Валентин Распутин - Деньги для Марии
– Чай пить будете? – спрашивает она.
– Сережа, чай, – говорит старуха.
– Несите, несите. Чай– это хорошо. Кузьма сползает вниз.
– Тоже стаканчик выпью, – говорит он.
– Обязательно надо выпить, – отвечает старуха. – Я и то подумала, не разбудить ли вас.
Пристроившись за маленьким столиком, они пьют чай, и старуха угощает Кузьму домашними печенюшками. У Кузьмы наверху в сумке есть яйца и сало, но он не решается достать их, все думает, что надо достать, и не может осмелиться. К чему им, поди, его сало? Они люди интеллигентные и говорят между собой так, будто только вчера сошлись и не успели еще друг на друга налюбоваться. А живут давно; старуха рассказывает Кузьме, что они едут к сыну в Ленинград, сын вообще-то каждое лето приезжал к ним сам, но нынче он был в заграничной командировке и не смог их навестить. Она расспрашивает Кузьму, и Кузьма отвечает, что он едет в гости к брату, с которым не виделся семь лет. Старик больше помалкивает, но слушает внимательно. Кузьме хорошо сидеть с ними, и он потом уже не стесняется их, особенно старуху, которая, оказывается, выросла тоже в деревне и деревенских уважает.
Она говорит Кузьме, что все люди родом оттуда, из деревни, только одни раньше, другие позже, и одни это понимают, а другие нет. Кузьме это нравится, он поглядывает на старика, что скажет он, но старик молчит. И доброта человеческая, уважение к старшим и трудолюбие тоже родом из деревни, говорит старуха, но теперь уже сама смотрит на старика.
– Правда, Сережа? – спрашивает она.
– Возможно.
И тут приходит парень, по песне они слышат его еще издали. Он закрывает за собой дверь и продолжает петь:
Самое с бабами в мире Черное море мое, Черное море мое.
– Эк красиво! Эк красиво! – укоризненно качает головой старуха. – И кто тебя таким песенкам учит?
– А что – плохие песенки, что ли?
– Да уж чего хорошего?
– Да ну тебя, бабуся! Уж не знаешь, к чему прикопаться. Цензурные песенки, без мата. Хоть в концерте разучивай. – Парень присаживается рядом с Кузьмой и встряхивает, будто взбалтывает, голову. – Почти в норме, – радостно сообщает он. – Чуть-чуть осталось, это пройдет. Как ты это на меня, бабуся: голову, говоришь, свою замучил?
– И правда. Пьешь и пьешь. И денег тебе не жалко.
– Деньги – это ерунда, дело наживное.
– Деньги тоже уважать надо. Они даром не достаются. Ты за них работаешь, силу свою отдаешь, здоровье.
– Денег у меня много. Они меня, бабуся, любят. Они – как бабы: чем меньше на них внимания обращаешь, тем больше они тебя любят. А кто за каждую копейку дрожит, у того их не будет.
– Как же не будет, если он их не бросает зря на ветер, не пропивает, как ты?
– А так. Они поймут, что он жмот, и – с приветом!
– Вот уж не знаю.
– Точно я тебе говорю. Ты, бабуся, не думай, деньги тоже с понятием. К крохобору крохи и собираются, а ко мне, к простому человеку, и деньги идут простецкие. Мы друг друга понимаем. Мне их не жалко, и им себя не жалко. Пришли – ушли, ушли – пришли. А начни я их в кучу собирать, они сразу поймут, что я не тот человек, и тут же со мной какая-нибудь ерунда: или заболею, или с трактора снимут. Я это все уж изучил.
– Интересная философия, – замечает старик. – Сделайся, значит, простягой, и деньги твои?
– Не-е, зачем? Работать надо, – серьезно отвечает парень. – Я люблю работать. В месяц по двести пятьдесят, по триста выколачиваю, а зимой, когда трелевка начнется, все четыреста. За мной не каждый удержится. Если не работать, откуда им быть?
– Это где же такие деньги? – не выдерживает Кузьма.
– У нас в леспромхозе. У нас механизаторы хорошо получают.
– А что толку? – говорит старуха. – Все равно ты их и пропиваешь.
– Пропиваю. А что? Я за день намерзнусь, намаюсь, и не выпить? Что это за жизнь? Я отдых тоже должен иметь.
– Жена тебе, наверное, сама к вечеру каждый день бутылочку берет?
Парень смеется.
– Подкусываешь, бабуся? Я бы за такую жену чего хочешь отдал.
– А твоя-то, значит, не очень любит, когда ты пьешь?
– Ну да, не понимает. Но теперь это неважно. Я с ней разошелся.
– Разошелся?
– Ага. Вот недавно. Разошлись, я сразу и поехал.
– А почему?
– Без понятия она, не понимала меня. Поэтому. В бане родилась, а кашлять тоже надо по-горничному. Ну ее! – Парень бодрится. – На свете баб много.
– Они все, голубчик ты мой, не любят, когда пьют. Каждой охота по-человечески жизнь прожить. А ты явишься домой чуть тепленький, да еще начнешь характер свой показывать, буянишь, наверно.
– Не. Я смирный. Меня если не трогать, я спать ложусь. Но тоже под пьяную руку меня не зуди. Не люблю. Утром говори что хочешь, все вынесу, а с пьяным со мной лучше помалкивай.
– Неуважение к женщине тоже родом из деревни, – говорит старик старухе.
– Нет, Сережа.
– Что это? – не понимает парень.
– Сережа говорит, что женщину в городе уважают больше, чем в деревне.
– А чего ее сильно уважать? Она потом на голову тебе сядет с этим уважением. Я знаю. Ее надо завсегда в норме держать, не давать ей лишнего. А то слабинку почует – и пропал. Начнет тебе права качать. Заездить могут.
– Тебя заездишь, – с сомнением говорит старуха.
– Я другой разговор. А есть которые слабохарактерные, им достается.
– Ну что ты несешь? Что ты несешь? Смотрите-ка, какой заступничек! Сам пьет, а женщина у него виновата, – не то сердится, не то удивляется старуха. – Вот теперь и достукался, будешь жить один.
– Зачем один? Я себе найду.
– Кто за тебя, за пьяницу, пойдет?
– Бабуся! – с ласковой укоризной произносит парень. – Стоит только свистнуть… На белом свете, бабуся, полно лишних баб. Им тоже жить охота. Женщины, они слабые, правильно? Они без нас не могут. Я вот сам деревенский, а в город когда приезжаю, завсегда себе бабу найду. Говорят, деньги им надо давать, то, другое – ерунда это, это, может, до революции и было. Теперь у них сознательность. Они обхождение любят, правильно? Им только не хами, сумей подъехать – и все в порядке будет.
– И хорошо твоя жена сделала, что разошлась с тобой, – говорит старуха.
– Это ты о чем? – удивляется парень. – Что я бегал от нее? Это неуважительная причина. Все бегают.
– Ты всех на свой аршин не меряй.
– Да что ты мне, бабуся, говоришь. Мне вот одно место давали почитать в одной книжке. Там писатель, не помню его фамилию, пишет, что кто, значит, это… не изменял своей жене, тот вроде дурака, нет у него интереса к жизни. А что? Правильно! С одной-то всю жизнь надоест. Приедается.
– Сережа, ты слышишь, что он говорит? – улыбаясь, спрашивает старуха.
– Слышу.
– Скажи ему.
– Зачем?
– Нет, ты скажи. Ведь он думает, что так и надо. Ведь он ничего не знает.
