Бернгард Келлерман - Город Анатоль
«Боже мой, — думал Янко. — Если б она позволила прикоснуться к ее руке. Если б у меня хватило смелости взять ее за руку!»
XXIV
Жак целый вечер спорил с Феликсом о существовании бога и о жизни и вернулся к себе в гостиницу очень поздно. Не успел он войти в комнату, как Франциска вполголоса спросила через дверь, может ли она побеспокоить его на несколько минут. И, не дождавшись ответа, Франциска вошла в комнату.
— Надеюсь, вы не сердитесь на меня? — спросила она, бросив на него быстрый испытующий взгляд. — Я была очень невежлива с вами, я знаю. Но вы посмотрели на меня так странно! — Она близко подошла к Жаку. — Ну что же, не сердитесь?
Жак вовсе не забыл ее тогдашнего глупо-надменного вида, но сегодня он был весел и настроен миролюбиво.
— Может быть, вы были переутомлены? — сказал он, улыбаясь в знак примирения.
Да, она была утомлена, и вообще она иногда не умеет владеть собой. Такой уж несчастный у нее характер. Сегодня, конечно, слишком поздно, чтобы разговаривать. Она пришла только затем, чтобы сказать ему, что завтра утром она переезжает к себе в усадьбу. Ей страшно подумать, как там будет скучно.
— Вы будете меня навещать? — спросила она. — Ведь вы на меня больше не сердитесь? Я буду паинькой. Не сердитесь? Да? Когда же вы придете?
— Ну, скажем, послезавтра, в шесть часов.
Жак сдержал слово. Через день, около шести часов вечера, он пришел на «Турецкий двор». Франциска была в превосходном настроении.
— Как чудесно, что вы пришли! — радостно воскликнула она. — Я вчера чуть не умерла со скуки. Простите мне мой костюм. Это от жары я так оделась. Я сегодня с семи часов утра хлопочу по хозяйству.
На ней было легкое розовое кимоно, на ногах желтые шелковые, немного стоптанные туфельки. Лицо ее пылало, и сегодня волосы решительно отказывались подчиняться ей: напрасно она обеими руками старалась их пригладить.
Жак нисколько не интересовался «примитивным сельским хозяйством», но вежливость обязывала его хотя бы мельком заглянуть на скотный двор и на конюшню. Там стояли коровы, стояли дюжие битюги, которые привозили из леса тяжелые возы с дровами.
— Ну что, разве они не красавцы? — спросила Франциска, преисполненная гордости.
Всё это принадлежит ей. Теперь всё будет вычищено и побелено. Дом и ставни будут заново выкрашены. Она, наверно, продаст усадьбу. Нужно, чтобы у дома был более привлекательный вид. В сарае были сложены железные трубы. Эти толстые трубы вдруг заинтересовали Жака. В первый раз лицо его оживилось.
— Что это за трубы? — с удивлением спросил он. — Откуда они здесь?
— Ах эти? Они, должно быть, предназначались для нового колодца, который хотел вырыть отец, — ответила Франциска.
Подошла Лиза, служанка, с вытянутым обветренным лицом, и сказала, что чай готов.
Жак и Франциска сидели за чаем в комнате Маниу с оконными нишами глубиной почти в метр. Франциска отбросила назад рукава кимоно, чтобы удобнее было разливать чай, и Жак восхищался ее смуглыми сильными руками.
— Кимоно чудесно идет вам, Франциска, — сказал он, бесцеремонно оглядывая ее сверху донизу. — Оно прекрасно обрисовывает вашу фигуру.
Но Франциска боялась, что кимоно ее полнит.
— Вы хотите услышать комплименты? — Жак положил руку на талию Франциски. — У вас фигура, как у семнадцатилетней. Но послушайте, Франциска, вы серьезно хотите продать усадьбу? Я покупаю ее.
Франциска громко рассмеялась. Жак в роли крестьянина! Представить себе только этого изящного молодого человека в лакированных туфлях на телеге с навозом!
— Ну, а сколько вы предлагаете? — спросила она, полушутя.
— Ну что же, я дал бы двадцать тысяч крон, — серьезно ответил Жак.
Это, конечно, было предложение, о котором вообще не стоило и говорить. За один только лес, — а он был довольно большой, — без усадьбы, без лугов и полей, дадут по крайней мере тридцать тысяч крон. Меньше чем за пятьдесят тысяч Франциска и не думает уступать усадьбу.
— Может быть, я снова привыкну к лесу, как знать, — сказала она.
Тогда Жак сделал другое предложение:
— Заключите со мной по крайней мере договор, который предоставил бы мне право быть первым покупателем на тот случай, если вам сделают какое-нибудь серьезное предложение.
Чего он хочет? Франциска усиленно соображала. Она была подозрительна и всегда боялась, что ее хотят перехитрить. Нет, никогда! Зачем ей себя связывать! Да кроме того, она пока и не думает продавать усадьбу.
