Петер Вебер - Вокзальная проза
По ночам в зале просвечивают белые кубики. Благодаря световым столбам, которые мы размещаем на заднем плане, отчетливо видна непомерная концентрация: вокруг часового механизма лежат мячи размером с человека, мало-помалу разрастающиеся в ячейки и кубы и размещающие свои отводки по всему зданию. Вот и сидящие в кафетерии словно бы охвачены ими. Мне надлежит самолично ощупать молочные стаканы, только так я пойму собственное крушение, собственный провал, собственное кружение и далекое увядание. Любой побег кончается под большими часами, любая уловка ведет в куб, а любой куб содержит веру, постройку, собственный маленький мир. Мы поднимаем крышку, запускаем внутрь руку, чувствуем биение пульса и шевеления. Торопыги, запертые здесь, полагают, будто они и впрямь движутся вперед, топчутся в зеленых и желтых водах, которые от их движений вскипают пеной. А стоит их освободить, они просто-напросто убегают. Авиапассажиры, невесомо покоятся в скоростях, в малых озерах. Счастливым мы позволяем ехать дальше, они ни о чем не думают, ничего не помнят, мы их не освобождаем, они стабилизируют центр. Множество молодых людей, которые устроили сбор под часами, заползают на незримую липучку. Из открытых сумок, из полузакрытых рюкзаков гремит музыка, у каждого свой плеер, свои наушники, свои персональные рельсы. Они очень быстро стареют, их спасают из басовых глубин на мелководье. Пробужденных встречают тепло и потчуют щедро. Зачастую в пустых ячейках обнаруживают личные вещи: таблетки, телефоны, модели поездов, мелочь, эрзац для чего-то целого. Всевозможные жидкости, которые мы вычерпываем, называются алкалоиды, они крепко насыщены миром и быстро отправляются на переработку.
Нулевой столб
Меня прикрепили к бригаде модельщиков. Главное условие работы с моделями — применять лишь те материалы, которые использованы при строительстве самого вокзала, стены мы кладем из настоящих строительных кирпичей, пустые помещения заполняем предметами из окружающего нас мира, подобно первым модельщикам, которые десятилетиями сооружали модель Альпийских гор, используя камни из этих самых гор, на которые первыми поднялись и подвергли измерению. Десятилетиями скрупулезной работы они набивали холмы платьями и письмами, прекрасно сознавая, что реставраторы будущего непременно наткнутся на эти письма. Если раньше наши модели хранились в задних помещениях, за стеклом, разложенные по витринам, то теперь их выставляют в проходе под аркадами, как раз под нулевым столбом на столах и цоколях, и устраивают торжественное открытие. Наш инструмент — подзорные трубы и лупы. Да еще сковорода, на которой каждый день жарят яичницу-глазунью. Или строение из обувных коробок; водруженные одна на другую, они представляют собой лобную пазуху, вестибюль и поперечный зал. Если снять верхние коробки, под ними окажется чертеж Булочной улицы, которая и в самом деле проходит под полом вестибюля, можно распознать рыбокоптильни, давильню, наши пекарни, мясные и колбасные лавки, длинные столы для масла. На одном из цоколей размещен натюрморт: два банана, яблоко и апельсин-королек. На другом — опрокинутая вверх дном шляпа-котелок, здесь разливают по бутылкам свежие, еще не остывшие алкалоиды. Мы обслуживаем несколько бассейнов и аквариумов. То, что в моделях меняется, по нашим сведениям, оказывает прямое воздействие на всю постройку. То, чего мы касаемся в малом масштабе, немедля отражается и в большом.
Повсюду входит в моду проводить отпуск на вокзале. На одной из моделей, именуемой Лондон — Люцерн, мы прокручиваем все имеющее произойти. Для начала я перемещаю нулевую точку из вестибюля на фасад, самой тонкой из всех кисточек окрашиваю серый нулевой столб в золотой цвет; это простенькая колонка над внешними аркадами. Потоки пассажиров едва замечают ее на ходу, взгляды у них либо опушены долу, либо устремлены вдаль. Некогда вокруг этого камня разгорелся яростный спор, множество городов желало заполучить себе нулевой километр, поскольку он служил закладным камнем для большого альпийского вокзала, который соберет в себе все железнодорожные пути континента. Начиная от нулевого столба континент и был измерен. Для городских британцев, которые числятся среди первооткрывателей внутренней Европы, внутренность континента была столь же загадочна, как и самые отдаленные их колонии. Фирвальдштетское озеро они превратили в свой крупнейший порт. Берега озера украсили зданиями роскошных отелей, каждую сколько-нибудь заметную горную вершину снабдили железной дорогой. Гигантское шале, которое много десятилетий размещалось в старом люцернском казино, но оказалось там уже не ко двору, теперь пристраивают к задней стене вестибюля. Шале должно остаться под крышей, от нуле-во го столба до него всего несколько шагов. Поваров, обслуживающий персонал, осветителей, модераторов переведут из Люцерна, потому что они мастера в своем деле. Вести хозяйство в гостиницах с комнатами отзвуков очень нелегко, требуются квалифицированные звукотехники, сервис должен быть на высоте, ибо смесь из уютности и обще-слышимости может вылиться в ох какое ядовитое шиканье.
