Рю Муроками - Отель "Раффлз"
— Ну и что будем делать?
— Я подожду ее.
Мэт согласно кивнула. Возможно, теперь, познакомившись с актрисой, она действительно начала понимать, какие чувства я испытывал.
— Тяжело ей, — произнесла Мэт, качая головой.
— То есть?
— Если нормальный человек будет постоянно находиться в таком напряжении, то он быстро склеит ласты.
Актриса вернулась в отель в три часа ночи. Я боялся, что в рождественскую неделю она не сможет поймать такси, но она приехала на «Мерседесе 300Е» в сопровождении мужчины лет сорока, одетого в костюм от Хьюго Босс.
— Все хорошо, — бросила она мне, пересекая холл. Потом со мной поравнялся мужчина.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Такэо Юки, из туристической компании. — А, ну ладно.
Они оба направились в «Кеннедиз-сьют». Что все это значит? У этого типа, видимо, денег куры не клюют, подумал я.
И кто же из них двоих лгал? Наверняка мужчина, хотя это не являлось основанием больше не испытывать к нему сочувствия. В таком городе, как Сингапур, стоит взбираться по крутой лестнице, чтобы достичь успеха, и имеет смысл защищаться от женщины при помощи лжи, нежели грубой откровенности.
Поняв, что актриса нашла себе нового сопровождающего, я вздохнул с облегчением. Теперь, что бы ни случилось, я мог обратиться к нему за оплатой счета. Имени его я не спросил, но на всякий случай записал номер его машины.
СИНГАПУР. МОЭКО ХОММАКогда я увидела, что гид опоздал, я разнервничалась самым жалким образом, в чем себя тотчас же и упрекнула. В таком состоянии я сама себе напоминаю комиксы про ниндзя, которые в свое время почитывала. Чтобы научиться прыгать все выше и выше, ниндзя перепрыгивают через дерево, которое растет по нескольку сантиметров в день. Их способности развиваются, но и дерево становится выше. Эта чехарда не имела бы конца, если б не одно обстоятельство: либо в один прекрасный день мышцы перестают растягиваться, либо дерево перестает расти. Так или иначе, конечный результат налицо.
Когда я волнуюсь, я одновременно испытываю благодарность и укоряю себя. Если этого недостаточно, чтобы тревога исчезла (а в большинстве случаев этого недостаточно), я успокаиваю себя, размышляя о причинах этой тревога и обстоятельствах, ей сопутствующих. Я ищу нечто более сильное, чем тревога, вместо того чтобы дать ей пройти естественным образом. Состояние тревожного ожидания — штука весьма важная для того, чье призвание заключается в актерстве. Поэтому я постоянно говорю себе, что дать тревоге пройти самой по себе есть способ бегства от нее, а следовательно, поступать подобным образом не стоит.
Значит, надо стараться «перепрыгнуть» ее. И, как в случае с ниндзя, однажды наступает финал. Однако в этом нет ничего страшного. Когда приходит такой момент, надо лишь закричать, как кричит ребенок. Этот крик рассеет неприятные обстоятельства.
Гид опоздал на сорок минут. Ненавижу ждать. Во время ожидания я забываю, кого я жду и зачем. Наконец черты его лица растворились в моем сознании, словно смытый грим, и я вышла из пальмового садика, где бродят старые призраки отеля «Раффлз», пьют свой чай или, истекая потом, клацают на пишущих машинках.
Сначала таксист подвез меня к церкви Сент-Не-Знаю-Кто, и я показала фотографию Кария человеку в черном одеянии. Не знаю, кюре или пастору, или как его там… Он покачал головой и сказал, что не видел этого мужчину. К тому же эта огромная белая церковь выглядела недавно подновленной и не нуждалась ни в каком ремонте или реставрации.
Неподалеку я заметила надгробия, а рядом с ними — молодого человека, рывшего в земле ямку обломком деревяшки. Для могильщика он был слишком юн, а инструмент его не очень подходил для рытья. Скорее всего, это был послушник. Маленький и хрупкий, он казался тонким, словно былинка. Вряд ли он будет представлять из себя что-то достойное и в зрелом возрасте.
Я спросила его, что он делает. Он ответил, что хоронит свою золотую рыбку.
Следующая церковь находилась почти на окраине города и была окружена кладбищем, раз в сто больше американского кладбища в Иокогаме. Да, там было много мертвецов. Но Кария среди них не было. Я немного прошлась среди могил и мило поболтала. В моем воображаемом мире тоже имеется кладбище, на вершине холма. Туда скоро должна отправиться Жанна, хотя, будучи левой и притом атеисткой, она, возможно, будет довольствоваться местом на отшибе, где-нибудь в уголке, куда не заглядывает солнечный луч.
