Светлана Томских - Новогодняя ночь
— Я затрахался один работать, — скрипел грузчик Гриша, — когда ты, Леха, мне напарников возьмешь?
— Чтоб ты сдох, — огрызнулся Лешка. — День близится к закату, ты за первый ящик держишься, а тебе работы много?
Грузчик Гриша молча засопел и стал еще медленнее таскать ящики. Стефка нацепила халат поверх куртки, забрала накладную и потащила весы на тележку.
Вот и ее традиционное место работы — пересечение двух улиц. Место, открытое всем ветрам. С одной стороны — люди, идущие с рынка, с другой — выходящие из метро. На морозе грузчик Гриша засуетился, мигом сгрузил ящики.
— Девушка, чем торговать будете?
— Яблочки, сорт «мечта покупателей», — выкрикнул грузчик Гриша в собравшийся народ.
Народ мигом выстроился в очередь.
Пока Стефка возилась с весами, устанавливая их на неровном месте, покупатели успели сдвинуть ящики; ковыряя бумагу между досок, они пытались разглядеть яблоки.
— Мне вот из этого ящика, — сообщила впередистоящая женщина.
Раздражение поднималось внутри знакомо, неотвратимо.
Кто знает, что больше всего раздражало, — ситуация или ее повторение? Этот неизменный круг, в котором все раскручивается по одним и тем же законам? Одно и то же мелькание перед глазами — фруктов, покупателей, разговоров.
Покупатель всегда прав. Кто придумал этот лозунг? В каких замкнутых кабинетах, кому первому он пришел в голову? Продавец не прав, потому что в той или иной ситуации по законам магического круга он должен взять свое, надо только дождаться этого момента, закрывая глаза на все остальное.
— Мне вот из этого ящика, — сообщила женщина.
Стефка пнула самый последний ящик:
— А из этого не желаете? Я сейчас буду все ящики перебирать, ворошить. Яблоки все одинаковые.
— Нет, не одинаковые. Вон там лучше, — запротестовала очередь.
Ящик ничем не отличался от других, но облюбованный покупателями, он становился для них все более желанным. Добровольцы из очереди вытащили его из груды ящиков, которая угрожающе покачивалась, казалось, что она вот-вот рухнет.
Стефка не чувствовала холода, механически забрасывая фрукты в чашку и шлеп — на весы. Нагнуться — разогнуться, нагнуться — разогнуться. Яблоки совершали все тот же неизменный круговорот внутри чашки, катились по круглому днищу.
Очередей Стефка не любила. С одной стороны, когда никого нет — мало приятного, стоишь — загораешь, да и устаешь от безделья куда больше. Но с другой стороны — стоило собраться кучке покупателей и стоило произойти небольшому конфликту, как цепная реакция происходила во всей очереди, начинали следить за каждым граммом.
А кому как не ей было знать, что такое взвешивать до каждого грамма. Покупатель, выторговав свою честную копейку, уходил торжествующий — а ее копейки складывались в минус и образовывали недостачу.
Роман и Нина, например, редко разменивались на мелочевку, по граммам народ не обжимали, действовали с размахом — полкило туда, килограмм — сюда. Стефка по такому принципу работать не могла. Те, кто мог не заметить обмана, — люди, как правило, порядочные, их обвешивать не хотелось. А те, по кому руки чесались обвесить, перепроверяли вес раз по сто.
Чашка мелькала в Стефкиных быстрых руках, и народ, завороженный этим действием, не отрывал от нее взглядов. Сейчас спросят, почему тара не маркированная.
— Девушка, а сколько у вас чаша весит? — не замедлил раздаться вопрос.
— Двести пятьдесят.
— Ладно, брось, они все стандартные — по четыреста, — сказал мужчина в лохматой шапке.
— Вы их что, производите? — спросила Стефка, раздраженно высыпая яблоки, и водрузила пустую чашку на весы. Стрелка замерла на 275.
Специалист по таре не смутился:
— Значит, 30 грамм не довешиваешь.
— Во-первых, не тридцать, а во-вторых, где я вам найду яблоко размером в два сантиметра?
— Значит, денег меньше бери.
Очередь начинала сплачиваться, с подозрительностью глядя на Стефку.
— Ладно, — закричал кто-то, — что к девчонке привязались? А ты, мужик, дубленку нацепил, а из-за трех копеек глотку дерешь. Как жена тебя терпит? Иди, не задерживайся.
— Я не из-за трех копеек, а из-за принципа, — оскорбился тот и поправил сползающие очки.
— Иди, иди, принципиальный ты наш…
Круг покупателей мгновенно распался, каждый загалдел о своем, потом все разом стихли.
Время завертелось, закружилось спиралью, выбрасывая то колючки темноты, то всплески снега. Нагнуться — разогнуться, нагнуться — разогнуться.
Ящики таяли на глазах. Яблок осталось немного — килограмм в Стефкиной сумке, килограмм — в ящике, нестандартные. Стефка и их закинула в сумку, все равно никто не возьмет, ну а Лешка в отходы не спишет, скажет, торговать надо лучше.
Любители выбирать товар часто задавали ей вопрос, по их мнению, каверзный.
— А вы бы себе такое взяли?
И когда она отвечала, что постоянно таскает домой полугнилые фрукты, которые не списывают, а покупатель не берет, ей в ответ понимающе улыбались, мол, свистеть, не мешки ворочать.
Лешка сидел за столом, отгадывал кроссворд. Напротив него — Степка, закинув ногу на ногу, важно объяснял:
— Монолог — это фильм Авербаха. 7 букв — правильно?
— Ишь ты, — уважительно покрутил головой Лешка, — и правда, семь.
В зале раздался пронзительный женский голос:
— Какая наглость. Где ваш директор?
Лешка даже глазом не моргнул, продолжал вертеть газетку с кроссвордом, но женщина, преодолев все препятствия, ворвалась в кабинет:
— Кто директор?
Лешка меланхолически грыз кончик карандаша:
— Директора нет. Я — заведующий.
— Что за безобразие у вас там творится?!
— Что случилось?
— Ваш продавец на улице как хочет, так и обдуривает народ. Я его просила пять килограмм, а он взвесил чуть больше трех.
Лешка нехотя оторвался от газетки:
— Разберемся. Стефка, считай пока деньги…
Степка совсем развалился на стуле:
— Это у вас там какой-то татарин работает. Красиво работает, — сказал он восхищенно. — Пока я смотрел, он сделал рублей 30. У тебя такого, поди, и за неделю не наберется? Вес чашки не считает, и хоть бы слово кто до этой бабы сказал.
— Ты за картошкой пришел?
Степка приподнял большую хозяйственную сумку.
— Я пока деньги сосчитаю, а ты вон туда лезь, набирай.
Стефка вытащила из кармана халата скомканные бумажки, стала сортировать их в кучки.
Вскоре вернулся Лешка. Рядом с ним, как верный ординарец, семенила все та же женщина.
— Работу нужно проводить с продавцами, — наставительно говорила она.
— Проведем, — охотно соглашался Лешка, — выговор объявим с занесением в личное дело, собрание устроим, премии лишим, зарплату срежем.
— Правильно, — кивала женщина, — так и нужно. А то совсем распустились. Для кого ж тогда перестройка? Замечательно, что в нашем магазине такой приятный заведующий. Здоровья вам, всяких благ.
— Угу, не помешало бы, — соглашался Лешка.
— Ну хорошо, — женщина протянула ему руку, энергично пожала вялую ладонь Лешки, — сами понимаете, нельзя держать таких людей в торговле, тем более теперь, когда перестройка.
— Само собой, — опять соглашался Лешка, — для нас самое главное, чтобы вы, наши дорогие покупатели, были довольны. Если что — обращайтесь, мы всегда отреагируем.
Женщина ушла, весьма довольная, какой и должна была быть покупательница, по Лешкиным словам.
— Дорогие покупатели, — пробормотал Лешка, — чтоб вам всем пусто было, чтоб ваше блядское племя…
Стефка меланхолически продолжала считать деньги.
— Что там такое? — спросила она.
— Все нормально. Ну обвесил эту корову Роман, что, от нее убудет? Сосчитала?
— Да. 387.
Лешка пересчитал деньги, пододвинул к ней оставшиеся рубли:
— Мировой брат у тебя.
— Да? — удивилась она, глядя на суетящегося у картошки брата. — Что же в нем такого мирового?
— Да вообще. Ты знаешь, мы с ним договорились, что он у нас грузчиком поработает.
— Что-то я сомневаюсь, что такая работа моему братцу по душе.
Степка в этот момент втащил в кабинет сумку с картошкой:
— Это ты обо мне, что ли? Мускулы буду развивать.
— Мускулы надо было в детстве развивать.
— Гм… Ты идешь домой? Тебя ждать?
— Нет, у меня дела еще.
Никаких особых дел у Стефки не было, но ей почему-то не хотелось идти домой с братом.
Она подождала, пока Степка уйдет, и вышла из магазина. Ее догнал Лешка, у которого под мышкой была завернутая в рваную газету колбаса. Он взял у Стефки сумку с яблоками:
— Тебе куда? Я сейчас тачку возьму, тебя по пути закину.
Машины шли мимо, не останавливаясь, наконец одна притормозила, и Лешка, не слушая шофера, стал усаживать Стефку. В такси он вначале молча смотрел в окно, тихонько посвистывая, потом неожиданно сказал:
