Бернард Вербер - Империя ангелов
Сперва его безразличие меня обезоруживает, потому что Вася всегда дает хорошие советы, но на этот раз я считаю, что он говорит так из эгоизма.
– Вам всем завидно, потому что у меня будут папа и мама, а вы останетесь здесь взаперти.
У меня появляется желание встать и уйти, но я продолжаю играть. Владимир выигрывает двадцать сигарет, а потом говорит, не глядя на меня:
– Ты нам нужен, чтобы копать туннель.
Я взрываюсь.
– Туннель, туннель, никогда мы его не выкопаем! Вы и через год здесь будете!
Скоро я больше не буду сиротой. Скоро у меня будет настоящая семья. Мои друзья уже в прошлом. Наше расставание будет болезненным, но чем быстрее я порву все связи с тремя В, тем лучше для меня.
Теперь, когда у меня есть настоящий папа, я хочу только одного: выйти отсюда.
55. Энциклопедия
Выйти отсюда. Задача: как соединить эти девять точек четырьмя прямыми, не отрывая руки?
Решение:
Часто мы затрудняемся найти решение, поскольку подсознательно ограничиваемся территорией рисунка. Однако нигде не сказано, что нельзя выходить за его пределы.
Вывод: чтобы понять систему, необходимо… выйти из нее.
Эдмонд Уэллс. «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 456. Пападопулос
Эдмонд Уэллс объявляет о конце эзотерики. И действительно, все его секреты плохо замаскированы.
Его Улисс Пападопулос – это монах-отшельник. Он построил дом, притащил туда запасы провизии, которых хватит до конца жизни, и замуровался в нем.
Свое убежище он построил не где-нибудь. Оно находится на одном из самых высоких и удаленных хребтов Кордильер в Андах, в районе местечка Куско в Перу.
Там Пападопулос медитирует и пишет. Это человек небольшого роста, с черной кудрявой бородой, непропорционально большими ногтями и чистый весьма условно. Когда десять лет живешь в комнате площадью двадцать квадратных метров, начинаешь забывать про такие привычки, как одежда или личная гигиена. К тому же затворника посещают лишь пауки.
Монах занят тем, что записывает последний афоризм Эдмонда Уэллса, когда мы заявляемся к нему. Текст гласит, что для того, чтобы понять систему, необходимо выйти из нее. Это утверждение восхищает моего друга Рауля. Ведь мы этим самым и занимаемся, не правда ли? Когда мы приближаемся, чтобы получше разглядеть текст, Пападопулос резко прекращает писать.
– Кто здесь?
Это как холодный душ. Смертный, чувствующий наше присутствие! Скорее за шкаф. Он нюхает воздух.
– Я чувствую ваш запах. Вы здесь, не так ли?
Этот маленький человек, несомненно, выдающийся медиум. Он вертится во все стороны, как кошка, учуявшая мышь.
– Я чувствую, что вы здесь, святой Эдмонд.
Мы стараемся подавить излучение наших аур.
– Вы здесь, святой Эдмонд. Я это знаю, я чувствую.
Мог ли я представить, что когда-нибудь стану ангелом, который боится людей…
– Я вас уже давно жду, – шепчет писарь. – Абсолютное знание – это одно, но одиночество – это другое.
Мы с Раулем не движемся.
– Я устал быть мистиком, все имеет свои границы. Вы сказали, что будете диктовать во сне все, что я должен записать. С тех пор, конечно, каждое утро у меня в голове есть готовый текст, но вот что касается того, чтобы видеть вас…
Мы съеживаемся изо всех сил. Он восклицает:
– Ну вот, я вас заметил, святой Эдмонд!
Он подходит к шкафу и собирается его отодвинуть. Потом передумывает и возвращается на середину комнаты.
– Ну что ж, если вы так, то я увольняюсь! – в гневе бросает он. – Очень жаль, но я не переношу грубости.
В крайнем возбуждении греческий монах хватает огромный молот и начинает бить им по кирпичам, которыми замурована входная дверь.
Из-за нас он решил покинуть свой скит! Я толкаю Рауля локтем.
– Нельзя позволить ему сделать это. Эдмонд Уэллс нам этого никогда не простит.
– Ко мне, внешний мир! Ко мне, красивые девушки! – орет он во всю глотку, как помешанный. – Я отказываюсь от своего обета целомудрия! Я отказываюсь от всех своих обетов! От обета молчания! От обета молитвы! Ко мне, рестораны и дворцы, ко мне, настоящая жизнь!
Каждую фразу он сопровождает ударом молота.
