Марк Гиршин - Убийство эмигранта. (Случай в гостинице на 44-ой улице)
Он подумал и сказал с гордостью: пятьдесят восемь лет я здесь живу, пошел пятьдесят девятый. Но зато вы можете учить по телевизору, а мы в Ковенской гимназии были лишены этого прекрасного средства. Ну и что, я сказал, только стреляют, гоняются друг за другом в машинах, и реклама. А что из нее узнаешь? Что соус «Ризоли» самый лучший в мире?
Детектив, который во время нашей перепалки что-то черкал в своей папке, при слове «Ризоли» вопросительно взглянул на переводчика. Но старичок не сразу успокоился, вы ошибаетесь, здесь чудесные передачи, мы с женой смотрим с большим удовольствием. После этого по лицу его разлилась довольная улыбка, он опять зажмурил глаза, и сказал, что соус «Ризоли» действительно не так уж плох, и он мне желает, чтобы я поскорее в этом убедился.
Детектив спросил, помню ли я, как поднялся к Вове. Я ответил, помню. По лестнице или в лифте? Услышав ответ, он спросил, почему я избегаю лифта. Я ответил, что приятно ходить по лестнице, если целый день сидишь сиднем сначала на курсах, а потом дома. И в лифте жарко, а сбросить рубашку нельзя, всегда кто-то рядом. Но в тот день вы были в колледже, правда, а обратно возвращались пешком. А это немалое расстояние. Сколько времени вы шли? Мне стало смешно, он пытается доказать, я в тот день устал и потому должен был по всем правилам воспользоваться лифтом. Видно, решил, это так важно, что уже успел расспросить служащих гостиницы и узнать, что я в тот день пришел насквозь мокрый, значит, долго ходил. Я мог бы сказать, что поднялся пешком, потому что пошел к Вове, как меня застал звонок, в комнатных туфлях и старых брюках, которые я ношу дома вместо пижамы, а в лифте люди с улицы, смотрели бы на меня, как на какого-то оборванца. Зачем давать еще один повод для насмешки? Но вовремя вспомнил, я только что объяснил, что люблю ходить по лестницам, добавишь еще одну причину, они решат, я путаюсь. И я молчал. Еще вопрос был, почему я лежал в постели одетый, когда они пришли вчера ночью, я что, ждал их? Мне не хотелось говорить правду, но я ничего не мог придумать и ответил, что ждал. Почему, тут же перевел старичок, разве вы знали, что случилось с вашим приятелем? Не знал, но предполагал что-то в этом роде. Но почему, он чуть не воскликнул. Я долго думал, но опять ничего не мог придумать и не ответил. Детектив спросил, верное ли у них вчера создалось впечатление, что я был рад, когда они пришли. Я сказал, мне очень хотелось доказать, что Вовы не ученые, а ловчилы. Старичок так возмутился, что бросил на стол ручку и поднял ладони к потолку. Неужели в такую минуту вы могли предаваться этим тщеславным побуждениям! Я сказал, что сейчас уже ничего не изменишь, что было, то было. Ну, скажите, задал я вопрос старичку, неужели истина значит меньше, чем несчастный случай? И древнегреческая олигархия родила демократию? Я задал ему еще несколько таких вопросов, и ни на один не получил ответ, так старичок был ошарашен. Мне хотелось ему отомстить, и я напоследок спросил, а что, в Ковенской гимназии Древнюю Грецию не проходили?
На другой вечерТолько успел записать этот вопрос, мне позвонили. Это был Ган. Ну, зачем мне был в такую минуту этот вздорный старик! Но он сказал, что стоит в вестибюле, не разрешу ли я ему подняться. И я прервал запись на половине и спрятал тетрадь.
Ган драматическим жестом бросил на стол «Новую Речь» и сказал: «Видите, я к вам не побоялся прийти. Может быть, вы за это хоть предложите мне сесть?» Я спросил, почему меня нужно бояться и развернул газету. Там на всю первую страницу чернел заголовок, советчики орудуют в Нью-Йорке.
Пока Ган возмущался, газета вышла утром, а я до сих пор ничего не знаю, я успел прочитать, что советчики, совершив преступление, унесли с собой из гостиницы научный труд Вов, который с большим риском был ими вывезен из Союза и привлек к себе внимание здесь. В течение последних дней неизвестные лица обращались к Вовам с угрозами на улице и по телефону, требуя, чтобы рукопись не была опубликована. Но Вовы, мол, стойко держались. Этим они себя приговорили. А за несколько часов до совершения преступления была предпринята попытка дискредитировать ценность труда Вов, как бы подготавливая американскую общественность к мысли, что исчезновение такого труда и даже его авторов не такая уж большая потеря.
Я сразу понял, что они намекают на мою записку профессору. Я спросил Гана, могут ли здесь посадить невиновного. Он ответил, что в Америке вместе с невиновными на свободе разгуливает слишком много виноватых и как ни в чем не бывало продолжают заниматься своим грязным делом, его рабочий, например. Тогда я ему показал черновик моей записки и сказал, что это я критиковал Вов. Это его так обрадовало, что он велел мне одеться. Мы должны сию минуту спуститься в ресторан и посидеть там. Конечно, я за вас заплачу.
Я сначала отказался, а потом вспомнил, он мне должен за то, что я следил за его рабочим и за очки, и согласился. Лучше бы он мне дал эти деньги, как раз теперь они бы мне пригодились, но сказать ему об этом я не решился, потому что обратил внимание, какое на нем потертое пальто.
Когда мы проходили через вестибюль, мой враг дежурный что-то сказал Гану. Тот посмотрел на меня с улыбкой. Он говорит, что на вас слетаются, как на знаменитость. Когда я спросил Гана, имеет ли администрация право не звать меня к телефону, он сказал неопределенно, что это их бизнес. Я думаю, он так ответил, потому что, несмотря на потертое пальто, сам капиталист. У него было хорошее настроение. Он как бы расцвел, так ему понравилось, что я попал с этими Вовами в такую историю.
Когда мы вошли в почти пустой ресторан, я сразу увидел Риту. Она меня тоже увидела и обрадованно помахала мне. Но я уверен, если бы она была одна, то тут же позвала бы меня за свой столик. Но с ней был какой-то американец. Ган заинтересовался, кто она. Красивая девушка. Это ваша знакомая? Даже глаза стали масляные.
Он рассказал мне интересную историю. Когда владелица пляжа эмигрировала в Америку, она первое время приходила в ресторан со своим хлебом, думала, здесь, как в голодной Москве. Я понял, он за нее не платил.
Ган удивился, почему я до сих пор не могу ничего напечатать. А вы не графоман? Было бы интересно прочитать какой-нибудь ваш рассказ. Я вызвался принести даже сейчас, если он подождет, я мигом. Так мне хотелось, чтоб хоть кто-то прочитал. Я пошел за рассказом, и тут Рита не выдержала:
— Алик, ты уже уходишь? Я хотела поговорить с тобой. Ты еще в той гостинице?
Когда я вернулся с рассказом, Ган протянул мне меню, чтоб я выбрал, что хочу. А я, он сказал, нигде не ем, кроме дома. Конечно, я тоже сказал, что ничего не хочу, и он даже меня не уговаривал, только объяснил, что отсюда нельзя так уйти, ничего не заказав, можете выпить кофе, это для вас не будет так дорого. Или попросить принести кусочек торта. И тут же стал жаловаться, ему нечем платить служащим. Мне даже смешно стало, какой скупой, обещал накормить в ресторане и тут же передумал.
Пока я пил кофе. Ган прочитал мой рассказ. Сказал, ему было интересно, но тут же добавил, может быть, потому, что я вас знаю. Как бы продолжая свою мысль, что мне нечего надеяться на рассказы, Ган сказал, он собирается уволить мальчишку-уборщика. Когда его куда-то посылаешь отнести машинку, он пропадает на целый день, а потом говорит, я ему дал неверный адрес, он якобы искал правильный. Наверное проводит оплаченное время в кино. Чем брать какого-то бездельника, Ган готов отдать это место мне. Я с радостью согласился, лишь бы хватило заплатить за квартиру и осталось еще на питание. И Ган обрадовался, в таком случае мне повезло, как еще никому в мире, как раз над магазином у него пустует прекрасное помещение для холостяка. У него были сотни самых лестных предложений насчет этого помещения, но он даже слышать не хотел. Но со мной, конечно, другое дело. Если я буду у него работать, то смогу там жить, и каждый день у меня еще будут оставаться деньги, которые я должен был бы тратить на сабвей.
Я был так доволен, что даже забыл, чем закончится для меня эта история с Вовами. Я сказал, я приду на работу завтра. Но Ган сказал, он мне сам скажет, когда прийти. Заставил меня потратить деньги на кофе, совсем не мало. Мог бы сам взять, а не чтоб я оплачивал его нахождение в ресторане. Но раз он меня берет на работу, то все остальное пустяки. Я пошел в гостиницу, а он остался на улице со швейцаром, который изо всех сил задул в свисток, вызывая для него такси.
На другой деньСпать не хочется. Ган вчера неожиданно сказал, та учительница, с которой он меня хотел познакомить, умерла. Напрасно вы сторонитесь мадам, он назвал имя владелицы персонального пляжа. Она о вас спрашивала. Он ждал, что я отвечу. А что я мог сказать? Я молчал.
Когда старичок и детектив в прошлый раз прощались со мной, старичок огорченно признался, нельзя понять, почему я был одет, когда они пришли. И ни разу не спросил, что с Вовой. Догадывался, что ничего хорошего, я опять объяснил. Но старичок мне не поверил и увещевающе сказал, все равно вы должны были спросить. Он даже повторил, закрыв глаз и устремив в потолок палец, так что получилось немного торжественно, мы, мол, ждали, что вы спросите!
