Генри Лоусон - Рассказы • Девяностые годы
Эта история тоже была известна Моррису, но он смеялся вместе с Динни так, словно слышал ее впервые.
— Да, прииски были магнитом, который притягивал к себе людей всех возрастов и всех состояний, — вспоминал Моррис. — Английские аристократы рыли золото бок о бок с ирландскими повстанцами и вместе пьянствовали в трактирах.
— А были и такие, которые сражались когда-то на баррикадах Парижской коммуны, как, например, старый Фабр, — присовокупил Динни. — Но все-таки лучшими исследователями австралийской пустыни и разведчиками золота были сами австралийцы. Что ни говори, а мы умели постоять за себя, Моррис.
— Еще бы! Особенно — когда позволили заокеанским акулам проглотить все золото наших рудников.
— Ну, видишь ли, как-то нужно было разрабатывать прииски, — оправдывался Динни.
— Могли бы сами сделать это, если бы умели отстаивать свои национальные интересы.
— Что верно, то верно, — согласился Динни. — Но этого мы еще не умели, Морри. Наше золото и наши рудники всегда были легкой добычей для иностранных предпринимателей. Впрочем, так оно есть и по сей день. Но думаю, что федерация положит этому конец и защитит интересы Австралии.
Морри промолчал, его мысли витали в прошлом.
— Вот уж когда мне до черта не повезло, так это когда я посеял акции Большого Боулдера. Хотел бы я знать, какая сволочь их подобрала.
— Да в Хэннане народ был уже не тот, что в старом лагере, — заметил Динни.
— Не тот, — согласился Моррис. — Один раз за всю жизнь подвернулся шанс разбогатеть, так и то какой-то прохвост отнял его у меня, присвоив себе мои учредительские акции. Ему теперь живется неплохо, надо полагать.
Динни знал, что история с акциями — больное место Морриса. По-видимому, Моррис свято верил, что составил бы себе состояние, не пропади у него тогда акции Большого Боулдера. Впрочем, он и сейчас еще продолжал поигрывать на бирже.
— Странно, — промолвил Моррис, — как нам всем не повезло. И ты, Динни, и я, и Салли, и Робийяры, и Брайрли — вот уж сколько лет мы все здесь, на приисках, и никому из нас нет удачи.
— Олф пропал зазря, — горько сказал Динни, — и его жена тоже.
— Вы не должны осуждать Лору, — вступилась Салли.
— Я не осуждаю ее, — сказал Динни.
— А я осуждаю. — Моррис говорил решительно и жестко. Зачем она отправила Эми в монастырь в Кулгарди? Не хотелось самой водиться с девочкой? А то, что она вышла замуж за этого Мак-Суини, я считаю просто оскорбительным для памяти Олфа.
— Это жестоко, Моррис, — пробормотала Салли.
— А ты могла бы так поступить? — спросил Моррис.
— Не знаю, может быть, — призналась Салли.
Динни решил, что пора переменить разговор.
— Говорят, Фриско опять пошел в гору в Лондоне, — сказал он, не подозревая, что новая тема выбрана им не совсем удачно. — Основал будто бы крупное акционерное общество и женился на какой-то богачке.
Салли была рада, что они сидели без света: Моррис мог бы заметить, как вздрогнула она, услышав эту новость.
— Да, кто-то говорил мне об этом, — равнодушно уронила она.
— Пэдди Кеван продал ему Золотое Перо, — сообщил Динни.
— Фриско и Пэдди Кеван — ну что вы скажете! — воскликнул Моррис. — Кто бы мог подумать, что они сделаются такими важными персонами на приисках.
Динни презрительно сплюнул.
— Важными персонами? Просто загребли кучу денег. Но только я уж лучше буду рыть золото, пока не сдохну, а наживаться таким способом, как они, не стану.
— Правильно, — согласился Моррис.
Наступило долгое молчание. Заунывное пение Калгурлы замерло где-то вдали, и только глухие удары толчеи нарушали тишину. Салли ушла в дом, чтобы уложить ребенка. Когда она вернулась на веранду, Моррис и Динни прервали разговор, словно он не был предназначен для ее ушей.
— Морри говорит, что никогда больше не пойдет искать золото, — сказал Динни, когда Салли подсела к ним.
— Не пойдешь, Моррис? — спросила Салли.
— Нет, — сказал Моррис, и в голосе его прозвучала горькая нотка. — Я не мечтаю больше о золоте и не жду никаких перемен в своей судьбе.
— Что говорить, тебе тогда крепко досталось, Морри, — согласился Динни. — Но знаешь, старатель всегда останется старателем, я так считаю. Золота в стране хоть пруд пруди. Пойдем со мной к Лейвертоновым холмам — глядишь, мы еще поймаем счастье за хвост.
— Нет, — повторил Моррис. — Я предпочитаю хоронить покойников.
