Эльмира Нетесова - Заложники любви
— Но я мужик! Разве этого недостаточно?
— Да таких хмырей целых два этажа! Иль не знаешь? Стоит двери открыть, полная комната набьется. Самой места не хватит! Я что ж, всех кормить и угощать должна? А за что? С какого праздника? Ты мне кто есть? Он и базарит:
— Покуда никто. А дальше, кто знает куда попрет?
— Кто это попрет? — спросила Кольку.
— Ты одна сохнешь, я тоже, как дурак чахну с тоски. А зачем скучать сиротинами, давай соединимся, станем вдвух дурковать. Все веселей будет. Хочешь, я сушек принесу, чаю вместе попьем, может, у тебя что-нибудь пожрать сыщется. Глядишь, вечер скоротаем.
— Ну и принес баранок полный пакет. Я на стол наметала, думала, что этот придурок догадается хоть винца пузырь прихватить для знакомства, все ж баба я, какая ни на есть.
— Так принес? — перебил Лукич.
— Какое там! Знаешь, чего брехнул гад отмороженный, я обалдела услышав. Коля признался, что вина и вообще спиртное он не употребляет не из жадности, а от хвори. Потому что если выпьет, то ночью обязательно обоссытся. Вот такой конфуз с ним случается всегда. А ему вишь ли позориться передо мной неохота.
— Ну, ты не пей, это дело твое. А я причем? У меня
той хворобы нет,— сказала ему.
— Он, аж посинел, и говорит:
— А как стерплю, если ты выпьешь, а я нет?
— С чего взял, что на ночь оставлю? — спросила его. Он и ляпнул, как в лужу перднул:
— Я ж баранки принес. Целый кило! Ты уже половину сгрызла. Иль хочешь на халяву мои сушки жрать? — я чуть не подавилась его гостинцем, чтоб он окосел тот засранец вонючий, бздливый баран. И что думаешь, он и теперь до полуночи сидит у меня. Все за те сушки. Чтоб он подавился! — ругалась Глафира сердито.
— Давно он к тебе повадился?
— Уже третью неделю у меня жопу сушит!
— А чего не прогонишь, коль надоел?
— Если была б ему замена, давно выкинула бы Кольку за дверь. Но кроме зассанца, даже по бухой, никто не приблудился ко мне. Вот и коротаем время всякий день. Теперь уж сушки не считаем. Вчера он даже батон купил и пачку масла, как он разорился и не знаю.
— На ночь не оставляешь?
— Боже упаси меня! Он на радости обсерится. Зачем такой хахаль?
— Свыкайся. Какой ни на есть, мужик. Вы друг друга стоите!
— За что так обидел, Лукич? Или я лучшего не стою?
— С другим не уживешься. Знаю тебя! Так и кончишься в старых девах. Тут хоть бабой станешь. Рядом С Колей вовсе от выпивки отвыкнешь. Не захочешь в попели плавать. Во всем остальном, привыкнете один к другому, если захотите. Вам других даже искать не стоит. Хорек не лучше козла. А если в руки его возьмешь, мужика себе слепишь, человеком станет, а и ты, став бабой, будешь покладистей, помягче.
— Да Колька уже настырным становится, нахальным. Свое уже не просит, требует. Ну, я покуда не уступаю. Вот когда распишемся, тогда уж все! Не могу отдаться ему беззаконной. Чтоб потом меня сукой звал.
— А он на это что говорит?
— Хочет узнать, правда ли, что я девка? Он не только мне, своему хрену не поверит. А я потом как докажу? Вот и спорим с ним уже неделю. Другие детей родят, покуда мы договоримся пожениться. Потому что шибко мы с ним похожие, как два катяха из одной задницы,— призналась Глашка.
Уходя, Егор Лукич был уверен, что эти двое вскоре договорятся между собой, сторгуются о своем будущем, но промахнулся...
Глафиру у Николая отбил заводской шофер. Все случилось неожиданно. Водитель давно присматривался к Глашке, крепкой, прижимистой и простоватой. И хотя в открытую себя никак не проявлял, но вдруг во время перерыва подслушал, что у той появился вздыхатель, какой метит в хахали. Это обстоятельство подстегнуло человека, и он решил действовать быстро.
В тот же день после работы Женька уже ждал Глафиру у проходной. Взяв ее под руку, подвел к скамейке и, усадив, заговорил без обиняков:
— Слушай, Глашка, выходи за меня замуж. Мы давно знаемся, и чего много трепаться, наслышаны друг
о друге. Ты мне подходишь. А и я не из подзаборных. Если случается выпью, то по праздникам иль после баньки. В обычные — не бухаю, нельзя, сама понимаешь, я водитель. Баба мне нужна давно. На хозяйстве жить будешь, в деревне, до города рукой подать. Там коровы, свиньи, куры. Ну и огород с садом. А мамка уже старая. Трудно ей одной справляться всюду. А ты спокойно потянешь. Дело для тебя не новое. Родишь тройку пацанов-помощников, а дочек себе сколько хочешь
рожай. Мамка всех поможет поднять. Отказа ни в чем знать не будешь. Лишь бы мою мамку не обижала. Она у меня очень хорошая и добрая. И я тебя не огорчу! Лишь бы не гуляла и не пила...
— Гульбы за мной не было и по юности, а пить бросила, отвыкла навовсе. С меня хватило.
— Ну, вот и договорились с тобой. Когда ко мне переберешься?
— Когда распишемся. Без того ни шагу!
— В сельсовете завтра за пять минут справимся! —чмокнул Глашку по-свойски и повез в общежитие за вещами.
Глава 3. СВОИ СЧЕТЫ
Колька ни глазам, ни ушам не поверил. Он даже Глашку хотел придержать, пристыдить. Как так? Ведь он столько ходил за нею, а она вертихвостка, в один день скрутилась с чужим, малознакомым человеком. Но водитель отодвинул его слегка и, взяв Глафиру на руки, посадил в кабину своего грузовика, повез домой. Глашка долго махала рукой Егору Лукичу, смеялась и плакала от счастья.
Колька, тем временем, бесился в своей комнате. Он не мог смириться со случившимся, и все понял по-своему, что его предали, им пренебрегли.
Мужик колотил кулаками углы и стены своей комнаты, площадно ругался сквозь стиснутые до боли зубы.
Уборщицы, послушав за дверью, что творится с ним, позвали Лукича:
— Пошли, глянем, Егор!
— Уж не сдвинулся ли человек ненароком? Брешется сам с собой! В стены колотится. Такого у нас никогда не случалось.
Колька открыл двери, оглядел вошедших мутным взглядом. По щекам его текли скупые слезы, и люди, поняв все по-своему, стали утешать человека, обступили со всех сторон:
— Не убивайся так, не сошелся свет клином на Глафире! Зачем сердце надрываешь? Не она, так другая будет, может и получше ее. Не переживай, радуйся, что далеко не зашло. Не успели особо привыкнуть друг к другу. Уж если ей человек сыскался, ты и подавно женщину себе найдешь! — успокаивала Нина.
— Слушай, Колька! Бери меня взамуж! Я ничуть не хуже Глашки! Ну, подумаешь, там годков на десяток старше! Это не беда! Зато уж точно от тебя не слиняю ни к кому! И не брошу! Догляжу во всем. Готовить умею, в доме всегда приберу, обстираю, самого приласкаю и согрею не хуже других,— подмаргивала Нине и Лукичу.
— А что? Горя знать не будешь! Анка — баба хозяйственная! — поддержал шутку Егор.
— Если ее приодеть да подкормить, совсем красавицей станет,— подтолкнула Нина Анну к Николаю, тот отскочил и закричал:
— Хватит с меня одной стервы!
— Коля! Женщины, как цветы! Собирай их в букет и любуйся!- Почаще меняй! — советовал Лукич. И указал на Анку:
— Она хорошей женой будет!
— Да вы озверели! Она уже на пенсии! Во рту один зуб остался, последний. На рожу глянь, со страху забудешь, зачем бабы в свете водятся!
— Сам ты зассанец! — не выдержала Анна.
— Дураки вы все! — взорвался Колька:
— Да я вовсе не за Глашку злюсь! Другое досадно! Я на нее, как последний придурок, целых три с половиной тыщи извел на жратву! Во! Гляньте, я даже список вел всех покупок! Видишь, пять пачек сливочного масла, четыре кило сахару, заварки чая пять пачек, пряников, сушек, хлеба, яиц, колбасы три кило, соли две пачки, джема три банки!—читал по списку.
— И ты все записывал? — отвисла челюсть у Нинки.
— Тут еще не все, дальше в тетрадке. Там еще мыло, туалетная бумага, стиральные порошки, два пузыря шампуни! Короче, на полное содержание взял! Деньги, как выбросил! Разве верну их теперь! Да самому на весь месяц хватило б на пропитание. Мне всего-то: селедка, картоха и хлеб!
— А зачем тебе Глафира? — удивилась Нина.
— И верно? К чему она? Ведь баба не конь? Это ж надо! Даже туалетную бумагу посчитал!—удивлялся Лукич.
— Она мне даром не далась, покупал!
— Так ты о деньгах жалеешь?
— О чем же еще! Вон сколько потратил, а она ни разу в постель со мной не легла! Все мало было, все торговалась.
— Она про этот список знала? — спросил Лукич.
— Показал ей с неделю назад. Сказал, что за такие деньги не меньше пяти баб мог спокойно уговорить!
— И что она ответила?
— Отморозком назвала.
— И всего-то?
— Сказала, что с аванса половину отдаст. Сама уехала, даже до свидания не сказала. Нынче ляснули мои «бабки», уж не вернет, стерва!
— Тьфу на тебя! Ты и впрямь придурок! Ни человек, ни мужик! Так, дерьмо! Как среди людей живешь, эдакий червяк! Ни одного подарка Глашке не принес! Купленное вместе с нею ел, на что сетуешь? — возмутился
