Виктор Пелевин - Священная книга оборотня
Насчет лезвия и стены граф де Шермандуа подметил очень хорошо, образно. Мы, лисы, действительно делаем нечто подобное – нащупываем тайные струны человека, а потом, когда они найдены, норовим сыграть на них «Полет Валькирий», от которого рушится все здание личности. Впрочем, теперь это не так страшно. Здание современной личности больше похоже на землянку – рушиться в ней нечему, и усилий для ее завоевания прилагать почти не надо.
Но зато и завоевание ничтожно – чувства нынешних моргателей глазами неглубоки, и органчики их душ играют только собачий вальс. Вызываешь в таком человеке самый мощный ураган, который он способен вместить, а урагана хватает только на то, чтобы принести тебе несколько мятых стодолларовых бумажек. И еще надо следить, чтобы они не были разрисованы, порваны или, упаси бог, выпущены до восьмидесятого года. Вот так.
* * *Александр позвонил через два дня, как обещал. Я взяла трубку еще во сне, совершенно не сомневаясь, что это он.
– Алло.
– Ада, – сказал он, – ты?
– Ада?
Я точно помнила, что так не называла себя никогда.
– Я буду называть тебя Ада, – сказал он. – Это ведь можно считать уменьшительным от Адель?
В имени могло крыться два полярных смысла – «ад А» и «А да». Это волновало. Удивительнее всего, что раньше такое никогда не приходило мне в голову.
– Хорошо, – сказала я, – называй, если хочешь.
Лучше переходить с «вы» на «ты» незаметно, не заостряя на этом внимания, так как в разных культурах ритуалы сильно отличаются, а все их запомнить невозможно. Я сформулировала это правило около полутора тысяч лет назад, и оно ни разу меня не подводило.
– Я хочу тебя видеть, – сказал он.
– Когда?
– Прямо сейчас.
– Э…
– Тебя ждет моя машина.
– Где?
– У трибун.
– У трибун? А как ты узнал, где я…
– Это несложно, – усмехнулся он. – Михалыч тебя довезет.
В дверь громко постучали.
– Вот, – сказал Александр в трубке, – это он. Жду тебя, мой цветок.
Он повесил трубку. Мой цветок, подумала я, надо же. Считает меня растением. В дверь опять постучали, на этот раз настойчивее. Такая предупредительность граничила с наглостью.
– Адель, – позвал из-за двери знакомый голос. – Ты тут? Я по прибору вижу, что тут. Эй!
Он постучал еще раз.
– У тебя тут знак висит «не влезай, убьет». Может, ты влезла, и тебя убило? Ты живая? Отзовись! А то я дверь сломаю!
Идиот, подумала я, сейчас же народ сбежится. Хотя нет, еще слишком рано… Но все равно лучше было не рисковать. Я подошла к двери и сказала:
– Владимир Михайлович, тише! Сейчас отопру, дайте только одеться.
– Жду.
Я быстро оделась и оглядела свое жилище – кажется, ничего компрометирующего на виду не было. И как он только меня нашел? Следил, что ли?
– Открываю…
Михалыч вошел и несколько секунд моргал, привыкая к полутьме. Затем огляделся по сторонам.
– Ты чего это, здесь живешь?
– Ну да.
– Что, в газовом вводе?
– Это не газовый ввод. Там просто табличка на входе, чтобы у людей вопросов не было.
– А что это вообще такое? – спросил он.
– В каком смысле?
– Ну, у каждого места есть свое предназначение. Что это за помещение?
– Я помещений не люблю, – сказала я. – Мне не нравится, когда меня помещают. Это пустое место под трибунами. Сначала тут склад был. Потом все перегородили, за стенкой сделали трансформаторную подстанцию, а про эту часть забыли. Ну, не просто так забыли. Пришлось, конечно, постараться…
Я выразительно пошевелила в воздухе пальцами. Шевелить, конечно, надо было не пальцами, а хвостом, но я не собиралась посвящать Михалыча во все подробности своей трудной судьбы.
– Отопление-то хоть у тебя есть? – спросил он. – Ага, вон вижу, обогреватели. А где туалет?
– Вам что, хочется?
– Нет, просто интересно.
– Надо по коридору пройти. Там еще и душ.
– Ты правда в этой конуре живешь?
– Почему конура? – сказала я. – По планировке больше мансарду напоминает, как у адвоката или политтехнолога. Loft, это сейчас модно. Потолок здесь косой, потому что сверху трибуны проходят. Романтично.
– А как же ты здесь без света?
– Вон под потолком стеклышко, видите? Это окно. Когда солнце встает, сюда падает очень красивый луч. Вообще я и в темноте неплохо вижу.
Он еще раз оглядел мое жилище.
– В этих мешках твое барахлишко?
– Можно и так сказать.
– Велосипед тоже твой?
