Глория Му - Вернуться по следам
– Нет, – мне все еще было неловко, – это называется «блеф». Прочитала в одной книжке…
– Та «брехня» это называется, – уже откровенно заржал Игорек. – А эти дурни и поверили… Вот же каличные… А ты – самое хитрое брехло из всех, кого я знаю.
– Дружить не будешь? – снова спросила я. Его слова слабо напоминали похвалу, и я решила уточнить. Так, на всякий случай.
– Глория, – Игорек подошел и неловко обнял меня за шею, – я всегда буду с тобой дружить, бо ты – моя зирочка, и я тебя люблю. И дружить с тобою буду всегда, хоть ты что хочешь делай, хоть говно ешь – все равно буду. А когда мы вырастем, то я на тебе поженюся, от так.
– Правда? – спросила я, а Игорек кивнул. – А если я не буду говно есть – все равно поженишься?
Тут мы уже вместе заржали, и Миша тоже обрадовался, стал на нас прыгать и повалил на песок. Поборовшись с собакой, пока не надоело, мы стали по очереди бросать палку в воду, Мишенька ее приносил, а мы просто болтали.
– Ты не печалься, что их надурила, – утешал меня умница Игорек, – то ж была военная хитрость. Не зря мы ирокезы – самые бессовестные и безжалостные воины, да? И не зря нас называют «настоящие гадюки», мы – самые хитрые и самые быстрые…
– Это да, – сказала я, – только, Игорь… С нами теперь и правда никто дружить не будет. Вообще никогда. Ябед нигде не любят…
– И-и-и-и-и, – махнул рукой Игорек, прямо как тетя Галя, – увидишь, еще теперь мириться прилезут. Ты это здорово придумала – про фашистов. И как я сам не дотумкал? Кому ж охота фашистом быть? А никому… Попомни мои слова – придут…
Игорь как в воду глядел.
Уже в следующие выходные, когда мы пришли в клуб смотреть кино про Митю Гайкина[2], кто-то из детей закричал со второго ряда: «Глория, Глория! А идите к нам, мы тут место держим!»
Я опешила, но Игорек, самодовольно шепнув мне: «Видишь, я же говорил», схватил меня за руку и потащил, куда звали.
Мы втиснулись на гладкую лавку, забитую детишками, и к нам сразу потянулись руки с пакетиками семечек и лещины. Дети угощали нас и наперебой галдели: «Видите, мы не фашисты! Давайте мириться!»
Я не просто опешила, я чуть не превратилась в соляной столп, но Игорек – ничего, смеялся, пожимал руки, сунул мне чей-то кулечек с семечками и обнял за плечи. А потом начался фильм, и мы, конечно, забыли обо всем на свете.
Да, хочу сказать о культурной жизни. Деревенька наша была совсем крошечной, все радости цивилизации, как-то: почта, школа, танцы, правление колхоза – были в соседней, за восемь килóметров, а у нас из очагов культуры были только сельпо и клуб.
В сельпо сидела тетя Зоя и ничего не продавала. То есть иногда туда выбрасывали соль, сахар, хлеб, и женщины все это быстро растаскивали по домам, в остальное же время собирались там просто поболтать – как раньше у колодца, но теперь ведь колодца никакого не было, были прогресс и колонка в каждом дворе.
До появления моего папеньки и клуб почти пустовал – проводили там иногда какие-то собрания, потому что в нашей деревне были два передовика – папа Игоря, дядя Боря, и знаменитый мужчина-дояр Сергей Наливайко (ну правда, такая фамилия; кстати, все местные держали коз, а у него была единственная на деревне корова – уж не знаю, в качестве тренажера, чтобы в форме быть, что ли?).
Так вот, клуб был маленький и паршивый, похожий на крымскую беседку, только намного больше, конечно, – такие беленые колонны, знаете, и по бокам все забито фанерой. Даже статуи Ленина не было.
Папенька же, приехав, стал организовывать досуг (чтобы врачи его не передохли с тоски и не поспивались), открыл библиотеку, где заправляла теперь внучка бабы Веры – Люся, и она не сидела без дела – по книжки приходили из соседних деревень, поскольку папенька слил туда в основном приключенческую литературу (а с марксизмом-ленинизмом, сказал, сами разбирайтесь).
А еще папа «договорился», чтобы к нам возили кино, и к нам в деревню по выходным стал приезжать важный такой киномеханик, правда, поздно – в девять вечера (если что, для людей, которые просыпаются в пять утра, девять вечера – это поздно), но все равно все приходили смотреть кино, рассаживались по длинным деревянным лавкам, лузгали семечки, грызли орехи и жевали попкорн. То есть тогда он, конечно, не назывался попкорном, а просто – жареной кукурузой, и готовили его из такой маленькой кукурузки с черными зернами – с солью, или жженым сахаром, или с медом, и мы с Игорьком очень любили смотреть, как черные зернышки раскрываются на чугунной сковороде в белые хрусткие пустышки.
В кино ходили все, и «доктора» – они считались чистой публикой, за неимением других важных шишек, – и папа с мамой иногда ходили. Мама наряжалась, и папа всю дорогу от дома нес ее на руках, потому что ходить на каблуках по нашей деревне – это было безумие. Все женщины у нас носили кирзовые сапоги или туфли без каблука, треники, цветастые платья, телогрейки и платки, а мужчины – те же сапоги, пиджаки, брюки, майки (Знаете, такие майки, в которых Брюс Выллез обычно мир спасает?). И кепки, разумеется. И уродливые маленькие шляпцы с засаленными лентами.
Теперь я хочу исполнить короткую песнь славы в честь кумира нашего детства – Мити Гайкина.
Ну что вам сказать, мои юные друзья, жертвы Гарри Поттера? Как вам объяснить, кто был этот великолепный Митя? Митя Гайкин был такой же великолепный дятел, как Джеки Чан, только о-о-очень серьезный. Все свои трюки он работал сам – запрыгивал на лошадь легко, как на собаку, шарился по крышам, бросался с утесов в воду и долго стоял красавцем на фоне заходящего солнца. Был настоящим индейским вождем, бессмысленным и беспощадным.
А, да, вы же не знаете. Вы же не видели ни «Чингачгука», ни «Белых волков», ни «Апачей».
Когда я была маленькой, все дети играли в индейцев. И все дети смотрели кина про индейцев, а кина эти снимала в ГДР (ну погуглите, была такая страна) киностудия DEFA, и во всех этих кинах главным героем был он – наш незабвенный Митя, мускулистый, статный красавчик с орлиным профилем, любимец детей, и не только. Даже тетя Галя говорила о нем: «Красивый хлопец, прям как наши… Только волосья длинноваты».
Хотя Гайкин играл совершенно разных вождей и сюжеты фильмов не были связаны между собой, они воспринимались публикой как сериал про Митю. Публику не смущало, что Гайкин был индейцами разных племен, например последним из могикан или предпоследним из апачей. Ну, бывает. Человек на руководящей работе (вождь же), сегодня поднимает колхоз делаваров, завтра – арапахо. А то, что девушки к нему липнут разные, так что ж… Он – мужчина серьезный, положительный, лишнего себе не позволяет… Ну, приобнимет за плечи или запечатлеет на ком-нибудь целомудренный поцелуй – ничего такого (фильмы считались юношескими, с любовью там так себе дело обстояло). Нам же, детям, было только на руку, что дело обходилось без всяких там слюней, мы хотели подвигов и приключений.
