Виктория Токарева - Дерево на крыше
Сергей смотрел в ее спину и успокаивался. Человек работал и проголодался. Вернулся домой и ест.
Сергей вышел в прихожую и стал звонить своей маме, которая остановилась у родственников. Лена услышала:
— Она была на работе. Ночная съемка. Не имеет права. Все прописано в договоре.
Мама верила и не верила. Но что она могла сделать? Только спечь миндальное печенье.
* * *Александр уехал на съемки в другой город. И замолчал.
Его фраза: «Никого я еще не любил так долго и так хорошо» — могла стать началом. Но она легла на дно.
Лену он не забыл. Да, Лена лучше Нэльки и лучше всех. Но что ему с этим делать? Выгнать Веру с Иванушкой и взять в дом Лену с ее дочкой? Дочка Лены — наверняка хорошая девочка, но она чужая девочка. У нее есть свои папа и мама.
Лучше все оставить как есть.
Александр любил сына всеми силами души. Для Веры и Марго мальчик стал единственным смыслом существования.
Иванушка превратился в маленького божка в глубоко верующем окружении. Все в этом доме делалось для ребенка: работали, копили деньги, становились знаменитыми, заботились о репутации, чтобы Иван мог сказать: «Я из хорошей семьи».
Куда он денется, Александр? Старые родители, беспомощная Вера, которая умеет только стенать. С Иваном она не справится. Да и как можно разорять гнездо? Надо быть последней сволочью, чтобы бросить близких людей, погрузить их во мрак, а самому содрогаться в качественных оргазмах…
Что такое любовь? Химический процесс в мозгу. А сын — это целый человечек, с руками, ногами, живой и теплый.
Что касается Лены, у нее есть семья. Муж, ребенок. Помимо этого, она и сама из себя что-то представляет, Бог вложил в нее дискету. Перед ней длинная и яркая дорога. А по дороге — встречи, плохие и хорошие. Жизнь.
* * *Александр уехал на съемки и пропал с концами. Не давал о себе знать, как будто его не существует в природе. Или Лены не существует в природе.
Лена меж тем волновалась — как снимут ее собственный фильм, который они писали с Александром.
Сценарий — основа основ. Как сказано в Библии: в начале было слово. Сценарист в ответе за конечный результат.
Лена одевалась и ехала на съемки.
Режиссер Николай Иваныч пытался разрулить эпизод, стоял посреди площадки — немолодой, с серыми зализанными волосами, скучный, заурядный, как водопроводчик.
Актеры произносили текст, подбирая свои слова — бездарные и плоские.
Лена не понимала: зачем менять то, что хорошо, на то, что никак. Рядом с площадкой бегала жена режиссера и тянула к нему очищенный апельсин.
— Коля, съешь апельсинчик! — умоляла она.
— Послушайте, — тихо внушала Лена. — При чем тут апельсинчик? Они все слова перевирают. Пусть говорят по тексту.
— Отстаньте с вашим текстом! — огрызалась жена. — Мой муж с утра ничего не ел. Он умрет на вашей сраной картине, и мои дети сиротами останутся. Коля! — взывала она.
Лена понимала, что она бессильна.
Александр, его комната, музыка Джона Леннона, счастье сотворчества — все это не понадобилось. Осталась реальность, когда никто ничего не может и всем на все наплевать.
— Колечка, съешь апельсинчик…
* * *Наконец фильм был готов.
Фильм просмотрели в верхах. И закрыли. Почему? На всякий случай.
Высокие и высокооплачиваемые чиновники держались за свое место, боялись его потерять. Если фильм пропустить на экран, могут быть неприятности. Могут и не быть, однако — риск.
А если фильм запретить — оно надежнее. Кресло под чиновником не шатается. Он вольготно сидит всей задницей, получает продовольственный паек и уверен в завтрашнем дне. А то, что большой труд большого количества людей перечеркивается крест-накрест, это никого не волнует.
Перечеркнуть крест-накрест в старину называлось «похерить».
Чиновники с легкостью похерили труд, надежды, деньги, перечеркнули крест-накрест и пошли обедать.
Еще одна особенность того времени: не ставить в известность. Никого не вызывают, никого не оповещают, не объясняют причин. Просто вдруг пронесся слух. Кто-то где-то сказал… Вскользь… И тишина. Кто сказал? Где сказал? Может, в столовой, а может, и в туалете…
Лена пришла на студию. Редактор — душистая и скользкая, похожая на кусок импортного мыла — произнесла, глядя в зеркало пудреницы:
— Похоже, что твой фильм закрыли…
Она достала помаду и начала красить губы.
— Как?
Лена не поверила своим ушам.
— Они не объясняют: как и почему, — проговорила редакторша растянутыми губами.
— А что делать?
— Ничего не делать. Жить дальше. Не рак же у тебя…
Она закончила красить губы и захлопнула косметичку.
Лена в растерянности смотрела на ее холеное, ухоженное, красивое лицо.
Редакторша была женой номенклатурного работника и ходила на работу для развлечения. Чтобы не сидеть дома.
Редакторша бросила косметичку в сумку, поднялась и ушла.
Лена подошла к столу. В растерянности набрала номер Александра. Их совместный сценарий, плод их духовной любви, был цинично выброшен за ненадобностью.
Подошла Вера.
— Александр уехал, — сказала она. — Может, что передать?
— Наш фильм закрыли, — проговорила Лена. — Что делать?
— Плачь и наматывай слезы на кулак, — ответила Вера.
В ее словах не было злорадства. Это был реальный взгляд на существующую действительность.
Шли семидесятые годы, расцвет застоя. И пока на дворе стояла советская власть, все оставалось как есть: усредненность искусства и безнаказанность чиновников. И ничего больше не оставалось, как плакать и наматывать слезы на кулак.
Лена закончила сценарные курсы и пошла работать на телевидение. Ее должность называлась: штатный сценарист. Она получала заказы на передачи и должна была выполнять эти заказы. Темы заказных передач были ей не близки. Например, «Джон Рид» — молодой американец, которого в тридцатые годы занесло в Россию и он умер от тифа, бедный. Не исключено, что его отравили и похоронили в Кремлевской стене, чтобы скрыть следы.
Правда об этом Джоне никого не интересовала. Нужна была конъюнктурная липа о торжестве социалистических идей и о том, что Джон Рид встречался с Лениным.
Лена не умела писать по заказу. Ее воображение попадало в клетку, как птица, и замолкало. Она становилась бездарна, и это ее убивало.
Лена написала первый вариант. Получила поправки. Поправки давала ее начальница — энергичная женщина, член партии.
Лене хотелось спать от этих поправок, а еще лучше — заснуть на много месяцев летаргическим сном, чтобы ничего не видеть и не слышать. Вокруг нее ходили неинтересные люди. В буфете лежали бутерброды с засохшим сыром, тяжелые масляные пирожные и крутые яйца под майонезом.