В гигантском шале находится еще одна выставка под названием Малоя — Нью-Йорк. Ведь если б линию Ретийской железной дороги протянули не только до Санкт-Морица, но и до Малой, иными словами — в Верхний Энгадин, мог бы возникнуть город в крупнейшей сумеречной гавани мира, можно сказать, альпийский Нью-Йорк, между полями фирна, которые простираются аж до Зильского озера, дабы обеспечить зимнему солнцу живописнейший закат, оно как по волшебству вызывает многократно воспетый поэтами багрянец, который мерцает по обеим сторонам на вечно обледенелых склонах. Проектировались высоченные башни-отели и замки для гостей, а на ледяной поверхности — крупнейший альпийский аэропорт, где зимой садились бы самолеты на лыжном шасси, а летом — пузатые гидропланы, из которых выходили бы голливудские знаменитости. Небоскребы отражались бы в озере, как бы удваиваясь, вокруг озера образовался бы венок из отелей-замков, город Санкт-Мориц умножился бы в Малое. На деле бельгийский дорожник построил у озера один-единственный отель, построил в надежде на будущую железную дорогу; там собирались сливки общества, десятилетиями тщетно ожидая большого мира. Этот мир так и не появился, и тогда в гранд-отеле начали разыгрывать кораблекрушения. Кульминация выставки Малоя — Нью-Йорк — наводнение, большое шале заливают водой, как некогда ресторан гранд-отеля, где праздновали венецианский карнавал. В зале воспроизвели каналы, гондолы вместе с певцами-гондольерами доставили прямиком из Венеции. Зал был непоправимо и безвозвратно погублен водой.
Швабское море — последний бассейн, который я вижу перед собой. Здесь взбивают алкалоиды, чтобы создать иссеченные западным ветром фиолетовые волны, каковые затем надлежит описать в бурном стремленье, так мы пытаемся снова воспламенить свои гласные, в которых столь остро нуждается привокзальный немецкий. С незапамятных времен гласные смачивали в Боденском озере. Едва зеркало вод успокаивается, мы снова подливаем в бассейн краску, запускаем в небо воздушные шары, которые наполняем прекраснейшими звуками, ведем себя в точности, как строители воздушных шаров, которые на Боденском озере выпевали гласные в огромные помещения. Своим крепнущим восторгом они наполняли оболочки первых воздушных шаров. В грядущие времена, как всем известно, мы будем перемещать по воздуху целые вокзалы, к чему, собственно, и готовимся.
Церкви и корабли
На правах служки я помогаю нашему свадебному служителю, сооружаю алтари на колесах, высотой в человеческий рост, трибунку с часовой башенкой почти в человеческий рост и с ширмочкой, украшенной цветами, отыскиваю тихие уголки для венчаний. Служитель встречает маленькие группки и проводит их через весь ритуал. Особенно шикарным считается даже на маленьких свадьбах сразу после венчания появиться в полном зале, где уже поджидает фотограф. Многие вбили себе в голову идею жениться в пустом зале, что вызывает величайшее уважение к новобрачным, но и обрушивает на них уйму долгов, которые им придется выплачивать всю оставшуюся жизнь. Это отражается на качестве брака, и зачастую самые многолюдные празднества оказываются самыми печальными. Посторонним наблюдателям, незнакомым с акустическими законами реверберации, редко удается благополучно дотянуть до конца грандиозно задуманный праздник, целиком наполнив его смехом и торжественностью, хотя мы по желанию готовы настроить весь вокзал на парадно-свадебный лад. Обычно именно при самой тщательной подготовке свадебное настроение так и не рождается, все просто сидят и скучают, гости устают, не танцуют, засыпают, рано откланиваются, и под конец в зале остаются лишь печальные новобрачные. Им надо стерпеть не только финансовые расходы, но еще и неслыханный позор из-за того, что свадьба их не стала поводом для веселого праздника. Мы советуем побыстрей развестись и тотчас проводим должную процедуру. Не задаром, конечно.
