Марга Клод - Грузовой лифт
– Черт возьми, я ушел, не отдав постскриптум к письму, которое вручил вам в предыдущей главе. Простите, в моем возрасте память уже дырявая. Еще чуть-чуть, и я мог бы вас не застать…
Он передает мне смятый клочок бумаги, а затем семенит обратно в сад. Оставленное им послание нацарапано так небрежно, словно писалось в полной темноте, и содержит следующие слова:
P.S. Мир, который вы ищете, обладает двумя входами, которые ведут к двум параллельным коридорам. Насколько хватает глаз, оба они образуют один коридор. Тот вход, куда вы направитесь через несколько минут, чтобы уйти отсюда, – это выход через сад. Другой предназначен для меня – это выход в дереве. Мы будем пересекать разные пространства, вы об этом прекрасно догадываетесь. Тем не менее в конце нашего обоюдного движения через соответствующие отрывки мы станем абсолютно одинаковы, и лишь один из нас проникнет в завершающую трубу. Тот, кто останется, будет носить в себе тень двух других. Куда бы он ни шел и что бы ни делал, я всегда буду вами, а вы – мной. До скорого, с дружеским приветом.
25. Сад без возврата
Благодаря волшебной коробке, в начале двадцать пятой главы нашего рассказа все персонажи, за исключением читателя и писателя, ибо таков обычай, были возвращены в пустоту, откуда их извлекли.
С тех пор мы знаем, что вызов призраков – вовсе не сложная операция, но придание им видимости жизни – опасная физическая авантюра. Мы разломали одну за другой черные коробки и убедились, что обитаемая пустота везде одинакова. В эту минуту мы размышляем над хрупкостью вымышленного мира, что по контрасту приводит нас к жестокому осознанию господствующей тяжести реального. Мы вертим в пальцах огромный ключ, оставленный нам пернатым стариком, а затем бросаем прощальный взгляд на груду предметов, загромождающих сундук. Помянем беднягу Ламбера, приложившего столько сил, чтобы подвести нас к этому моменту синтеза, следующему за рассказом, но предшествующему его замыслу.
Проходя мимо венецианского зеркала, задержимся на пару секунд перед худым, сгорбленным отражением старика, чья улыбка напоминает уловку, а затем наденем плащ, валяющийся вместе с другими на полу. Моделей столько, что не хватит и тысячи страниц для их описания. Найдем плащ, соответствующий нашей эпохе, и облачимся в него. Теперь вынем стеклянную панель, отделяющую нас от сада, и пойдем по тропинке, петляющей между купами деревьев. Прошагаем под высоким дубом – его листья трепещут, а на коре мы не замечаем никаких следов двери. Зверей, пьющих у берега водоема, похоже, не беспокоит приближение человека.
Обретем здесь атмосферу летнего утра. Пока мы движемся по траве, стук нашего сердца начинает управлять ритмом наших шагов. Теперь мы пересекаем равнину, усеянную зелеными и цветущими островками. У подножия холма сидит молодой человек, прислонившись спиной к скале. Он читает книгу, но, похоже, охотно отвлекается, заметив стайку бабочек, порхающих у него над головой. Мы должны ему помахать или украдкой пройти мимо? Молодой человек встает и делает пару шагов в нашу сторону. Неужели он идет нам навстречу? Нет, он замирает, словно задумавшись, а затем отворачивается. На спине его куртки крупными мазками нарисованы буквы алфавита.
Дальше наша тропа забвения теряется среди камней. Сдвинем этот ногой: убегают три паука – это «черные вдовы». Однако над равниной проносится сильный вихрь, и солнце закрывают тучи. Идет дождь. Через несколько секунд повсюду из земли поднимаются растения. Слышно, как они растут в воздухе, вытягивая из наших ушей слова: ручей, молния, гром. Между камней выстраиваются колонны муравьев, а в проясняющемся небе – большие скопления птиц. Теперь, насколько хватает глаз, вокруг сплошные степи, колышущиеся на ветру. С побелевшего неба падают хлопья снега. Их сигнал послужит нам руководством. Впрочем, смотрите, завеса пыли истончается, а затем вновь надвигается на солнце, свет которого оттеняет контуры палисадников, обнесенных низкими стенками. Взгляд там задерживается, лаская пригорки и заросшие кустарником бугорки. Нам достаточно здесь поселиться, и время остановится. Достаточно одного слова, одной мысли, чтобы молния разорвала палимпсест пространства, чтобы в точке сборки взгляд наш отправился в погоню за воробьем, во всю прыть скачущим в ветвях боярышника, чтобы мы заблудились в густых колючих зарослях. Но меж двух базальтовых тумб мы замечаем конец тропинки. Она ведет к проходу, который вклинивается в кусты бересклета. Воздух гудит от насекомых…
