Чарльз Буковски - Из блокнота в винных пятнах (сборник)
«Вся писанина – свинячье дерьмо», стр. 38, определяет для меня то, что я сам всегда думал: что (вместе со всем миром) художники, писатели так же несносны, больше нагрузка на и-без-того-якорь, еще боль на и-без-того-боль, новая тяжесть говна на уже такое количество говна, что почти невозможно проснуться живым, поссать, что угодно, одеться и выйти на улицы. Имбецильность и ужас, алчность и себячество предстают в наших так называемых лучших умах… эти царствующие помои, эта принятая слава, этот глазной зуб, что вгрызается в верхнюю доску наших душ, что уже в оковах… очевидно же, или было б очевидно, вот только все очи закрыты, что проклятье так же ординарно, как завести особые наручные часы из «Экономной аптеки» и надеяться, что все хлипкие и змеистые щупальца кишок не вывалятся, не сдадутся. Почти все без исключения наши писатели – любые писатели – суть слабейшие твари нашего существования, выдающие себя за мучеников, провидцев, режиссеров, богов. Слабость их так велика, что их отрепетированная ложь становится литературой.
Арто, разумеется, будучи безумцем, все это и так знал:
«Все те, у кого в духе выгодные позиции…»
«…все те, кто хозяева языка…»
«…все те, для кого в словах есть смысл…»
«…все те, кто в духе времен и поименовали эти теченья мысли…»
Арто имеет в виду тех, кто быстро заглатывает ЛЮБУЮ наживку, чтоб сильней возвысить свои цели через слабость и смерть. Их мыслеклетки быстренько ложатся в постель с чем угодно поблизости, а не чем угодно настоящим. Не могу винить среднего смертного за то, что ему не удается, поскольку нервны они и падают духом; но я могу винить их за неудачу и попытки размазать свою прелестную слизь по мне.
«те, кто суетлив…»
«те, кто размахивает любыми идеологиями, чье место в иерархии времен…»
«те, о ком так хорошо говорят женщины, кто говорит о современных теченьях мысли…»
«вы бородатые ослы, вы сообразные свиньи, вы изготовители фальшивых словес, кондитеры портретов, памфлетисты, собиратели трав с цокольных этажей за кружевными занавесками, энтомологи, чума языка моего».
В «Ван Гоге: человеке, самоубившемся обществом» Арто рассказывает нам: «И впрямь нет такого психиатра, который бы не был отъявленным эротоманом».
Когда мозгоправ Арто возразил на это обвинение, тот ответил:
«Мне нужно одно, д-р Л____, – ткнуть в вас пальцем как в доказательство».
«Вы носите стигмат на своей роже, грязный ублюдок». Затем Арто пустился в подробные объяснения. Бедный д-р Л___ достал и положил этому конец.
Прицел Арто на Ван Гога – один псих говорит о другом – хула на общество И жизнь, ту, которую, по ощущению Арто, Ван Гог выпускал в своих картинах, поистине: содрогающаяся, отчасти кошмарная мрачная штука, роящаяся летучими мышами и черной кровью, и грубым хрипом, размолотая и смердящая энергия, обжигающие и кишащие пейзажи, свечи, стулья…
«Я думаю, он умер в 37, потому что, увы, достиг конца гнетущей и отвратительной истории человека, удушаемого гарротой злого духа», – говорит Арто.
На д-ра Гаше, у которого Ван Гог лечился, возлагается бо́льшая часть ответственности за самоубийство художника. Арто есть что сказать о добрых Докторах и Медицине – как любому разумному человеку, который хоть сколько-то времени провел в больницах и заведениях. Становится все ясней и ясней, что первый порыв Медицины – заработать денег. А второй? Мучить пациента, убить его, если это вообще возможно. Если пациент умирает, остается новая незанятая койка и побольше прибыли – для похоронной профессии (и временами – для духовенства).
Арто говорит: «Я сам провел девять лет в лечебнице для умалишенных, и у меня никогда не было позывов к самоубийству, но я знаю, что от всех бесед, что я вел с психиатром на утреннем обходе, меня тянуло повеситься, поскольку я соображал, что глотку ему перерезать не могу».
Арто выражается крепко, потому что принадлежит к числу тех немногих Художников, кого не заботило морочить голову ни себе, ни кому другому. Его ясность, его жесткие хрупкие фразы, его отвращение ко Лжи – только результат того, что Жизнь человека выжимает в куски, массивным ужасом осознания, что его собратья-человеки, его собратья-Художники в каком-то смысле – всего лишь «свинячье дерьмо».
Когда появляется истинно великий человек, вокруг нет тех, кто понял бы даже его простейшее утверждение: массы – кошмар Жизни, Художники и интеллектуалы – кошмар похуже масс (ибо здесь, в последнем шансе понять, он видит, что так называемые лучшие умы и духи не понимают ничего – понимают МЕНЬШЕ, вообще-то, чем массы). Любовь невозможна. Женщины по природе своей тянутся ко Лжи. До того, что рано или поздно брачуются с Ложью навсегда. Таким манером Природа поддерживает плаванье своих кошмарных сливок, чтоб не зарастали кисты, дабы недоумки цеплялись друг за друга, дабы друг за друга цеплялись будущие недоумки, дабы… Чем сильней человек, тем более одинок будет он – это математика. И проведут они жизнь свою в психушке или на авиазаводах, не изменит их боли… или их величия.
Эта толстая книга, 255 страниц, чертовски стоит запрашиваемых за нее 3 доллара. К тому же прилагается много фотоснимков Арто и некоторые его рисунки. В рисунках есть очарование – да, любовь, – и сок живого шевеленья. Я бы предлагал купить. Уж точно, когда вас заест тоска, когда по старинке идти станет трудно, чтение некоторых строк в ней соберет вам кровь воедино для новой попытки. Арто был одним из прекраснейших на свете безумцев. Вот попытайтесь найти что-либо сравнимое на улицах или даже в одной комнате с вами, или в соседней. Не найдете. «Городские огни» и Джек Хёршмен это сделали. Честь повсюду. Нужно лишь коснуться ее.
Старый пьянчуга, которому больше не везло[9]
Если их еще нет, то скоро будет больше книжек о про выше ниже внутри и снаружи Хемингуэя, чем было – есть – о Д. Х. Лоренсе. Некие люди возбуждают скандальное любопытство толпы, большинству этой толпы едва ли есть дело до того, что́ этот человек создавал, им интересно только, что он делал, как он это делал, волосы на груди, ухо, отрезанное ради шлюхи, самоубийство на корме, чтоб винтом размололо, гомосексуалист ли; не важно, к черту, что они создавали, толпе лишь бы поглядеть на волосню у них на жопе, на их секс-постель, в их аптечки, в их грязное белье. Стервятническая это и бессмысленная толпа, но толпа эта будет такое ПОКУПАТЬ, как я сам купил такую, это «бэнтэмовское» издание. И в первую очередь, конечно, смотришь на фотографии. И да, разумеется, старик не очень хорошо выглядел. Так ли бывает, если пишешь такие книжки? Мог бы оказаться и ростовщиком. Есть что пощупать мальчонкам, любящим скандалы. Особенно тем, кто не способен нихера приличного написать, им подавай буфер, опору, отговорку. Поглядите на них – спускаются по ступеням римского колизея в Ниме, 1949 год. Хемингуэй похож на раввина с артритом, а Мэри – на ослепшую хористку. Но есть снимки и похуже, раздолье стервятникам. Приступим же к самому рассказу, к биографии…
