Иэн Бэнкс - Шаги по стеклу
— Ну вот, — смущенно выговорил Грэм, когда Сэра присела на краешек подростковой кровати, — пришли. — Он закусил губу, не зная, что делать дальше.
Сэра опустила голову на руки. Глядя на иссиня-черный хаос ее волос, Грэм обмирал от желания и нерешительности. Когда она посмотрела ему в глаза, он только и спросил:
— Как ты? Что с тобой такое? Ну, в общем... что-то болит?
— Сейчас все пройдет, — сказала она. — Не сердись, Грэм. Если хочешь, возвращайся к ребятам. Мне ничего не нужно.
Он весь напружинился, шагнул вперед и присел у нее в ногах.
— Как скажешь, могу и уйти. Но лучше я тут побуду. Не хочу... оставлять тебя одну. Но если тебе надо посидеть в одиночестве... Там мне все равно будет неспокойно, буду все время думать, как ты тут...
Он соображал, как бы половчее ее обнять, но она сама прислонилась к нему и положила голову ему на плечо; от запаха ее духов у него поплыло перед глазами. Судя по всему, она задремала. Нельзя сказать, что они сидели обнявшись: руки Сэры тяжело и безжизненно, словно у марионетки, лежали на коленях. Придерживая ее за плечи, Грэм чувствовал, как ее знобит. Он проглотил застрявший в горле комок и принялся разглядывать комнату, от пола до потолка оклеенную постерами. Снупи, кони на солнечном лугу, Адам Ант, «Дюран-Дюран». Белый, будто игрушечный туалетный столик в углу, сверкающий аккуратными рядами флаконов и баночек. Сэра вздрогнула, и Грэм подумал, что она плачет. Он непроизвольно зарылся лицом в облако ее волос.
Сэра подняла голову, слез не было. Она положила руки на покрывало и стала пытливо вглядываться в его лицо: ее пристальный взгляд исследовал его правый глаз, потом левый, затем скользнул к губам. У него возникло такое ощущение, будто его изучают, чтобы навесить бирку; он чувствовал себя мотыльком, попавшим в темную полосу антимаяка, и не знал, как вырваться из плена этих внимательных черных глаз.
— Прости, Грэм, я не собираюсь с тобой заигрывать, — сказала она, снова опуская голову на руки. — Мне просто нужно кого-нибудь обнять, и ничего больше. У меня сейчас... ох... — Она тяжело покачала головой, прервав свои объяснения.
Он накрыл ладонью ее руку.
— Вот меня и обними, — предложил он. — Я не против. Тут все ясно.
Не поднимая лица, она привалилась к его плечу, потом ее руки осторожно обхватили его за пояс, и так они просидели еще очень долго; Грэм слушал отдаленный шум вечеринки и при этом чувствовал — и телом, и полукругом своей руки, лежащей на ее плечах, — каждый вдох и выдох Сэры, нежный прилив и отлив ее дыхания. «Умоляю, — заклинал он, — умоляю, не входите сюда, миссис Хантер. Не разрушайте это хрупкое неземное блаженство».
На лестнице послышались шаги, и Грэму показалось, что его сердце старается попасть им в такт, но шаги и смех удалились. Он обнимал Сэру, вдыхая ее аромат, и таял от ее близости. Его пьянили ее духи, само ее присутствие; он испытывал такое чувство... какого прежде не ведал.
Этого не может быть, твердил он себе. Что тут происходит? Что со мной делается? Это такое счастье, такое умиротворение, какого не приносила даже любовная близость. Ночные похождения в Сомерсете, в чужих домах или машинах, а то и прямо на траве, в лунном свете; тщательно подсчитанные и сопоставленные победы; они превратились в ничто. Сейчас существовало только это. Господи, надо же быть таким идиотом.
В январе, среди этого сумбура, в старом лондонском доме на Госпел-Оук, я теряю свое сердце. Где уверенность, что она когда-нибудь ответит мне взаимностью? Силы небесные, если бы можно было продлить этот миг, просто жить, быть вместе, прижимать ее к себе, чтобы не боялась грозы, лежать в ее объятиях.
Сэра снова шевельнулась, и Грэм невольно сравнил ее с ребенком, который вздрагивает во сне; он с улыбкой растворялся в плавном течении ее духов, струившемся от непослушных черных волос, но она проснулась и подняла голову, слегка отстранилась и посмотрела на него искоса, да так, что ему пришлось поспешно спрятать улыбку, которая не предназначалась никому.
— О чем задумался? — спросила она. У Грэма вырвался глубокий вздох.
— Я задумался о том... — с расстановкой ответил он, ощущая ее руки у себя на поясе (но нет; одна рука взметнулась вверх, чтобы убрать со лба волосы; правда, она тут же вернулась на прежнее место и сомкнулась с другой!), — о том... есть ли возможность определить, что это было за вино. Ну, вино у тебя в туфельке. Можно ли определить, какого года урожая... из каких виноградников... м-м-м... с южного или северного склона, с кислых или известковых почв.
Беззащитное бледное лицо в обрамлении черного ореола озарилось широкой улыбкой и вмиг оттаяло. Он задохнулся от этой красоты — и от того, что такая перемена произошла не без его участия. У Грэма даже раскрылся рот, но он вовремя это заметил.
— Тебе надо организовать конкурс по дегустации шампанского из женских туфелек, — засмеялась она.
Он довольно кивнул. Сэра вздохнула; выражение ее лица снова переменилось, она убрала руки и согнулась пополам, обхватив себя за плечи.
— Мне нужно в туалет, — сказала она. — Ты не уйдешь?
— Не уйду, — пообещал он и упрекнул себя за излишнюю серьезность, потом дотронулся до ее руки и спросил: — Как ты себя чувствуешь?
— Это нервы. — Сэра покачала головой и взглянула на его руку. — Спасибо тебе за... просто спасибо, и все. Я сейчас вернусь.
Она быстро поднялась и вышла из комнаты. Грэм повалился на кровать и широко раскрытыми глазами уставился в белый потолок.
Никогда в жизни он бы не поверил, что такое возможно. Со временем перестаешь верить в Деда Мороза, в волшебников, во всезнание родителей... и в такую вот бьющую через край, самозабвенную, безумную, сказочную любовь, которая считается идеалом. На деле все заканчивается сексом, изменой, разводом. Да, случаются увлечения, но чтобы любовь вспыхнула с первого взгляда, благоухания и прикосновения? У него? Куда улетучился его тщательно культивируемый цинизм?
Сначала Грэм лежал без движения и просто ждал. Через некоторое время он поднялся и начал мерить шагами комнату под высоким потолком, разглядывая ряды постеров и мягкие игрушки, два старых платяных шкафа, миниатюрную стойку-елочку для колец, увешанную дешевыми яркими побрякушками. Он пощупал плотные темно-зеленые гардины, выглянул в сад и рассмотрел соседний дом, высокий и неосвещенный. По небу разливался желтоватый свет; в саду пигментными пятнами белели плашки снега. Наконец дверь отворилась. Грэм радостно обернулся.
На пороге, покачиваясь и держась за косяк, стояла высокая, нетрезвая на вид женщина с острым лицом и соломенными волосами, одетая в красный спортивный костюм.