– Потерять десять лет на переписывание философских афоризмов, премного благодарен! А потом, когда это приходит ко мне, оно не говорит ни здрасьте, ни до свидания. Да! Больше меня не заманишь. Религия – опиум для народа. А я – дурень, поспешил сделаться монахом-отшельником в горах, как только мне явилось световое существо и попросило об этом…
– Нужно, чтобы кто-нибудь из нас показался, – говорю я.
– Ты, – отвечает Рауль.
– Нет. Ты.
Продолжая размахивать молотом, грек затягивает мелодию группы «Пинк Флойд» «Стена».
– …We don't need your education…
Куски кирпича летят во все стороны, поднимая пыль. Я решительно выталкиваю Рауля из нашего убежища за шкафом. Священник замирает как вкопанный. Он его увидел. Это настоящий медиум с многочисленными способностями. Он отупело застывает и встает на колени, сложив руки.
– Явление, наконец-то! – в восхищении произносит он.
– Э-э-э… – говорит Рауль, который решил увеличить сияние ауры для лучшего эффекта.
Ну и кривляка! Но удовольствие быть увиденным людьми из плоти и крови выше всего. Улисс Пападопулос не перестает креститься. Мы, наверное, действительно производим сильное впечатление на тех смертных, которые нас видят. У меня появляется желание тоже показаться, чтобы удвоить эффект. Но отшельника и так уже чуть удар не хватил. Он начинает креститься все быстрее и быстрее и простирается у ног Рауля.
– Э-э… Ну-у… – изрекает мой друг, чтобы потянуть время. – Да-а… конечно… вот… действительно… вот и я.
– Ах, какое счастье! Я вас вижу, я вас вижу, святой Эдмонд. Я вас вижу своими собственными глазами.
Видимо, в порыве угрызения совести Рауль произносит:
– Э-э… Я не Эдмонд, я Рауль, коллега Эдмонда, того самого, который тебе диктует «Энциклопедию». Он не смог прийти, он приносит извинения. Но он уполномочил меня его представлять.
Монах его плохо слышит, и Раулю приходится повторять каждую фразу по несколько раз, даже диктуя по буквам, чтобы он понял. Он вытягивает руки в направлении этой тарабарщины.
– После святого Эдмонда святой Рауль! Святой Рауль! Святой Рауль! Я благословлен. Ко мне обращаются все святые! – заявляет Пападопулос.
– Очень хорошо, – обрывает Разорбак. – А скажи-ка, в «Энциклопедии» упоминается цифра 7?
– Цифра 7? – удивляется монах. – Э-э… Конечно, святой Рауль, конечно. Она много раз упоминается.
– Покажи мне, – приказывает ангел.
Монах бросается к столу, благоговейно слюнявит палец и начинает быстро перелистывать страницы. Сперва он извлекает текст о символике цифры 7 в картах Таро. Затем другой, подлиннее, о важности этой цифры в мифах и легендах. Третий посвящен семи ступеням в лестнице Якова…
Проблема с этой «Энциклопедией относительного и абсолютного знания» в том, что в ней чего только нет. Мысли нашего учителя направлены одновременно в самые разные стороны. «Энциклопедия» излагает философские рассуждения, но в ней есть и кулинарные рецепты, научные анекдоты, загадки, социологические исследования, словесные портреты, новые взгляды на известные факты земной истории. Что за хаос! Чтобы прочитать все, нам потребуется много путешествий!
Рауль предлагает писарю снабдить манускрипт указателем или хотя бы оглавлением с пронумерованными страницами. Он перелистывает страницы. Пропускает психологические тесты. Интервью со звездами. Наконец что-то интересное. В одном вступлении говорится о том, что географически мир «седьмых» не находится рядом с миром «шестых». Вследствие этого искать его нужно «там, где меньше всего ожидаешь его найти».
Внезапно мы, не чувствующие больше ни холода, ни жары, ощущаем ледяное дуновение.
– Неприкаянные души! – с беспокойством говорит Рауль.
Действительно, перед нами возникает с десяток фантомов. Они похожи на нас, только вместо того, чтобы сиять, они поглощают свет.
Рауль, который в Раю старше меня, объясняет, что эти эктоплазмы – самоубийцы, ушедшие до срока, или убитые, души которых так мучаются, что предпочитают остаться здесь и решить проблемы своего прошлого, вместо того чтобы вознестись на небо и очиститься в другой жизни.
– Это люди, которые даже после смерти отказываются отдать концы?
– Или не могут. Некоторые реваншисты, жаждущие мести, хотят оставаться призраками, чтобы преследовать своих мучителей.
– А нам они могут причинить вред?
– Нам не могут. А Пападопулосу могут.
Я протестую:
– Но мы же ангелы, а они просто неприкаянные души.