С первого взгляда эта церковь Сент-Не-Знаю-Кто произвела на меня нехорошее впечатление. Прихожане уже разошлись, и только хор продолжал репетировать гимны. У священника была гладкая кожа, а его левый глаз оказался стеклянным. Нервы мои напряглись. Священник, казалось, двигался, повинуясь электрическим импульсам, управляемый цифровыми сигналами: 0.1, 0.1, 0.1. Мне подумалось, что он способен выхолостить разлохмаченный труп вьетнамского солдата, символ всех моих надежд, до совершеннейшей чистоты, сделать его белее белого, еще белее, чем внутренность этой церкви Сент-Не-Знаю-Кто, я говорю даже не о чистоте пустыни, а скорее о чистоте в ее абсолютном понятии, о стерильности, дезинфицированной и перемолотой. Кария, где же ты? Стоит этим ребятам поработать со святыми ошметками убитого вьетконговца, запечатленного тобой, и они превратятся всего лишь в мясной фарш. Ты сказал мне, что хотел заняться реставрацией храмов, но это была очевидная ложь! Ведь на самом деле ты собирался проникнуть сюда как тать в нощи, переодетый рабочим, как это показывают в передачах со скрытой камерой, и разрушить здесь все, правда? Конечно же, ты прав… как я тебя понимаю… но приди поскорее мне на помощь, потому что этот женственный падре никак не может оторвать своих глаз от моих грудей под шелковым платьем.
— Он здесь, правда?
С тех пор как я в Сингапуре, это была первая развязка.
Звук моего тремолирующего голоса прервал пение хорала. Нет, до ушей хористов долетели не колебания воздуха, скорее это была мгновенная передача по нервным окончаниям. Кто-то схватил меня за плечи. Я с тоской вспомнила сцену в Канадза-ва, и продолжила кричать. Нет, это окончательная развязка…
— Почему вы не хотите мне сказать?
Меня повели к выходу. Я не сопротивлялась. Нет, я не потеряла сознания, все мои органы чувств работали нормально.
— Это он прислал мне цветы! Это он!
Тут я осознала, что к выходу меня тянул мой юный гид. Потом я вновь услышала хорал и поняла, что проиграла. В этом поражении не было ничего бодрящего, конструктивного, скорее я почувствовала, что мозг в моей голове превратился в кашу. Лицо Кария, вымышленный городишко на пустынном берегу, арабский квартал в Сингапуре сокрылись в зловонных болотных испарениях… а потом на поверхности остались лишь пузыри, переливавшиеся всеми семью цветами радуги. Наконец и эти пузыри лопнули у меня в голове и превратились в ровную гладь какого-то ядовитого стерилизатора.
Гид ничего не говорил. Мало того, я создала вокруг себя защитное поле, которое препятствовало кому бы то ни было разговаривать со мной. Вздохи моего гида, воспоминания о финальной сцене в церкви, заходящее солнце — все смешалось внутри машины, машины, от вида которой у какой-нибудь сверходаренной молоденькой актерки, в равной степени склонной как к разврату, так и к самоубийству, выкатились бы на лоб глаза.
Кажется, я ненадолго уснула. Мне снился Кария и его погибший во Вьетнаме друг. Я давно о нем позабыла, но во сне я вспомнила его имя: Давид. У меня самой есть только один друг-вентилятор на потолке в моем номере. Я решила дать ему имя. Я назову его Давидом.
Гид так и не проронил ни слова. Мы вернулись в отель. Если бы со мной был Кария, такой, каким он был в самом начале наших отношений, он бы сказал: «Что с тобой, Моэко? Ты выглядишь как побитая собака». В застоявшейся атмосфере «Тиффин Рум», превращенной в огромный танцевальный зал, начинался рождественский бал. Ну и пусть сегодня я поддамся влажному излучению, исходящему от этих несчастных, что извиваются в ритме латино, под музыку оркестра, звучание которого напоминает треск маргарина низкого качества на сковороде. Я чувствовала странное умиротворение, и у меня даже не было сил упрекать себя за это чувство… Он действительно неглуп, этот гид. Если бы он заговорил со мной, например, спросил бы, как я себя чувствую, я тотчас же нащупала бы его слабое место, отчего могла бы последовать страшная ссора.
— А не выпить ли нам шампанского?
Я почувствовала желание напиться.
— Прекрасная мысль! Идемте, я закажу… Красивые у него глаза.
— Э-э, «Гран Дам».
Я сказала так из-за его красивых глаз.
— «Грандам»?
«Да, но теперь марка "Вдова Клико" перекуплена Луи Вуиттоном, и «Понсардин» с оранжевой этикеткой стал основным продуктом, гораздо более дорогим, чем "Гран Дам де люкс"«… Так говорил Кария. Он знал, о чем говорил, он пил шампанское всех марок и всегда повторял, что в Японии «Дом Периньон» считается наилучшей из всех и что стыдно слышать подобные вещи… Э, нет, стоп! На мне нет взрывчатки, да и публики здесь больше нет.
