Марлон Брандо - Тигр Железного моря
— Да, я танка, мой отец был танка, и отец моего отца, и так далее. — Рука с кольцами сделала плавное движение, повелительное и изящное, свойственное высокомерным юношам. — Мы все танка и владеем большим количеством кораблей. А сейсяс моя очеледь сплашивать, капитан: что вы будете пить?
Энни выбрал шнапс. Женщине не доводилось слышать о таком напитке, но она велела служанке принести этот «неведомый шнапс».
«Какое миниатюрное и премиленькое существо!» — подумал Энни, глядя вслед девушке.
— Миста Даутли, вы осень доблый селовек. Вы делать подалок моему слуге. Моего слугу зовут Хай Шэн, он капитан одного из моих колаблей. — На ее лице мелькнула и тут же исчезла благосклонная улыбка. — Мой капитан совсем не повал капитана Даутли, о нет! — Она шутливо погрозила Энни пальцем. (Он рассмеялся и закивал.) Женщина продолжала: — Почему вы делать такой подалок — жизнь Хай Шэн?
— Да просто у него был мой таракан, — ответил Энни.
Вернулась служанка. Она принесла поднос с фарфоровой бутылкой и тремя крошечными и тончайшими, как яичная скорлупа, чашечками. За ней вошел невысокий китаец примерно одного с Энни возраста, в идеального кроя шерстяном костюме, темно-сером с едва заметной полоской. На шее у него красовался синий в горошек платок, точная копия того, что Энни, покидая тюрьму, подарил зубному врачу.
Мадам Лай представила китайца. Его звали Чун Ху.
— Мой бухгалтел, — пояснила она. — Мы говолим «мастел записей».
Она взмахнула изящной ручкой; элегантно склонился шейный платок, сцепились у груди в нежном пожатии обе руки Чун Ху. До смешного огромные очки перламутрового цвета создавали объем его абсолютно плоскому носу.
«Он явно не боксер, — подумал Энни, — наверное, родился с таким носом». Энни заметил также выпуклость внизу и слева на груди мистера Чуна. Его пиджак был слишком хорошо скроен, чтобы скрыть какой-то предмет.
— Пожалуйста, отдай капитану то, что он залаботал, — сказала мадам Лай по-английски мистеру Чуну, сделав жест рукой в сторону Энни.
Мистер Чун потянулся, по убеждению Энни, за пистолетом. Рука Энни мигом нырнула под пиджак, выхватила из-за пояса девятимиллиметровый «вальтер» и взвела курок. Мистер Чун от щелчка снятого с предохранителя курка даже не вздрогнул. Китайская же вдова захохотала как безумная. Она хлопала в ладоши и взвизгивала от восторга, прикрывая рот рукой (чисто китайская манера прятать крупные зубы и розовые десны). Наконец мистер Чун извлек из внутреннего кармана мешочек с золотом и учтиво, не вздрогнув, положил его на столик перед Энни.
— Прости, парень, — сказал крайне озадаченный Энни, засовывая «вальтер» за пояс. — Сам понимаешь, всякое случается в этой жизни.
Мистер Чун махнул маленькой ручкой почти так же, как это делала его госпожа. И Энни стало ясно, что он, в отличие от госпожи Лай, не особенно силен в английском.
Служанка налила в чашечки жидкость из фарфоровой бутылки. Мистер Чун проговорил:
— Телпение, пожалуйста, капитан, сколо вы полусить шнапс номел один. Поплобуйте этот напиток, осень вкусный китайский вино.
Было что-то нелепое в этом «мастере записей», но его хладнокровие заслуживало восхищения; ведь минуту назад его жизнь висела на волоске.
О золоте не было сказано ни слова до тех пор, пока тончайшая фарфоровая чашечка Энни не наполнилась вином. Мадам Лай пояснила, что в мешочке около сотни английских соверенов. Несколько она высыпала на стол жестом, который Энни счел довольно вульгарным.
— Тысяса доллалов. Мой подалок, капитан Даутли, за то, что вы подалить Хай Шэн жизнь. У меня много капитанов… — рука ее описала широкий круг, повторяя полет дракона на ширме, — …много-много. Но я забочусь обо всех моих людях.
Энни сделал глоток вина из чашечки. По вкусу оно оказалось крайне мерзким. Энни постарался скрыть отвращение и переключился на мешочек с золотом. Он поставил чашечку на стол и, сморщив верхнюю губу, взял в руки соверен.
— Госпожа Лай, очень вам благодарен, но я не могу принять это.
— Нет, вы должны. Увеляю, должны.
— Госпожа Лай, мне еще никогда не платили за спасение чьей-то задницы. Я никого не спасал, а лишь хотел получить своего таракана. Это будет против моих принципов, если я приму деньги.
Пока Энни все это произносил, его внутренний голос вопил что есть мочи: «Принципы? Что за вздор! Энни, это что за детский лепет? Ты что, по своей глупости собираешься упустить целую тысячу долларов?»
— Пожалуйста, наливайте еще вина, — блестя глазами, мадам Лай пододвинула к нему фарфоровую бутылку.
Энни будто читал ее мысли: «Черт! (А как это по-китайски?) Этот парень не желает брать британское золото, не желает пить китайское вино! Чего же он хочет?»
Наступила тишина, томительная и тягучая, как затухающий звук гонга. И вдруг:
— Вы не любить это осень вкусный китайский вино? — Расплющенный нос мистера Чуна от удивления собрался гармошкой.
Внезапно вся эта сцена разозлила Энни.
— Мастер записей, — выдохнул он, — вино мне очень нравится. Лучшей мочи я никогда не пробовал!
Словно услышав его слова, вошел элегантный высокий слуга с подносом, на котором стояла большая бутылка любимого Энни шнапса. Тут он воспрял духом!
Мистер Чун, «мастер записей» госпожи Лай, низко поклонился и молча удалился. Он забрал с собой мешочек золота, лишив Энни возможности передумать.
Она сказала Энни:
— Да, я наблюдать. Наблюдать, чтобы видеть, как вы иглать «чет-нечет».
— Вы, мэм, наверное, были очень разочарованы? — Энни уже в четвертый раз наполнил тончайшую фарфоровую чашечку, уж больно мало в нее вмещалось шнапса.
— Да, я есть разочалована. — Ее лицо выражало предельную сосредоточенность.
Взгляд Энни блуждал по комнате. Его не особенно интересовали китайский фарфор, ширма или цветы из темного нефрита, вделанные в оправу металлического зеркала. И у него было зеркало в рамке, чуть поржавевшей с обратной стороны, но более удобное и необходимое, чем это, стоявшее на столике из розового дерева. Зеркалу мадам Лай было около тысячи лет, и, хотя отражение в нем было совершенным, сама поверхность казалась необычной.
— Я никогда не играю в азартные игры, миссис Лай, ну разве что в тараканьих бегах принимаю участие.
— Никогда не иглать в калты?
— Нет.
— А ставки на лошадей?
— Нет.
Лгать Энни мог бесконечно.
— Вы никогда не делать никаких ставок? О-ля-ля!
Это восклицание она подхватила где угодно, но только не в Париже. При старательном произношении каждого «ля» острый кончик ее язычка ударялся о заднюю стенку тигриных зубов. Поэтому «о-ля-ля» мадам Лай в ушах Энни прозвучало как «о-га-га». Мадам Лай видела, как ее гость улыбается, как его взгляд лениво блуждает по комнате, ее глаза впились в его лицо. Встреться они взглядами, Энни мгновенно почувствовал бы некое изнеможение. Взгляд ее можно было сравнить разве что с «лучами смерти» из романа Герберта Уэллса. Выражение лица же мадам Лай не изменилось.
— Однажды я поставил на собаку! — вспомнил Энни.
— Пожалуйста, ласкажите.
Энни выдержал паузу.
— Я знал, что ставлю на собаку, — неторопливо начал он, — но я понятия не имел, что это забег. Я был уверен, что делаю ставку на жизнь пса. Меня обманули.
— Да-а! — выдохнула мадам Лай. — Надо же! — Глаза ее сияли холодным блеском свинцовых пуль. — Вы же ласкажете мне истолию об этой собаке?
Она энергично кивнула и собралась продолжать, но Энни поднял руку. Его ладонь была развернута в сторону мадам Лай и повелевала ей остановиться, замолчать, дать ему возможность говорить. Недопустимый жест по отношению к женщине с глазами-пулями, самой отчаянной из пираток Азии. Но, как ни странно, мадам Лай замолчала.
— Меня обманули, — повторил Энни. — Мой приятель — это был ниггер Бернард Патрик Гудзон — сыграл со мной подлую шутку, убедив, будто я поставил несколько долларов на жизнь собаки. Якобы это была больная собака.
Мадам Лай молча и внимательно смотрела на Энни. Она уловила суть. Он может легко поставить на больную собаку. Энни закивал, подтверждая ее догадку.
— Так что не стоит вдаваться в излишние подробности, верно? — сказал Энни. — А потом оказалось, что никакой болезни у собаки нет, напротив, она вполне здорова и будет участвовать в забеге. Меня попросту разыграли.
Мадам кивнула:
— Лозыглыш. Ха! — И прищелкнула языком.
И Энни кивнул. Он чувствовал, что здесь он бы с удовольствием и закончил историю. Неожиданно мадам Лай пришла ему на помощь.
— Понимаю, ничего, кломе талаканьих бегов. Вы не любите делать ставки на забеги животных, ну, кломе, конечно, талаканов. И вы не иглаете ни в калты, ни в «чет-нечет». Может быть, на гонконгской билже?
— И на бирже не играю. — Энни энергично замотал головой, которая становилась все тяжелее. — И в покер не играю, и в триктрак.
