Не суди по оперению - Брисби Зои
Она отбросила жестом руки эти доводы, как будто стряхнула перхоть с плеча.
– Ты придаешь этому слишком большое значение! Завтра про все забудут.
– Завтра? Но завтра не будет. Мы едем в полицейский участок.
Она широко ему улыбнулась.
– Мне нравится, когда ты такой решительный. Ты наконец разрумянился!
Совершенно ошарашенный, Алекс взял Максин за плечи.
– Я рискую оказаться за решеткой. Вы это понимаете? Ситуация очень неприятная. И потом, в доме престарелых за вас сильно волнуются.
– Волнуются? Как же!
– Вы исчезли, никого не предупредив.
– Ну, разумеется. Иначе бы они меня никуда не отпустили. Тебе грозит тюрьма? Так вот, дом престарелых – такая же тюрьма.
– Директриса, кажется, беспокоится.
– Беспокоится за свои деньги, это да. Этой старой карге надо побольше постояльцев, и она понимает только одно – репутация ее дома престарелых пострадает, а страховая потребует заключить новые договоры. Все это ей не на руку. Беспокоится она! Вот смех! Эта командирша только и следит за нами, как собака за овцами, а тут вдруг нате, одна овца сбежала.
– Сбежала? Так значит, вы это сделали нарочно?
– Ну, конечно, нарочно. Мальчик мой, ты соучастник побега, осуществленного по всем правилам и в надлежащей форме.
На щеках Максин выступил румянец. Она выглядела необыкновенно довольной. Однако Алекс заметил промелькнувшую в ее сияющих глазах тень. Она хорохорилась, но он увидел, что эта бравада держится на честном слове. Алекса это растрогало.
Он уже не мог разобраться в своих переживаниях. Они зашкаливали. Эмоциональный передоз. Он почти что с сожалением подумал о своем летаргическом состоянии до-Максин. Когда его душа замерла, застыла, разрушая сама себя, он, по крайней мере, почти ничего не чувствовал. Но после того, как он посадил старую даму к себе в машину, случился настоящий взрыв эмоций. Фейерверк переживаний, к которому он был совершенно не готов. Фейерверк должны устраивать профессионалы, а у него душа совсем не лежала к пиротехнике.
Возбудившись, Максин резко встала с табурета, и несколько человек обернулись посмотреть на нее. По спине начинающего похитителя пробежал холодок. Алекс подумал, что ситуация явно выходит у него из-под контроля. Он должен был вразумить Максин, но прежде всего им надо было не привлекать к себе внимания.
Он взял старую даму под руку и повел к выходу.
– Эй, я не допила мою восхитительную штуку из латте, – запричитала она.
– Это расплата за побег из дома престарелых!
Выйдя на улицу, Алекс пожалел, что не купил в «Прада» бейсболку, а еще лучше балаклаву. Она подходила ко всему, а начинающему похитителю без нее просто не обойтись.
Пары кофеина, унылая и расслабленная атмосфера в кафе подействовала на него угнетающе. На улице он чувствовал себя лучше. Надо наслаждаться солнцем и вольным воздухом, пока можно. В тюрьме он будет иметь право лишь на пару часов прогулки в компании жутких типов, покрытых с головы до ног татуировкой, играющих мускулами и замышляющих очередное убийство.
Алекс напряженно вглядывался в солнце, будто в последний раз.
– Что ты уставился, как блаженный на небо? Там что, затмение?
Алекс перевел взгляд на старую даму. Та, стоя руки в боки, взирала на него, ожидая объяснений. Поскольку их не последовало, она продолжила:
– Мне что-то кажется, мой мальчик, ты не понимаешь, что происходит. Сейчас не время предаваться исследованиям по астрофизике.
– Это скорее вы не понимаете всей глубины проблемы, – возразил возмущенный Алекс. – Видите все шиворот навыворот. У меня на хвосте вся полиция Франции из-за преступления, которое я не совершал, и я, видите ли, ни о чем не думаю!
– Ну, далеко не вся полиция Франции. Я, конечно, знаю, что я важная персона в доме престарелых, его оплот, как было сказано в репортаже, и мое отсутствие и вправду должно ощущаться не лучшим образом. Атмосфера уже не та, более тягостная, менее жизнерадостная, менее оживленная, менее веселая, менее искрометная, менее приятная, менее элегантная… Ну да все эти старики меня, наверное, уже забыли, и единственная их забота – найти свою вставную челюсть.