Оставим справа от себя это болото – вероятно, просто воспоминание. У нас за спиной свет начинает мигать. Что это? Всего лишь день и ночь, сменяющие друг друга. Пойдем дальше. Теперь мы попадаем на веранду, которую затеняет плющ, а затем выходим в коридор, открывающий вид, расположенный выше глаз: линия горизонта – вверху, а точка схода – внизу. Все вместе образует параллелепипед, состоящий из двенадцати ячеек, соединенных между собой анфиладой двенадцати открытых дверей…
Первая ячейка, в которую мы проникаем, насыщена светом, поглощающим весь рельеф, а вторая, очень темная, пропускает глухой шум. Третья и четвертая – всего шаг глубиной. Пятая откликается всеми своими углами на капризный полет мухи. На глинобитном полу шестой лежат две скрещенные ложки. Стены седьмой с одной стороны совершенно гладкие, а с другой – сморщенные, правым глазом ее видно, а левым – нет. В восьмой деревянный робот выделывает акробатические трюки на маленькой трапеции. Девятая открывает с каждой из четырех сторон разные пейзажи, а через потолок – усеянное звездами небо. Стены десятой увешаны пожелтевшими портретами, а одиннадцатая, напоминающая мозаику из разбитых зеркал, пропускает сквозь щели лучи вечернего праздника. Но вот двенадцатая и конец коридора. Наконец-то дверь: маска с золотистыми волосами, инкрустированная в дерево, придает ей свирепый вид. Глаза кажутся живыми. Вытянутый палец перед сомкнутыми бесстрастно устами велит хранить молчание. Вот мы и добрались до конца пути. Вставим ключ в замок и повернем его. Задвижка свободно прокручивается в гнезде. Осторожно раздвинем створки, на плечо нам ложится рука. Неужели это вы, читатель, любезно дошли со мной аж досюда? Идите первым, прошу вас. Снаружи прохладный ветерок. По-моему, мы очень легко одеты. Подождите, я закрою. Смотрите, в эту самую минуту над Вольноградом занимается день, и из тумана, который ледяной ветер гонит по лабиринту сырых улиц… Вспомните. Здесь была набережная, или нет – проспект. 39, 37, 35, вот этот, мы на месте. Ламбер вошел сюда, а мы – следом за ним. В коридоре все еще горит лампа в плафоне, набитом дохлыми насекомыми. Но давайте перейдем улицу и проберемся, если хотите, в общественный сад. Я замечаю там человека, которого мы хорошо знаем, – высокого юношу в кожаной одежде, держащего под мышкой коробку. Видите, он смотрит на окно Ламбера? Правда ведь, можно подумать, будто ждет его? Потом он наконец нас замечает. Он медлит с минуту, а затем подходит, однако направляется не ко мне, а к вам: похоже, он меня не видит.
– Вы опоздали, – говорит он. – В этом плаще я с трудом вас узнал. Вот, держите, не теряйте времени. Это последняя коробка, которую я вам вручаю, и вы знаете, что в ней, не так ли? Тогда сделайте все возможное, прежде чем ее разбить…
26. Пропущенные главы, сожаления и перескакивания
По механико-ритмическим причинам, из страха перед многословием и по мотивам, связанным с темпераментом писателя, который, открывая дверь сада, воображает, будто вновь обрел своего читателя, тогда как в действительности он скончался в 5-й главе (писатель, а не читатель: Ламбер, избавившись от него, занимает его место и целиком придумывает продолжение рассказа), многие страницы, заполненные записями и комментариями, относящимися к жизни внутри лабиринта, были удалены из произведения.
После сноса здания, на месте которого построили парк аттракционов, цыган по имени Патар, торговавший отбросами, собрал в ящик все исписанные полоски, что смог найти на развалинах дома № 35 по проспекту Кастети. За разумную цену он изволил продать нам содержимое указанного ящика. Так результат отбора, который потребовал не менее пяти лет упорного труда, заставляет нас сегодня предать огласке часть записей, отложенных в сторону или сфальсифицированных Ламбером.
Среди этих записей имеется сообщение, найденное в бутылке, зарытой под фундаментом одним рабочим бригады, которой поручили снос здания. Конечно, необходимо учитывать, что речь может идти о подделке.
В этом сообщении говорится, что старик, проживающий в 12-й сети, поверяет компаньону следующий секрет:
Я – летающая лиса, разновидность летучей мыши, встречающаяся в Индии. Мой вес достигает 1,5 кг, а размах крыльев – 1,5 м. У меня заостренные клыки, но, вопреки такой внешности, я строгий вегетарианец…
Возможно, Ламбер, компаньон, старик и жильцы – лишь метафоры конфликтов, могущих разразиться между фразами, на которые отваживается повествующая единица в поисках самобытности, чудовищной зрительной оргии, за коей витает тень высокого Аргуса. В самом деле, есть одна очень краткая глава, в которой говорится, как писатель случайно направляется по трубе, ведущей к эмпирею, где боги, смущенные технологической ориентацией нашего столетия, решают отправить к людям незавершенное существо, способное принимать любую внешность; набросок их архаической памяти. Время – это читатель.
