Ханья Янагихара - Маленькая жизнь
Мужчина по-прежнему смотрел на него, но теперь, подумал он, почти улыбался или, по крайней мере, на его лице собиралось проступить какое-то выражение. Но так и не проступило.
– Доктор Трейлор, – сказал мужчина и затем быстро захлопнул дверь, словно эта информация была птицей, которая улетит, если ее не запереть там, внизу, вместе с ним.
На следующий день ему было не так больно, температура спала. Встав, он понял, что все еще очень слаб, но, шатаясь и хватая воздух руками, все-таки удержался на ногах. Он подошел к книжным полкам, изучил книги – они были в мягких обложках, распухшие от жары и влажности, и сладко пахли плесенью. Он нашел «Эмму», которую читал на занятиях в школе перед побегом, и медленно поднялся по лестнице, прихватив книгу с собой, а на верхней ступеньке сел, нашел место, где остановился, и стал читать, потихоньку поглощая завтрак с очередной таблеткой. На этот раз на подносе был еще сэндвич, завернутый в бумажное полотенце с мелкой надписью «Обед». Поев, он спустился с книгой и сэндвичем и, лежа в постели, осознал, как ему не хватало чтения, как благодарен он был за эту возможность на время покинуть свою жизнь.
Он опять поспал, опять проснулся. К вечеру он чувствовал себя очень усталым, боль частично вернулась, и когда доктор Трейлор открыл дверь, ему понадобилось много времени, чтобы взобраться наверх. За ужином он ничего не сказал, и доктор Трейлор тоже молчал, но когда он предложил помочь доктору Трейлору с мытьем посуды или готовкой, доктор Трейлор взглянул на него и сказал:
– Ты нездоров.
– Мне лучше, – сказал он. – Я могу помочь вам на кухне, если хотите.
– Нет, ты нездоров, – сказал доктор Трейлор. – Ты больной. Нельзя, чтобы больной прикасался к моей еде.
И он униженно опустил глаза.
Наступила тишина.
– Где твои родители? – спросил доктор Трейлор, и он снова помотал головой. – Отвечай, – сказал доктор Трейлор, и на этот раз он был раздражен, хотя голос так и не повысил.
– Не знаю, – промычал он, – у меня их никогда не было.
– Как ты стал проституткой? – спросил доктор Трейлор. – Сам начал или кто-нибудь тебе помог?
Он сглотнул, чувствуя, как еда в животе превращается в замазку.
– Кто-то помог, – прошептал он.
Наступила тишина.
– Тебе не нравится, когда я называю тебя проституткой, – сказал мужчина, и на этот раз он сумел поднять голову и посмотреть на него.
– Нет, – сказал он.
– Я понимаю, – сказал мужчина. – Но ведь ты и есть проститутка. Впрочем, я могу звать тебя как-нибудь иначе: например, шлюха. – Он снова молчал. – Так лучше?
– Нет, – снова прошептал он.
– Значит, – сказал мужчина, – будешь проституткой, так? – И посмотрел на него, и он в конце концов кивнул.
Той ночью он обшарил всю спальню, ища, чем сделать порез, но в комнате не было ничего острого, вообще ничего, даже страницы книг были вспухшие и мягкие. Поэтому он впился ногтями в икры со всей силы, согнувшись, дрожа от усилия и неловкости позы, и в конце концов смог все-таки проколоть кожу, а потом, работая ногтями, расширить надрез. Ему удалось сделать всего три надреза на правой ноге, он очень устал и вскоре снова заснул.
На третье утро он чувствовал себя заметно лучше – к нему вернулись силы и готовность к действию. Он съел завтрак, почитал книгу, а потом отодвинул поднос, просунул голову в прорезь со шторкой и попытался пропихнуть туда плечи. Но плечи не пролезали ни под каким углом – он был слишком велик, а отверстие слишком мало, и в конце концов он был вынужден оставить эти попытки.
Отдохнув, он снова высунул голову в прорезь. Его взгляду открывалась гостиная слева и кухня справа, и он долго изучал обстановку. Все выглядело очень опрятным; по этой опрятности он делал вывод, что доктор Трейлор живет один. Вывернув шею, он видел слева лестницу, уводящую на второй этаж, и сразу за ней – входную дверь, но сколько на ней замков, видно не было. Главной особенностью этого дома была тишина: не слышалось ни тиканья часов, ни звука проезжающих машин или проходящих людей снаружи. Можно было представить, что дом летит через безвоздушное пространство, так тихо в нем было. Только прерывистое жужжание холодильника нарушало общий покой, но когда оно прекращалось, тишина становилась абсолютной.
Но даже такой безличный дом занимал его воображение: это был всего третий настоящий дом, в котором он оказался. Вторым был дом Лири. Первым был дом клиента, очень важного, по словам брата Луки, клиента, который заплатил сверху, потому что не хотел приходить в мотель. Тот дом, неподалеку от Солт-Лейк-Сити, был огромным, из стекла и песчаника, и брат Лука пришел с ним и спрятался в ванной – вся ванная была размером с типичный номер в их мотелях – рядом со спальней, где они с клиентом занимались сексом. Позже, став взрослым, он благоговел перед идеей дома, особенно собственного, хотя даже до Грин-стрит, и до Фонарного дома, и до лондонской квартиры он раз в несколько месяцев покупал интерьерный журнал – почитать про людей, которые проводили жизнь, делая свои прелестные дома еще прелестнее, и переворачивал страницы медленно, изучая каждую фотографию. Друзья над ним смеялись, но он не реагировал: он мечтал о том дне, когда у него будет собственное жилище и вещи, которые будут безусловно принадлежать ему.
В тот вечер доктор Трейлор снова его выпустил, и снова была кухня и молчаливая трапеза на двоих.
– Я чувствую себя лучше, – сказал он и потом, когда доктор Трейлор не ответил, добавил: – Если хотите чего-нибудь.
У него хватало здравого смысла, чтобы понимать: ему не позволят уйти, не расплатившись с доктором Трейлором так или иначе; у него хватало оптимизма надеяться, что ему вообще позволят уйти.
Но доктор Трейлор покачал головой.
– Тебе лучше, но ты по-прежнему заразный, – сказал он. – Антибиотикам нужно десять дней, чтобы уничтожить инфекцию. – Он вынул изо рта прозрачно-тонкую рыбную кость и аккуратно положил ее на край тарелки. – Только не говори мне, что это твое первое венерическое заболевание. – Доктор поглядел на него, и он снова покраснел.
Той ночью он обдумывал свои действия. Он окреп почти достаточно, чтобы бежать, думал он. За ужином на следующий день он последует за доктором Трейлором, а когда тот отвернется, подбежит к двери, выскочит наружу и поищет помощь. План этот был не лишен недостатков – он так и не получил назад свою одежду, у него не было вообще никакой обуви, – но он понимал, что с этим домом что-то не так, с доктором Трейлором что-то не так, надо спасаться.
На следующий день он пытался беречь силы. Он нервничал, ему не читалось и приходилось удерживать себя от ходьбы взад-вперед по комнате. Он сберег утренний сэндвич и засунул его в карман одолженных домашних штанов, чтобы было чем перекусить, если придется долго прятаться. В другой карман он запихнул пластиковый пакет из мусорного ведра в ванной, планируя разорвать его пополам и сделать себе обувь, когда убежит от доктора Трейлора. Теперь ничего не оставалось, кроме как ждать.