– Но обо мне говорили в новостях!
– Да, знаю. Разве это не классно?
– Это ужасно! Меня представили наркоманом.
– Это нормально. Все думают, что ты…
– Они думают, что я вас похитил!
– Вот еще! Они не так поняли! Это какое-то недоразумение.
– Мои родители считают, что я виновен.
– Да, это действительно плохо.
Алекс отошел и сел на бордюр тротуара. Голова у него жутко кружилась. Он словно оцепенел.
При виде его в таком состоянии у Максин сжалось сердце. Но она не могла покориться и согласиться пойти в полицию. Она четко знала, как все будет. Ее отвезут обратно в дом престарелых, там ей предстоит услышать резкую отповедь директрисы Дюрефе, после чего ее больше никогда не оставят одну. За ней будут следить двадцать четыре часа в сутки. Пустят в карцер, иначе называемый общей комнатой, где без конца передают «Вопросы чемпиону» и предлагают мастерклассы по скрапбукингу [23]. Как, скажите, пожалуйста, можно заниматься скрапбукингом, если у вас руки дрожат так, словно вы приняли ЛСД, и если вы почти ничего не видите. Пытка, да и только!
Она знала, что это эгоизм, но отступить не могла. Она уже приняла решение поехать в Брюссель, чтобы довести дело до конца, и она туда поедет. Другого выхода нет, никакой альтернативы. Ей нужно убедить Алекса помочь ей. К тому же небольшое приключение, несомненно, пойдет ему на пользу. Ему явно не хватало сумасбродства в жизни. Чтобы развеять его депрессию, ничего лучше не придумать, чем побег.
Чтобы убедить его, она должна была показать, что предельно честна с ним.
– «И он сидел, воплощение и символ человека без веры, безнадежно взывая к надежде в своем отчаянии».
– Что-что?
– Мелвилл, «Моби Дик».
– И что?
– То, что эта фраза тебе очень подходит. Ты этого не знаешь, но ты мой единственный шанс. Ты – отчаявшийся и депрессивный человек, но в тебе вся моя надежда.
– Не понимаю.
– Ты мой оксюморон. Два противоположных слова, которые прекрасно сочетаются. Тебе кажется, что ты все в жизни потерял, мне тоже. У тебя это пройдет, обещаю, хотя сейчас тебе трудно в это поверить. А вот для меня все действительно кончено. Но у меня, в отчаянии, есть надежда, что ты меня отвезешь в Брюссель, чтобы выполнить мое последнее желание. Все это очень запутано, я знаю, но, возможно, наша встреча – знак судьбы. Ты – моя последняя в жизни причуда и последний шанс. Я понимаю, что прошу очень многого… Ты сделаешь это для меня? Ты поедешь со мной дальше?
Алекс был огорошен. Слишком много ответственности на его бедные плечи! И почему он не отправился на поезде? На самолете, на лошади, пешком, на чем угодно, кроме машины? Что тут скажешь? Он, всегда ненавидевший принимать решения, оказался лицом к лицу с трагедийной дилеммой. Надеть зеленый свитер или серый? Пойти направо или налево? Сказать или промолчать? Помочь старушке в бегах умереть достойно, натравив на себя полицейских, или отвезти в ее каталажку, чтобы она там тихо и медленно угасала?
Максин дрожала – не из-за Паркинсона, от этого она, к счастью, пока была избавлена – но потому что ее жизнь, точнее ее смерть, целиком зависела от молодого человека, сидящего перед ней. Она знала, что ей было бы лучше выбрать поезд для поездки в Брюссель, но, повинуясь своему последнему старческому капризу, захотела получить возможность с кем-то поговорить. В поезде все сидели в наушниках или утыкались в мобильник. Почти никто уже не читал, к тому же она не стала бы прерывать человека, поглощенного чтением, это было бы бессовестно. Она выбрала поездку на попутной машине, надеясь, что сможет вести с незнакомым человеком ни к чему не обязывающую беседу о погоде, о музыкальных новинках, которые ей были неизвестны, о политике – почему бы и нет. Но она никак не ожидала, что ей попадется депрессивный молодой человек с доброй душой. И никогда бы не поверила, что в доме престарелых ее хватятся так скоро и обратятся в полицию. Она смотрела, не отрываясь, на Алекса, скрестив пальцы в надежде, что он согласится.
