегося окаменевшего от времени мусора. Максим едва за ним поспевал. Ноги в литых резиновых сапогах, которые оказались велики размера на три, ныли от усталости: при каждом шаге Кривцов инстинктивно поджимал пальцы, чтобы не дать обувке свалиться. Противно зудела вспотевшая под теплой курткой и увесистым рюкзаком спина. А потом Максим начал задыхаться.
То ли услышав, как он дышит, то ли потому, что и сам подустал, проводник сбавил ход, и следующие метров двести они передвигались с половинной скоростью. А потом и вовсе остановились. «Сусанин» полез в карман:
