Мари Хермансон - Тайны Ракушечного пляжа
Поскольку со всем этим она прекрасно справлялась, вскоре ее выписали окончательно. Тогда ей захотелось переехать как можно дальше от больницы. Курировавший ее специалист провела с ней беседу о планах на будущее. «Чего тебе хочется?» — спросила она. Кристина ответила, что хотела бы жить в деревне. Куратор позвонила и договорилась о том, что Кристине сдадут домик.
В один из летних дней они туда отправились: Кристина, ее куратор и местный социальный работник. Домик находился на самом краю полуострова. Собственно говоря, это был остров, но по каменной насыпи проложили дорогу, связавшую его с материком. Для машины дорога была слишком узкой, и последний километр им пришлось идти пешком. Тропинка повела их через луга, где паслись коровы, через лиственные рощицы и заросли терновника.
Домик располагался в низине между гор. Перед ним простиралась некошеная лужайка, валялись обломки досок, какой-то лом и тряпье. Вид у домика был странноватый. Социальный работник рассказала, что его в начале пятидесятых годов построил рабочий с судоверфи. Он приезжал сюда в свободное время и потихоньку приколачивал по досочке. До этого участком пользовались безземельные крестьяне. В память о тех временах остались колодец со стоптанной вконец каменной плитой и старый земляной погреб возле горы.
Внутри дом состоял из одной комнаты. Здесь имелись электрическая плита с двумя ржавыми конфорками и маленькой духовкой, раковина со стоком и древний холодильник. Пол был покрыт кусочками разномастного линолеума. В дополнение к маленькой железной печке к стене был приделан электрический обогреватель, из которого торчали провода. В углу стояла кое-какая уже отслужившая свой век мебель, а на стенах висели картины с морскими пейзажами в безвкусных, кричащих тонах.
Стены рабочий утеплил. Он собирался жить в домике круглый год и писать картины, ради чего даже оставил работу. Но из новой жизни художника ничего хорошего у него не вышло. Он слишком поддался тяге к спиртному, почему и попал в поле зрения местных властей. Он просто лежал на кровати и медленно, но верно спивался. После его смерти дом пустовал, поскольку наследников, желавших предъявить на него свои права, так и не обнаружилось.
Куратор была настроена скептически. Она лишь покачала головой, когда социальный работник открыла дверь в маленький туалет, находившийся с задней стороны дома. Под стульчаком там стояло ведро, содержимое которого следовало закапывать в землю.
Куратор сочла, что жилище слишком необустроенно и изолировано от мира. Очень далеко до магазина, почты и автобусной остановки, и к тому же отсутствует телефон. Селить в таком месте бывшую пациентку ей не хотелось.
Кристина же сразу почувствовала: это то, что надо. Она не обратила никакого внимания на странную асимметрию дома, на старую мебель, безвкусные картины и отвратительный запах. Она видела траву, горы и деревья. Слышала пение птиц, крики чаек и шум ветра. Ей хотелось тут жить.
— Послушай, Кристина. Тебе здесь будет очень трудно. В доме нет даже стиральной машины. Тебе придется стирать простыни и все остальное вручную.
Кристина смотрела на женщин с пригорка. Она только что обнаружила внизу море.
— Здесь красиво, — сказала она.
— Сейчас-то красиво. Но подумай о зиме, — сказала куратор. — Представляешь, как темно будет без фонарей?
— Да, тем, кто боится темноты, тут делать нечего, — согласилась социальный работник, Кристина улыбнулась.
— Я люблю темноту, — сказала она. — И всегда любила.
— У тебя нет ни машины, ни прав. Если с тобой что-нибудь случится, кто сможет тебе помочь? До ближайшего дома два километра.
Но Кристина стояла на своем с таким упрямством, какого прежде куратор у нее не замечала. Она припомнила, как хорошо Кристина справлялась с хозяйственными делами и практическими заданиями на дневном стационаре. Девушка всегда отличалась ловкостью, аккуратностью и терпеливостью. Не давалось ей только общение с людьми. Если ее периодически навещать, возможно, она и смогла бы тут жить.
И Кристина переехала. С собой она решила взять только велосипед. Отец довез его на крыше машины. Он также перевез ее кровать с постельными принадлежностями, кое-какую домашнюю утварь и другие вещи, без которых, как считали родители, ей не обойтись.
С самого раннего детства Кристина не была так счастлива, как сейчас. Большая часть дня уходила на всякие домашние дела. Она преодолевала на велосипеде далекий путь до магазина и делала покупки. Топила печку. Привозила на тачке здоровые чурбаки с лужайки, где какой-то крестьянин повалил и распилил несколько берез. Потом колола их топором на мелкие поленья. Свою кровать она тоже пустила на дрова и сожгла. Ей больше нравилось спать на матрасе, лежащем прямо на полу, среди одеял и подушек, словно в гнезде. Угнетающие картины прежнего хозяина она пустила на растопку в первый же день.
Кристина много гуляла по берегу, по горам и лугам. Часто она находила и приносила домой что-нибудь красивое: ракушки, перья и другие мелочи. Свои сокровища она раскладывала на подоконниках, а когда там не осталось места, заполнила ими единственный имевшийся в доме стол, после чего ей пришлось есть, сидя перед раковиной.
Она готовила еду, мыла посуду и драила щеткой покрытый кусочками линолеума пол. Стирала она на улице, в большом пластмассовом тазу, который купила в магазине. Чтобы довезти таз до дома, пришлось опрокинуть его на сиденье и багажник и всю дорогу до дома идти пешком, ведя велосипед рядом.
Нильссон, крестьянин с соседнего хутора, регулярно ставил сети. Когда у него бывал хороший улов, он кричал Кристине, проезжавшей мимо на велосипеде, и позволял ей забрать то, что понравится. Расплачивалась она обычно оставляя у них на крыльце пакет с буханкой свежеиспеченного хлеба. Корреспонденцию Кристина тоже получала через Нильссонов. Поскольку ей почти никогда ничего не приходило, она считала, что заводить собственный почтовый ящик не имеет смысла.
На этом ее общение с соседями практически заканчивалось. Люди здесь были не особенно разговорчивыми. Они довольствовались кивком в знак приветствия и при необходимости обменивались несколькими короткими фразами.
Денег она тратила мало. То, что оставалось от пособия по болезни, Кристина складывала в банку, стоявшую в шкафу.
Когда она вспоминала, как разгуливала в звериных масках, пугая людей, ей становилось стыдно. В бумажнике у нее хранились фотографии, сделанные в автомате на Центральном вокзале. На них она была в лисьей маске. Сквозь прорези в устрашающей морде виднелись ее собственные глаза — грустные и испуганные. Все эти маски просто помогали ей скрывать отчаяние. В то время они были ей совершенно необходимы. Лисица, орел и тигр сами пришли к ней и отдали ей свои души. Маски уничтожили, но души зверей она сохранила. Они жили в ней, и когда ей того хотелось, например, дома, в магазине или на лугу, она могла превращаться в кого-нибудь из этих животных и смотреть на мир их глазами. Думая об этом, она улыбалась, поскольку эта ее способность оставалась для всех остальных тайной.
Временами она меняла день и ночь местами. Спала до часу дня, а ночью отправлялась гулять. Она бродила по лугам и горам, следуя тропами косуль. Ей было слышно, как они двигаются в темноте, прямо перед ней. Косули указывали ей путь. Если все вдруг стихало, значит, она сбивалась с тропы. В таком случае надо было просто замереть во мраке ночи и подождать, и косуль снова становилось слышно. Они возвращались и подбирали ее.
Тропы косуль проходили по лугам, полям, горам и лесам, словно сетью опутывая окрестности. Кристина жила посреди их царства. И через некоторое время она с великим удивлением и радостью ощутила в себе еще и душу косули, легкую и трепетную.
Иногда ее обступали тени. Бывало, она просыпалась утром, чувствуя их присутствие в доме, в горах, повсюду. Сперва они были нечеткими, похожими на серый дым. Потом делались плотнее и темнее. Приближались и заползали на кожу, обвиваясь вокруг рук и шеи. Но она знала, как с ними бороться. У нее имелись специальные таблетки, которые надо было регулярно принимать, и когда тени приближались, следовало просто увеличить дозу до трех таблеток в день вместо одной. Это действовало до смешного эффективно. У нее появлялась своего рода броня, некий запах, отпугивавший тени. Такая большая доза Кристине не нравилась, поскольку от этого она становилась вялой, и движения отказывались полностью подчиняться ее мыслям. Но тени исчезали, и вскоре она могла снова снижать дозировку.
Однажды Кристину приехали навестить родители. На их робкие расспросы она отвечала односложно. Они уселись на краешки стульев, балансируя с чашками кофе на коленях, и осторожно пригубили содержимое, словно боясь, что она их отравит. Взгляды родителей испуганно блуждали по дому: они смотрели на лежбище с одеялами, на окна и стол, заставленный коллекцией ее сокровищ. Когда родители спросили, куда подевалась кровать, Кристина лишь покачала головой, и развивать эту тему они не стали. Они больше не проявляли настойчивости и не давали ей советов относительно того, что ей следует делать, а что нет. Это был ее мир.