– Да, – сказала я. – Хороший велосипед, кстати – дисковые тормоза, вилка из углепластика.
– Компьютер тоже из углепластика? – хмыкнул он.
– Будете смеяться, угадали. Это редкая модель «Vaio», их «Сони» только для Японии делает. Самый легкий ноутбук в мире.
– Понятно. Поэтому на картонной коробке стоит, да? Вместо стола? Перед гостями не стыдно?
Его тон стал меня задевать.
– Знаете, Владимир Михайлович, – ответила я, – если сказать честно, я даже не знаю, к чему я испытываю большее равнодушие – к виду окружающих меня вещей или ко мнениям окружающих меня граждан. И то и другое слишком быстро остается в прошлом, чтобы я, как это говорят, парилась.
– В общем, бомжатник, – подвел он итог. – Участковый про эту хавиру знает?
– Хотите направить?
– Посмотрю на твое поведение. Ну, пошли.
До машины мы дошли молча, только Михалыч два раза выругался – первый раз, когда надо было протиснуться через щель между двумя фанерными щитами, а второй – когда надо было поднырнуть под перегородку.
– Пожалуйста, не материтесь, – попросила я.
– Я рукав порвал. Как ты здесь свой велосипед протаскиваешь?
– Запросто. Летом я его снаружи оставляю. Кто сюда полезет.
– Да, – сказал он, – это точно.
Машина стояла за воротами спорткомплекса. Значит, был шанс, что визит Михалыча останется незамеченным. Хотя какая разница? Местные могут ничего не замечать еще сто лет, но ведь Михалыч и его контора теперь все знают. Просто так они с меня не слезут. Придется искать новое жилье, подумала я, в какой уже раз…
Когда мы отъехали от спорткомплекса, Михалыч вдруг протянул мне алую розу с длинной ножкой. Я даже не поняла, откуда он ее вытащил, так это было неожиданно. Роза совсем недавно раскрылась, на ней еще блестела роса.
– Спасибо, – сказала я, беря цветок. – Я тронута. Но сразу хочу сказать, что между нами вряд ли…
– Это не от меня, – перебил он. – Шеф просил передать. Сказал, чтобы ты по дороге подумала над смыслом.
– Хорошо, – сказала я, – подумаю. А по какому прибору вы меня видели?
Он сунул руку в карман пиджака и вынул маленький предмет вроде портсигара с экранчиком, как у цифровой камеры. На портсигаре было несколько кнопок, но выглядел он в целом невыразительно.
– Это пеленгатор.
– И что он ловит?
– Сигналы, – сказал Михалыч. – Дай свою сумку.
Я протянула ему свою сумочку. У следующего светофора он взял ее за ремешок, вывернул его и показал мне маленький кружок темной фольги, размером меньше копейки. Он был совсем тонким и держался на клейком слое. Я бы никогда его не заметила – или решила бы, что это какой-то лейбл.
– И когда вы его мне прицепили?
– А когда мы в комнату шли шампанское пить, – сказал он и ухмыльнулся.
– Зачем? Ко мне такие серьезные вопросы?
– В общем, да, – сказал он. – Но теперь уже не у меня. Ничего, шеф тебя на чистую воду выведет… И не таких разъясняли. Я ему, кстати, сказал, чем ты занимаешься.
Происходящее совсем перестало мне нравиться, но было уже поздно метаться: мы приближались к знакомому дому. Проехав через двор, машина нырнула в металлические ворота гаража, которые немедленно закрылись, отрезав нас от мира.
– Выходи, приехали.
Как только Михалыч вылез, я положила розу на его сиденье – ее длинный шипастый стебель практически сливался с ним по цвету, и был хороший шанс, что Михалыч с размаху усядется на него своим крепким задом.
– Сымай обувь, – сказал он, когда я вылезла следом.
– Меня чего, на расстрел ведут?
– Как выйдет, – хмыкнул он. – Вон тапочки у лифта.
Я огляделась. Круглая дыра в потолке, стальной шест, спиральная лестница – мы были в памятном месте. Но теперь в гараже горел свет, и я заметила дверь лифта, на которую не обратила внимания в прошлый раз. Перед ней на полу стояло несколько пар сменной обуви разнообразного вида. Я выбрала синие тапочки с круглыми помпонами – у них был такой трогательно-беззащитный вид, что обидеть надевшую их девушку мог только изверг.
Дверь лифта открылась, и Михалыч жестом пригласил меня внутрь. На панели были две большие треугольные кнопки, соединявшиеся в ромб. Михалыч нажал на верхний треугольник, и лифт мощным рывком оторвал нас от земли.
Когда через несколько секунд дверь открылась, меня ослепил падающий со всех сторон свет. В лучах и радужных вихрях этого света стоял Александр. На нем был военный мундир и марлевая маска, закрывавшая лицо.
