Артур Хейли - Колеса
– Крышку из норки?
– Избавьте меня от ваших шуточек, – невесело заметил заведующий лабораторией. – Обо всем этом вы должным путем узнаете, но я считал, что вам – и еще кое-кому – не мешает уже сейчас быть в курсе дел из-за “Ориона”.
– Спасибо. – Бретт задумчиво кивнул. Да, конечно, придется менять обивку в “Орионе”, правда, это не его забота. И все же он был благодарен Хеберстейну за информацию.
Придется ему в ближайшие же дни заменить машину или перебить сиденья. Дело в том, что они обиты металлической плетенкой, а в будущем месяце он собирался подарить кое-кому к дню рождения норковую шубу и вовсе не хотел, чтобы она тут же была испорчена. В шубе этой будет ездить в его машине Барбара.
Барбара Залески.
Глава 6
– Папа, – сказала Барбара. – Я дня на два задерживаюсь в Нью-Йорке. Хотела тебя предупредить.
В телефоне отчетливо слышался грохот завода. Барбаре пришлось подождать несколько минут, прежде чем телефонистка разыскала Мэтта Залески, и сейчас он говорил с нею, видимо, стоя где-то неподалеку от конвейера.
– Почему? – услышала она вопрос отца.
– Что почему?
– Почему ты задерживаешься?
– Да так, обычные дела, – весело ответила она. – Клиенты вынуждают нас в агентстве изрядно ломать голову. Намечено несколько совещаний по рекламе на будущий год – мне надо на них быть. – Барбара старалась говорить терпеливо. Право же, она едва ли должна давать такого рода объяснения: она ведь уже не ребенок и не обязана спрашивать разрешение, чтобы подольше не ложиться спать. И если ей захотелось пробыть неделю или месяц в Нью-Йорке, а то и остаться там насовсем, – это ее дело.
– А неужели нельзя на ночь возвращаться домой и вылетать утром?
– Нет, папа, это невозможно.
Барбара очень надеялась, что он не заупрямится и ей не придется снова доказывать, что она совершеннолетняя – ей двадцать девять лет, и она голосовала уже на двух президентских выборах, и у нее серьезная, ответственная работа, с которой она неплохо справляется. Кстати, благодаря своей работе она вполне самостоятельна в финансовом отношении, так что в любой момент могла бы отделиться от отца, но она знает, как одиноко ему стало после смерти матери, и не хочет еще больше отягощать его жизнь.
– Когда же ты вернешься?
– К концу недели – наверняка. Как-нибудь уж ты проживешь без меня. Только будь осторожен и помни о своей язве. Кстати, как она?
– Я про нее и думать забыл. И без того хватает забот. Сегодня утром была крупная неприятность на заводе.
“Отец явно взвинчен”, – подумала она. Такими становятся все, кто связан с автомобильной промышленностью, в том числе и она сама. Работаешь ли ты на заводе, в рекламном агентстве или в центре моделирования, как Бретт, бесконечная гонка и волнения рано или поздно начинают сказываться. Мысль об этом напомнила Барбаре, что ей пора кончать разговор и возвращаться на совещание, где ее ждут клиенты. Она вышла на минутку, и мужчины наверняка решили, что она отправилась в туалет. Поэтому Барбара провела рукой по волосам – каштановым и блестящим, как у матери-польки; они к тому же еще и росли удивительно быстро, так что ей приходилось много времени проводить в парикмахерской. Она рукой подправила прическу – ничего, сойдет. Пальцы ее наткнулись на темные очки, которые она несколько часов назад сдвинула наверх, да так и забыла снять, и вдруг вспомнила, как слышала недавно, что темные очки надо лбом указывают на принадлежность женщины к чиновничьему миру. А собственно, что тут такого? И она оставила на месте очки.
– Послушай, папа, мне уже надо бежать, – сказала Барбара. – Не мог бы ты оказать мне услугу?
– Какую?
– Позвони Бретту. Извинись за меня и скажи, что наша встреча сегодня отменяется. Если он захочет, пусть позвонит мне попозже в отель “Дрейк”.
– Вот уж не знаю, смогу ли я…
– Конечно, сможешь! Ты же прекрасно знаешь, что Бретт – в центре моделирования, поэтому тебе надо лишь снять трубку внутреннего телефона и набрать номер. Я не прошу тебя любить его, я знаю, он тебе не нравится, и ты не раз давал это понять нам обоим. Я прошу тебя лишь передать ему мои слова. Тебе, может, даже и не придется говорить с ним самим.
Она, не сдержалась, и голос ее зазвучал раздраженно: опять отец заупрямился, а сколько таких неприятных разговоров у них уже было!
– Хорошо, – буркнул Мэтт. – Я это сделаю. Только не горячись, пожалуйста.