— Ну что ж, — протянул Динни. — А мне нечего больше делать в этом городе. Самый воздух его мне противен и стук этих проклятых колотушек! Эх, вспомнишь, как шагали мы с Олфом по дорогам! Это была самая счастливая пора в моей жизни: каждый день ждешь, бывало, что принесет тебе судьба, ждешь своей великой удачи. Рудники погубили Олфа. Ну а меня туда калачом не заманишь. Думаю, кстати, что ты прав, Морри, — рудники скоро опять заработают вовсю, и Калгурли и Боулдер расцветут снова. Но только я сердцем чую, что не найти здесь правды рабочему человеку до тех пор, пока мы не возьмем бразды правления в свои руки, как говорит Крис.
Динни встал и потянулся, словно сбрасывая с себя уныние, владевшее им весь вечер.
— А что, собственно, ты тут можешь сделать? — иронически спросил Моррис.
— Я? — проговорил Динни с коротким сухим смешком. — Не особенно много. Но думаю, что рабочие добьются своего, так же как они добились своего в борьбе за россыпное. Это одно из самых замечательных сражений австралийского рабочего класса, Морри. Оно изменило судьбу страны, оно заткнуло глотку правительству Форреста, которое противилось федерации, оно ввело наш Запад в ее состав. Все признают теперь, что во времена Эврики мой отец и его товарищи сослужили неплохую службу Австралии, а я думаю, что старатели наших приисков сделали не меньше, борясь за свои старательские права.
— А ведь и вы принимали в этом некоторое участие, Динни, — с улыбкой сказала Салли.
— Принимал, а как же! — весело воскликнул Динни, воспрянув духом от этой полувысказанной похвалы. — Но теперь мне тут больше нечего делать, мэм, — чувствую, что засиделся. На заре ухожу в разведку.
С минуту он стоял молча — маленький, отважный человечек, глядя вдаль, поверх залитых луной просторов, туда, где серые кустарниковые заросли уходят в глубь страны и струистые миражи дрожат на необъятном горизонте. Потом обернулся, широкая улыбка на мгновенье озарила его обветренное лицо, кивнул и заковылял прочь:
— До скорого!
Примечания
Генри Лоусон
Рассказы
В декабре 1894 года в сиднейских книжных лавках была выставлена первая книжка Лоусона «Рассказы в прозе и стихах» — маленький невзрачный томик, отпечатанный в кустарной типографии журнала «Рассвет», издававшегося матерью писателя. Он состоял всего из четырех стихотворений и десяти рассказов. Все рассказы, за исключением одного, были напечатаны в переработанном виде в последующих сборниках. Всего при жизни Лоусона их было издано девять, причем три включали также стихи, а сборник «Страна, откуда я родом» (1901) представляет собой избранное, перепечатку опубликованного ранее, и адресован английскому читателю. В составе этих сборников — «Пока кипит котелок» (1896), «На дороге» (1900) и «За изгородями» (1900), «Джо Вильсон и его товарищи» (1901), «Дети буша» (1902), «Суд выносит приговор» (1910), «Треугольники жизни» (1913) — принцип хронологической последовательности не выдержан: отдельные произведения залеживались в портфелях периодических изданий и попадали в книгу с большим опозданием. Рассказы и стихи Лоусона печатались в австралийских, а также новозеландских журналах и газетах: «Буллетин», «Бумеранг», «Уоркер», «Таун энд кантри джорнэл», «Трус», «Осси», «Нью Зиленд Мейл», «Лоун хэнд». Во время пребывания писателя в Англии в 1900–1901 годах они появлялись в английских журналах «Блэквудс мэгэзин», «Касселз мэгэзин», «Чеймберс джорнэл», «Агези», «Блэк энд уайт». Многие произведения долго пребывали в забвении, затерянные в прессе, в малотиражных, вышедших из обращения книгах. «Генри Лоусон — писатель, которого знают, критикуют, хвалят, осуждают, о котором судят на основании менее чем половины его литературной продукции, — писал еще в 1958 году, четверть века спустя после смерти писателя, австралийский библиограф У. Стоун. — Странное положение дел в стране, считающей его творчество частью своего национального наследия».
Подъем национального самосознания в годы второй мировой войны и послевоенные десятилетия изменил отношение австралийцев к собственной культуре и привел к существенным сдвигам в изучении творчества Лоусона. Была проведена огромная работа по собиранию написанного ими и текстологическому уточнению — в периодике рассказы, бывало, подвергались безжалостным сокращениям, произвольные изменения допускали и редакторы книг, не очень считавшиеся с вечно нуждавшимся автором. Лоусона множество раз издавали и на родине, и за ее пределами, но первое академическое собрание его сочинений появилось совсем недавно — плод многолетних разысканий известного лоусоноведа К. Родерика: трехтомное «Собрание стихов» (1967–1969) и трехтомное «Собрание прозы» (1972–1975), «Письма 1890–1922» (1970). Впервые читатели и исследователи получили возможность составить полное представление о литературном наследстве австралийского классика и его творческой эволюции, прочитать произведения в том порядке, в каком они выходили из-под его пера.
