Юрий Поляков - Гипсовый трубач
— Откуда вы все знаете? — удивился Кокотов.
— Мне Аркадий Петрович рассказывал.
— А он откуда?
— Вероятно, из торсионных полей.
— По-моему, Огуревич к вам неравнодушен!
— Ко мне, запомните, многие неравнодушны, но только вы, Андрюша, — герой моих первых эротических фантазий!
Возле колонны они еще раз поцеловались, и писодей, вновь осмелев, спросил, задыхаясь:
— Почему, почему вы больше не говорите, что у меня нахальные руки?
— Потому что они теперь не нахальные!
— А какие же?
— Опасные!
— Пойдемте ко мне, у меня осталась еще бутылка бордо! — властно позвал, ободрившись, автор «Сердца порока».
— Нет-нет! — Обоярова покачала головой и поморщилась. — Лучше вы — ко мне, я же обещала угостить вас гаражным вином. Минут через пятнадцать, хорошо? Спасибо за одеяло! И наш трубач тоже будет с нами, как тогда. Понимаете? — Она показала ему фаянсовую фигурку, зажатую в кулачке.
— Да, понимаю… — шепнул писатель, охрипнув от надежды.
Вбежав в номер, Андрей Львович покрыл одеяло поцелуями, такими страстными, что на губах остались липкие катышки старой затхлой байки. Потом, чтобы окончательно отделаться от «странного запаха», удивившего Обоярову, он принял душ, выдавив на себя остатки шампуня. Затем, рискуя остаться без эмали, почистил зубы, в особенности незалеченное кариесное дупло. Меняя на всякий случай белье и мельком, словно со стороны, оценивая свои сокровенности, писодей подумал, что «удовольствие» происходит из сложения слов «уд» и «воля». Однако углубляться в щекотливую этимологию было некогда: свежевымытое тело полнилось гулом вожделения.
О, предчувствие обладания! Наверное, нечто подобное ощущает добытчик жемчуга, ныряя и вскрывая верным ножом шершавые, заросшие тиной створки раковины, надеясь в привычной слизи моллюска отыскать огромный, бесценный, переливающийся всеми цветами счастья перл, который навсегда изменит жизнь, сделает ее вечным праздником взаимности!
Натягивая новые носки, автор «Жадной нежности» чертыхнулся, наткнувшись на свои давно не стриженые ногти, желтые, длинные и напоминавшие первую стадию озверения тихого американца, покусанного оборотнем в переулках Манхэттена. Конечно, ночью Наталья Павловна может и не заметить этой ороговевшей неопрятности… А если ему посчастливится остаться в ее постели до утра, до солнца, когда свежие любовники проснувшимися взглядами исподтишка оценивают, в чьи же объятья зашвырнула их вечор катапульта страсти и так ли хорош этот приближенный к телу человек, чтобы допускать его к себе вновь и вновь? Андрей Львович нашел в чемодане ножнички и, действуя ими точно кусачками, с трудом окоротил ногти, потом собрал с коврика колющиеся обкуски и бросил в форточку.
Летя в номер своей мечты, он на ходу придумывал сюжет о том, как писательские ногти подобрала промышляющая в полнолунье ведьма, высыпала в медный котел с кипящими гадостями и превратила писодея черт знает во что, скажем в гуся с кошачьей головой… Возле заветной двери он перевел дух и вообразил, как бывшая пионерка, завидев на пороге химеру, страшно хлопающую крыльями и жутко мяукающую, падает в обморок, а он, нежный Кокотов, подхватывает ее обмякшее тело и бережно несет в постель. Андрей Львович хотел постучать, когда дверь неожиданно открылась: на пороге стояла хозяйка и улыбалась с застенчивостью решившейся женщины.
— Входите, мой рыцарь!
— Как вы догадались?
— Пятнадцать минут уже прошли. А еще мне показалось, кто-то мяукнул.
— Наверное, кошка… — предположил Кокотов, жадно объемля глазами Наталью Павловну.
Она осталась в том же пионерском облике, но успела снять пилотку и бюстгальтер. Цепкий писательский взор сделал сразу несколько пьянящих открытий. Во-первых, готовясь к свиданью, Обоярова побывала у парикмахера, и волосы искрились новым диковинным оттенком. Во-вторых, освобожденная от стеснения, грудь ее почти не сникла, а соски просвечивали сквозь тонкую блузку, точно вишни, приготовленные к варенью и накрытые марлей от мух. В-третьих, на ее беззащитных голых ногах автор «Беса наготы» увидел выше колен такие чудные ямочки, от которых все в нем тектонически шевельнулось.
— Ну, что же вы встали?! — воскликнула она, будто не понимая, отчего он остолбенел. — Входите же!
Глава 73
Гаражное вино
Номер у нее был в точности такой же, как у Андрея Львовича. Даже в горке теснился знакомый дулевский сервиз с алыми маками. Это пустячное, на первый взгляд, совпадение наполнило влюбленное сердце мистическим предчувствием долгожданного сретенья судеб, которое Творец замыслил, возможно, еще в Предвечности, когда, сидя в каком-нибудь торсионном суши-баре, набрасывал на салфетке контуры будущего Мироздания.
— У вас тут очень мило! — пробормотал писодей, озираясь.
На письменном столе, задвинутом в угол, стояла прислоненная к стене икона Богородицы — не синодальная штамповка и не новомаз какой-нибудь, а судя по ковчежку и темно-охристому письму, XVII век как минимум. Кокотов одно время хотел написать с Федькой Мреевым детектив о «потрошителях церквей», собирал материал — и в этом немного разбирался. Под образом вместо лампадки сгрудились без ранжира разноцветные и разнокалиберные флаконы, тюбики, баллончики, коробочки, кисточки, щеточки, щипчики и прочие инструменты дамской красоты. На прикроватной тумбочке веером лежали глянцевые журналы с модельными красотками, похожими друг на друга, как породистые поджарые суки из одного помета, а сверху их придавила Библия в тисненом кожаном переплете с множеством закладок. Но более всего писодея заинтриговали прикнопленные к стене листы с разноцветными надписями:
Я люблю мужчин! Я обожаю мужчин! На свете нет ничего лучше мужчин! Мне никто не нужен, кроме мужчин!Не решаясь спросить, как же это понимать, Кокотов похвалил номер, воздал должное красоте лунных сумерек в окне и уточнил зачем-то, видна ли из этого окна дальняя колоколенка.
— Нет, не видна. Так жалко! — вздохнула Обоярова и спросила: — А вы уже были в Духосошествинском монастыре?
— Не был…
— Как же так, Андрюша? Мы обязательно сходим. Там роскошная настоятельница — мать Харитония. Она раньше была директором книжного магазина. А вам, мой друг, никогда не хотелось уйти в монастырь?
— Не-ет… — удивился Андрей Львович.
— А мне хочется. Часто. Садитесь! — пригласила Наталья Павловна и первая устроилась в продавленном кресле.