– Ты тоже. До свидания, папа. Береги себя – увидимся в конце недели.
Барбара поблагодарила секретаршу, чьим телефоном она воспользовалась, и соскользнула с края стола. Она была высокая, длинноногая, с отличной, тоже унаследованной от матери, фигурой: по-славянски аппетитной, говорили некоторые, и вызывавшей неизменное восхищение мужчин.
Звонила она домой в Детройт с двадцать первого этажа небоскреба на Третьей авеню, где три этажа занимала нью-йоркская контора агентства Осборна Дж. Льюиса – в обиходе Оу-Джи-Эл, – одного из крупнейших в мире рекламных агентств со штатом приблизительно в две тысячи человек. При желании Барбара могла бы спуститься этажом ниже, где, как кролики в клетках, в тесноте сидели сотрудники, и позвонить в Детройт из одной из комнатушек без окон, величиною с чулан, которые предназначались специально для приезжих сотрудников вроде нее. Но проще было не спускаться, а звонить с того этажа, где проходило совещание. Этот этаж был отведен для клиентов. Здесь же размещались бухгалтерия и начальство в роскошно обставленных, светлых кабинетах, где на стенах висели подлинные Сезанн, Уайет или Пикассо, а в стены были встроены бары, которые выдвигались или же оставались закрытыми сообразно тщательно изученным вкусам клиентов. Даже секретарши работали здесь в более благоприятных условиях, чем самые лучшие творческие специалисты этажом ниже. В какой-то степени, думала порой Барбара, агентство напоминало римскую галеру – с той разницей, что здесь “обитатели трюма” поглощали ленчи с мартини, вечером отправлялись домой, а если занимали достаточно высокое положение, то иной раз заглядывали и сюда, наверх.
Барбара заспешила по коридору. В строго обставленной детройтской конторе, где она в основном работала, каблучки ее застучали бы барабанной дробью, но здесь не слышно было ни звука из-за толстого ковра, покрывавшего пол. Когда она проходила мимо приоткрывшейся двери, до нее донеслись звуки рояля и девичий голос, напевавший:
Еще один счастливец
Вступил в ряды миллионов
И говорит: “О, “Бриск”!
Прошу подать мне “Бриск”!
Мне очень по душе пришелся —
“Бриск”, “Бриск”, “Бриск”!
Там сейчас наверняка сидит клиент, слушает и решает, устраивает ли его эта песенка, – и скажет “да”, что повлечет за собой большие расходы, или “нет” в зависимости от пристрастия, или предубеждения, или общего самочувствия, или от того, не началось ли у него после завтрака несварение желудка. Стишки, конечно, ужасные – наверное, потому, что клиент предпочитает банальности: большинство ведь боится всего необычного. А вот мелодия – запоминающаяся: если это записать с оркестром и хором, то почти вся страна через месяц-другой будет ее напевать. “Интересно, что такое “Бриск”? – подумала Барбара. Напиток? Новый пятновыводитель?” Это могло быть что угодно, любая штуковина. Клиенты, пользовавшиеся услугами агентства, занимались самым разным бизнесом – правда, автомобильные компании, которыми ведала Барбара, были самым важным клиентом с самым крупным счетом. Как любили напоминать автомобилестроители, одна только статья бюджета, отведенная на рекламу, превышала сто миллионов долларов в год.
У входа в конференц-зал № 1 все еще горела красная надпись: “Идет совещание”. Клиентам нравились горящие надписи – это придавало тому, что здесь происходило, более важный вид.
Барбара тихо вошла и села на свое место посредине длинного стола. Кроме нее, в этой комнате, обитой панелями из розового дерева, обставленной георгианской мебелью, было еще семь человек. Во главе стола сидел старший инспектор Кейс Йетс-Браун, седой, лощеный мужчина, в чьи обязанности входило следить за тем, чтобы автомобильная компания была довольна агентством Осборна Дж. Льюиса. Справа от Йетс-Брауна находился заведующий рекламой компании Дж. П. Ундервуд (“Зовите меня просто Джи-Пи”), сравнительно молодой, недавно назначенный на этот пост человек, еще не успевший освоиться в обществе окружавших его высоких чинов. Напротив Ундервуда, поблескивая лысиной, сидел Тедди Ош, руководитель творческой мастерской Оу-Джи-Эл, человек, из которого идеи били фонтаном. Ош, невозмутимый, чем-то напоминающий школьного учителя, пережил здесь многих своих коллег и провел не одну успешную кампанию по рекламе автомобилей.
Кроме них, тут были помощник Дж. П. Ундервуда, тоже из Детройта, еще два сотрудника агентства и Барбара, единственная женщина, не считая секретарши, которая сейчас разливала кофе.
