Ханья Янагихара - Маленькая жизнь
Он даже не задумывается о том, почему Джуд здесь лежит, просто падает на пол рядом с ним. Он не знает, можно ли ему теперь до него дотрагиваться, но все равно его обнимает.
– Прости, – говорит он Джуду в затылок, – прости, прости. Я не всерьез это все говорил… мне будет очень плохо, если ты себя порежешь. Мне плохо. – Он выдыхает. – И мне нельзя, нельзя было применять силу, Джуд. Прости меня.
– Ты тоже меня прости, – шепчет Джуд, и они оба молчат. – Прости за то, что я тебе наговорил. Прости, что я лгал тебе, Виллем.
Они снова надолго умолкают.
– Помнишь, ты однажды сказал мне, что боишься, мол, для меня ты просто станешь чередой неприятных сюрпризов? – спрашивает он, и Джуд еле заметно кивает. – Это не так, – говорит он ему. – Не так. Но быть с тобой – все равно что очутиться посреди какого-то сюрреального ландшафта, – медленно продолжает он, – ты думаешь, что это, например, лес, но потом вдруг все меняется, и это не лес, а луг, или джунгли, или ледяной утес. И все эти ландшафты – прекрасные, но еще все они очень, очень странные, и карты у тебя нет, и ты не знаешь, когда будет следующее превращение, и снаряжения у тебя тоже никакого нет. И вот ты идешь и идешь и пытаешься по пути как-то ко всему этому приноровиться, но на самом деле ты вообще не понимаешь, что делаешь, и зачастую оступаешься, очень нехорошо оступаешься. Вот на что это похоже.
Они молчат.
– То есть в целом, – наконец говорит Джуд, – в целом ты утверждаешь, что я – Новая Зеландия.
Только спустя секунду он понимает, что Джуд шутит, но когда до него это доходит, он принимается хохотать как ненормальный – с горечью и облегчением, – и разворачивает Джуда к себе, и целует его.
– Да, – говорит он. – Да, ты – Новая Зеландия.
Они снова замолчали, снова посерьезнели, но теперь, по крайней мере, они хотя бы смотрят друг на друга.
– Ты меня бросишь? – спрашивает Джуд так тихо, что Виллем с трудом различает слова.
Он открывает рот, закрывает рот. Странно, но за прошлые сутки ему столько всего пришло и не пришло в голову, а вот о том, чтобы уйти, он даже не задумался, и теперь он думает об этом.
– Нет, – говорит он. А затем: – Нет, вряд ли. – И смотрит на Джуда – тот закрывает глаза, открывает их, кивает. – Джуд, – говорит он, и слова льются у него изо рта, он говорит и понимает, что теперь поступает правильно. – Я считаю, тебе нужна помощь – помощь, которой я оказать тебе не могу. – Он делает глубокий вдох. – Я хочу, чтобы ты или добровольно лег в больницу, или начал ходить к доктору Ломану два раза в неделю.
Он долго глядит на Джуда; он не знает, о чем тот думает.
– А если я не хочу ни того ни другого? – спрашивает Джуд. – Тогда ты уйдешь?
Он качает головой.
– Джуд, я люблю тебя, – говорит он. – Но я не могу… не могу потворствовать такому твоему поведению. Я не смогу стоять и смотреть на то, что ты с собой делаешь, если буду думать, что мое присутствие ты принимаешь за мое негласное всего этого одобрение. Вот. Да. Наверное, тогда уйду.
И снова они молчат, Джуд переворачивается, ложится на спину.
– Если я расскажу тебе, что со мной случилось, – срывающимся голосом говорит он, – если я расскажу тебе обо всем, что не могу обсудить с… если я расскажу тебе, Виллем, мне все равно нужно будет туда ходить?
Он смотрит на него, снова качает головой.
– Ох, Джуд, – говорит он. – Да. Да, все равно нужно. Но я надеюсь, что ты в любом случае мне все расскажешь. Правда надеюсь. Что бы там ни было, что бы там ни было.
Они снова затихают, и на этот раз их молчание превращается в сон, и они спят, вжавшись друг в друга, спят и спят, но в какой-то миг Виллем просыпается от звуков голоса Джуда, который обращается к нему, и слушает, а Джуд говорит. На это у них уйдет много часов, потому что иногда Джуд не может продолжать, и Виллем ждет и прижимает его к себе так крепко, что Джуд едва дышит. Он дважды попытается вывернуться из его объятий, но Виллем прижмет его к полу и будет держать до тех пор, пока тот не успокоится. Они лежат в гардеробной и поэтому не узнают, который час, заметят только, что день настал и прошел, когда из спальни, из ванной до дверей гардеробной докатятся тонкие солнечные коврики. Он будет слушать невообразимые рассказы, омерзительные рассказы, трижды он встанет и уйдет в ванную, чтобы взглянуть на себя в зеркало, чтобы напомнить себе, что ему нужно набраться храбрости и все выслушать, хотя ему уже тогда захочется заткнуть себе уши, заткнуть Джуду рот, чтобы рассказы эти прекратились. Он будет разглядывать затылок Джуда, потому что Джуд не сможет взглянуть ему в лицо, и представлять, как человек, которого, как ему казалось, он знал, рассыпается на мелкие обломки, как вокруг него клубится пыль, а в это же время неподалеку команда ремесленников пытается выстроить его из другого материала, отлить в другой форме – другим человеком вместо того, что стоял перед ним долгие годы. Рассказы будут следовать один за другим, и путь их будет усеян отбросами: кровью, костями, грязью, болезнями и бедами. После того как Джуд расскажет ему о том, как жил с братом Лукой, Виллем снова его спросит, нравится ли ему вообще заниматься сексом, хотя бы капельку, хотя бы изредка, и минуты будут долго тянуться, и наконец Джуд ответит: нет, не нравится, он не выносит секс, никогда не выносил, – и он кивнет, сгорая со стыда и в то же время с облегчением, потому что теперь получил правдивый ответ. И потом спросит, даже не понимая, в чем тут, собственно, вопрос, нравятся ли ему мужчины, и Джуд, помолчав, ответит ему, что он толком не знает, что он всегда занимался сексом только с мужчинами, ну и предположил, что так оно будет всегда.
– Тебе хочется заниматься сексом с женщинами? – спросит он, и после очередного долгого молчания Джуд помотает головой.
– Нет, – скажет он. – Мне уже поздно, Виллем.
А он скажет, что совсем не поздно, что ему еще можно помочь, но Джуд только снова помотает головой.
– Нет, – скажет он. – Нет, Виллем, с меня хватит. Больше не надо.
И до него – пощечиной – дойдет вся правда этих слов, и он больше не будет об этом спрашивать.
Они снова уснут, и на этот раз он будет видеть кошмары. Ему приснится, что он – один из тех мужчин в мотелях, во сне он поймет, что вел себя как они, он проснется в холодном поту, и уже Джуду придется его успокаивать. Наконец они поднимутся с пола – в субботу после полудня, в гардеробной они пролежат с ночи четверга, – примут душ, поедят – горячей, умиротворяющей еды, – а затем пойдут прямиком из кухни в кабинет, где он услышит, как Джуд оставит сообщение для доктора Ломана, чей номер Виллем столько лет носил в бумажнике и теперь, будто фокусник, вытаскивает его в считанные секунды, а из кабинета отправятся в постель, где улягутся и будут глядеть друг на друга, и обоим будет нелегко – ему попросить Джуда закончить рассказ, Джуду – спросить его, когда он уйдет, потому что он, конечно же, уйдет, это неизбежно, дело только за деталями.
