Харуки Мураками - Норвежский лес
Я взглянул ей в лицо. Она сняла очки, и я, наконец, ее узнал. Первокурсница, я видел ее на занятиях по «Истории драмы II». Просто прическа была совсем другая, так что сразу не смог узнать.
— Так у тебя же до летних каникул волосы длинные были, вот досюда. — сказал я, показав рукой сантиметров на десять ниже.
— Ну да, летом химию сделала. Но очень уж безобразно получилось. Я вообще думала, умру. Будто водоросли к волосам налипли, как у утопленницы. думала умру, мучалась-мучалась, потом постриглась коротко. Но ничего, зато не мешают.
Говоря это, она приглаживала короткие, сантиметра по четыре или пять, волосы. Потом посмотрела на меня и улыбнулась.
— Да совсем неплохо получилось, — сказал я, поедая омлет. — Ну-ка, голову поверни.
Она повернула голову вбок и замерла так секунд на пять.
— Ух ты, по-моему, здорово идет! Явно форма у головы красивая, уши симпатичные.
— Да, я тоже так думаю. Постриглась, а потом смотрю, вроде ничего. Но мальчишки никто так не говорят. То говорят, на первоклассницу похожа, то из концлагеря сбежала. Почему мальчишкам только длинные волосы у девочек нравятся? Фашисты настоящие. Противно аж. Почему мальчишки считают, что девочки с длинными волосами обязательно утонченные, отзывчивые, женственные? да я вреднющих девочек с длинными волосами человек двести пятьдесят знаю.
— А мне твоя прическа нравится, — сказал я.
На самом деле это не было ложью. С длинным волосом, как я припоминал, она была совершенно заурядной симпатичной девушкой. Но та, что сидела передо мной сейчас, источала свежую жизненную энергию, точно только что появившийся на свет весной детеныш какого-то животного.
Глаза ее весело бегают, смеются, сердятся, возмущаются, размышляют, точно отдельные живые существа. Я так давно не видел такого одушевленного лица, что какое-то время восхищенно его разглядывал.
— Ты правда так считаешь?
Я кивнул, поедая салат. Она опять надела свои очки и посмотрела сквозь них в мое лицо.
— Слышь, а ты не врешь?
— Нет, я вообще стараюсь быть честным.
— Хм, — хмыкнула она.
— А зачем очки такие темные носишь?
— Да волосы как обрезала, чего-то не хватает. Какая-то незащищенность, будто голой в толпу людей попала, вот и ношу очки.
— Да? — сказал я. И доел остатки омлета. Она с неподдельным интересом наблюдала, как я ем.
— Тебе туда не надо? — сказал я, показывая на ее компанию.
— Да успеется. Как еду принесут, пойду. Неважно. Я тебе есть-то не мешаю?
— Да какое там, я уже, тем более, все съел, — сказал я.
Поскольку за свой столик уходить она не собиралась, я заказал кофе. Хозяйка унесла тарелки и взамен оставила сахар и сливки.
— А почему ты не отозвался на лекции, когда отмечали? Ты же Ватанабэ? Ватанабэ Тору, правильно?
— Да, правильно.
— Так почему ты не отозвался?
— Да настроения сегодня не было.
Она опять сняла свои очки, положила их на стол и уставилась на меня, точно на клетку с диковинным животным.
— Настроения сегодня не было, — повторила она. — Знаешь, ты разговариваешь, прямо как Гемфри Богарт (Humphrey Bogart). Насмешливо, с достоинством.
— Ну ты скажешь тоже. Я человек простой. Каких много.
Хозяйка принесла кофе и поставила передо мной. Я потихоньку пил его, не кладя ни сахар, ни сливки.
— Во, ни сахар, ни сливки не кладешь?
— Да я просто сладкое не люблю... А ты что подумала? — терпеливо объяснял я ей.
— А где так загорел?
— В походы ходил, недели по две на ногах. Туда-сюда. С рюкзаком и спальником. Вот и загорел.
— А куда ходил?
— В Канадзаве обошел весь полуостров Ното. до Ниигаты ходил.
— Один?
— Ну да... Кое-где, бывало, правда, кто-то пристраивался вместе.
— А романов не было? Познакомился, там, с девушкой где-нибудь по дороге, и все такое.
— Роман? — удивился я. — Слушай, ты что, вообще не соображаешь, что ли? Какие романы, когда ходишь с одним спальным мешком, борода вот такая?
— И всегда так один в походы и ходишь?
— Ну да.
— Любишь быть один? — сказала она, подперев рукой подбородок. — Путешествовать в одиночку, есть в одиночку, на лекциях сидеть в одиночку.
— Один быть никто не любит. Просто насильно никого с собой общаться не заставляю. От этого одни разочарования.
Она прикусила дужку очков и низким голосом произнесла :
— «Никто не любит одиночества. Просто я не люблю разочарований.» Будешь мемуары писать, так и напиши. — сказала она.
— Спасибо.
— Зеленый цвет тебе нравится?
— Это ты к чему?
— Потому что на тебе водолазка зеленая.
— Не так чтобы люблю. Какая разница, какой цвет?
— Не так чтобы люблю. Какая разница, какой цвет? — повторила она за мной вслед и спросила. — Мне нравится, когда так говорят. Как будто стену белят свежей известкой. Тебе так говорил кто-нибудь?
— Не-а.
— Меня Мидори (яп. "зеленый") зовут. Но зеленый цвет мне совсем не идет. Странно, да? Как-то чересчур, не кажется? Как заклятие какое-то. А старшую сестру зовут Момоко (момо — яп. "персик"). Смешно, да?
— И как, идет ей розовый цвет?
— Знаешь, очень идет. Как будто родилась, чтобы в розовом ходить. Вот ведь несправедливо как.
На ее стол принесли еду, и юноша в индийской клетчатой рубахе позвал ее : «Мидори! Еда пришла.» Она махнула ему рукой, мол, поняла.
— Ватанабэ, а ты конспект ведешь? По «Истории драмы II»?
— Конечно.
— А можешь одолжить? Я пару лекций пропустила, а в группе не знаю никого...
— Конечно, могу.
Я вытащил из портфеля тетрадь, проверил, не было ли в ней чего лишнего, и протянул Мидори.
— Спасибо. А ты послезавтра в универ придешь?
— Угу.
— Тогда, может, придешь сюда к двенадцати? Я тебе конспект отдам, и заодно пообедаем вместе. У тебя ведь несварений не случается, если ешь не один?
— Да ладно тебе... Но не стоит за это взамен ничего такого. Подумаешь, конспект одолжил.
— Ничего. Я люблю благодарить. Не забудешь, может, запишешь лучше?
— Да чего бы я забывал? Послезавтра, в двенадцать часов, встречаемся здесь.
— Со стороны ее столика донеслось : «Мидори, иди быстрей, остывает все». Она не прореагировала.
— А ты всегда так разговаривал?
— Ну да, вроде. Не обращал внимания вообще-то, — ответил я. Я действительно впервые слышал от кого-то, что у меня какая-то особая манера говорить.
Она о чем-то задумалась, потом улыбнулась и ушла за свой столик.
Когда я проходил мимо ее столика, она помахала мне рукой. Остальные трое глянули на меня лишь мельком.
В среду, хотя было уже условленных двенадцать часов, Мидори в ресторане видно не было. Я хотел попить пива, пока она не придет, но в ресторане стало людно, и мне пришлось сделать заказ и поесть.