— Отец оставил мне столько денег, что я годы могу жить без всяких забот. Мне нечего спешить.
Жак казался задумчивым и рассеянным. От его хорошего настроения не осталось и следа. Он молча выпил чашку чая и раскрошил кусочек печенья. После долгого молчания он пристально посмотрел Франциске в глаза и сказал, особенно подчеркивая слова:
— Обещайте мне хоть одно, Франциска, — вы не продадите ни усадьбы, ни леса, не предупредив меня об этом. Ни усадьбы, ни леса, понимаете! Это обещание ничего вам не стоит. Но оно может оказаться более в ваших интересах, чем вы думаете. Больше я вам ничего не скажу.
Франциска была смущена и встревожена. Чего ему надо? Что ему за дело до этого леса, до этой усадьбы? Он подружился с ней так, как будто это вышло само собой, но она заметила, что он преследует какие-то тайные цели. Франциска не так глупа! Она покачала головой.
— Я не понимаю вас, Жак, — взволнованно сказала она. — Вы становитесь всё загадочней. Вы говорите теперь со мною так же, как говорил отец, когда намекал на какие-то таинственные дела, связывавшие его с вами. Почему вы не говорите со мной откровенно?
Жак взглянул на нее и улыбнулся. Он встал, закурил папиросу и несколько минут расхаживал по комнате. Потолок был так низок, что он почти касался его головой. Жак улыбнулся, сморщил лоб, затем рассмеялся, остановился перед Франциской и бросил папиросу в окно.
— Ну хорошо, — сказал он, снова садясь за стол. — Я буду говорить с вами теперь вполне откровенно — насколько это возможно. Слышите, Франциска, насколько это возможно! А вы будете молчать о том, что я скажу, я это знаю, так как это в ваших же интересах. Заметьте, наши интересы очень тесно связаны. Слушайте…
Жак понизил голос, и Лиза, с любопытством подслушивавшая у двери, не разобрала больше ни одного слова.
Миша прошел мимо окна. Франциска крикнула ему, чтобы он перенес на сеновал сложенные в сарае железные трубы.
— В сарае они мешают пройти. Лиза, помоги Мише, трубы тяжелые.
Затем Франциска закрыла окно.
— Они говорят об усадьбе! — сказала Лиза Мише.
О, Миша хорошо знает всё это! Молодой господин Грегор всё время охаживал старого Маниу, и они постоянно шептались. Миша часто видел его в последнее время разгуливающим в лесу, он там всё что-то выискивал. Может быть, Жак хотел купить лес из-за дубильной коры? Случайно встретив Мишу, Жак долго говорил с ним о новых способах дубления. И чему только не учат теперь в школах! Миша и Лиза нарочно гремели трубами. Пусть Франциска слышит, что они работают.
Франциска приказала подать ужин. Но и после ужина молодой господин Грегор остался в усадьбе. Франциска отослала Лизу спать:
— Ты можешь идти к себе. Мне еще нужно поговорить по делу с господином Грегором.
Лиза еще долго слышала, как они разговаривали. Потом она заснула, а когда проснулась, услышала, что Франциска тихонько смеется. Затем она взвизгнула, а господин Грегор громко расхохотался. Лиза снова заснула. И когда проснулась вторично, оттого что ей на лицо вскочила мышь, в доме было совершенно тихо. Вероятно, гость уже ушел. Но вдруг она услышала, как заскрипела входная дверь. И когда она выглянула в окно, — для этого ей не нужно было даже вставать, — она увидела Франциску и молодого господина Грегора, освещенных луной.
— Совсем светло, — звонким голосом сказал господин Грегор, — через час я буду дома!
Франциска была бледна, и глаза ее блестели. Так казалось при свете луны. Волосы были как будто еще более растрепанны, чем днем. И как странно звучал ее голос: точно она плакала.
— Покойной ночи, Франциска!
— Покойной ночи!
Франциска осталась на месте. Но затем вдруг что есть духу побежала за Жаком. Лишь через полчаса вернулась она домой. Она казалась еще бледнее, чем раньше.
На следующее утро Жак послал длинную телеграмму в Берлин.
— Послушай, Ксавер, — сказал он, возвратившись в гостиницу, — я жду телеграммы из Берлина. Немедленно принеси ее мне в комнату. Если я буду спать, разбуди меня. Мы всю ночь сидели в «Парадизе». Ну и кабачок! Купи-ка его, у него есть будущее.
Под вечер был получен ответ из Берлина. Жак отлично выспался. Он сейчас же спустился к Корошеку.
— Послушайте, в четверг ко мне приезжает из Берлина мой компаньон, банкир Альвенслебен. Лучшую комнату и самое внимательное обслуживание! У этого господина собственная вилла, два автомобиля, и он очень избалован. Понимаете? И пожалуйста, уберите из комнаты все олеографии и особенно гипсовые фигуры. Вот так, дорогой господин Корошек.
