Масахико Симада - Любовь на Итурупе
– Люблю.
– Тогда тебе стоит знать. Но это будет наш секрет. Если он станет известен жителям острова, Нине придется нелегко.
Я не собирался ни с кем делиться секретом, более того, мне и самому не хотелось его узнавать. Я открыл было рот, чтобы сказать: «Не надо, не говори», – но Кирилл опередил меня:
– Любить Нину опасно.
Я не ослышался? Переспросил у Кирилла, и он вновь повторил то же самое.
– Любить Нину опасно, – сказал он по-русски.
– Она что, меня зарежет?
– Раньше я работал в гостинице в Хабаровске, только два года назад сюда переехал. Я знал Нину в студенческие годы. Он встречалась с моим приятелем Борисом. Он погиб.
– Нина его убила?
– Нет… Он покончил с собой.
– По ее вине?
– Послушай меня. Парни, которые вступают с Ниной в близкие отношения, погибают.
– И сколько человек погибло? Двое?
– Нет. До моего приятеля умерло двое. Они тоже любили ее. И отец Нинин умер. Вместе с ним будет четверо.
Четверо… Я замолчал.
– Конечно, Нина никого не убивала. Но все погибшие любили ее. Если бы все это продолжалось в течение двадцати лет, ничего странного бы не было. Но за каких-то три года умерло трое ее возлюбленных. Не на войне, не во время землетрясения. Сложно такое представить.
Я посмотрел Кириллу в глаза. Не похоже, чтобы он меня разыгрывал. Женщина, приносящая несчастье? Или Нина встречалась только с теми парнями, которых ждала скорая смерть? Такую череду печальных событий случайностью не назовешь. Наверное, больше всего от этого страдает сама Нина. Теперь все стало на свои места. И почему при первой нашей встрече она сказала, смотря мне в лицо: «Не умирайте», и почему так встревожилась, когда я подвернул ногу в лесу, и почему считала, что будет виновата, если я умру. Зная о ее зловещем прошлом, нетрудно понять смысл ее слов. А имена всех любимых мною женщин, которые Нина попросила написать у нее на спине, должны были стать для меня магической защитой от ее ужасного прошлого. Все логично.
– Ты хочешь сказать, я следующий?
– Поди не хочешь умирать? На таком жутком острове.
Я честно ответил по-русски:
– Не хочу, – и пробормотал по-японски: – Еще остались дела на этом свете.
– И на Нине и на Косте лежит проклятье.
Ну да, вот и Костя расстраивается из-за того, что больше не растет, разговаривает со своим шестым пальцем, смотря неподвижным взором: «На меня наслали порчу».
– Как ты думаешь, что мне делать?
Кирилл вздохнул и сказал, обращаясь в пространство:
– Насколько я могу судить, Нина неравнодушна к тебе. Если не хочешь умереть, передай ее кому-нибудь другому.
Я с улыбкой похлопал Кирилла по плечу:
– Может быть, ты хочешь взвалить на себя это несчастье?
– Прости, но это не по мне.
Если на Нине и Косте вправду лежит проклятье, нужно снять его. Вот только сверхъестественных способностей, чтобы с этим справиться, у меня не было. Такое под силу разве что им самим да их матери Марии Григорьевне.
18
После занятий японским я пригласил Нину в бар к Ивану и сказал ей, что Кирилл рассказал мне о трех ее умерших любимых. Нина посмотрела на меня прямо и спокойно сказала:
– Я проводила трех своих возлюбленных в страну мертвых. Но сами они, наверное, не думают, что умерли.
– Почему они мрут как мухи? Вряд ли тебе просто не везет на мужиков.
– Не знаю почему. Мама говорит, такая у них судьба.
Может, Нина случайно оказалась рядом с ними в момент смерти, назначенный им судьбой? Может, ее участь – встречаться именно с теми мужчинами, которые умрут на ее глазах? Но это тоже ничего не объясняет. Это все равно что признать: печальный удел всех возлюбленных Нины – неизбежная скорая смерть.
– А когда ты встречаешь того, кто тебе нравится, у тебя не возникает предчувствия, что он обречен?
– Нет. Влюбляясь, я перестаю видеть будущее. Каору-сан, ты теперь боишься меня?
Боюсь. Но и сбежать не могу. Наверное, мне уже поздно бежать. Потому что я полюбил Нину. Кирилл сказал: «Передай ее другому». Но, увы, нет ни того, кто хотел бы передать, ни того, кто хотел бы взять. К тому же мне пока не верится в эту историю.
– Поделись со мной, если тебе не тяжело вспоминать. Ты же не хочешь навечно оставаться проклятой. Может, тебе еще удастся изменить свою судьбу?
– Мы с тобой пообещали обмениваться друг с другом историями. Я собиралась когда-нибудь рассказать тебе и об этом. Души моих умерших возлюбленных опечалились бы, сохрани я все в тайне от тебя.
Нина смотрела на стену отрешенным взглядом, словно видела на ней лица своих любимых. Вдруг, как будто вспомнив о чем-то, она достала из бумажника маленькую фотографию и положила ее на стол.
– Это Борис, моя первая любовь. Я говорила тебе о парне, с которым мы обменивались стихами в Хабаровском университете. Это и есть Борис. Он утонул в озере.
Она сказала об этом спокойно и буднично, как человек, который с детства осознал неизбежность смерти. Наверное, они сфотографировались в автомате: прыщавый, ослепительно улыбающийся Борис, рядом с ним – Нина, с пухлыми щеками, с детским выражением лица.
– Нам было по девятнадцать. И мне и Борису. Мы собирались пожениться через два года. Борис – моя первая любовь. Он учился на юридическом факультете и хорошо плавал. В старших классах школы он побеждал на чемпионатах Дальнего Востока. Его мама, тоже пловчиха, участвовала в Олимпиаде. Мы познакомились на занятиях японским. Борис посмотрел на меня и спросил:
– Как дела, Нина?
Я удивилась: откуда он знает мое имя, ведь мы видимся впервые? Но потом выяснилось, что он ошибся, принял меня за свою подругу детства, тоже Нину, с которой мы были очень похожи.
Прошло около десяти месяцев с нашей первой встречи, начинались летние каникулы, и мы решили провести вместе несколько дней. Мы сели на поезд в Хабаровске и по Сибирской железной дороге поехали на озеро Байкал. Путешествие в плацкартном вагоне было похоже на нескончаемый праздник, веселый и шумный. Вначале случайные попутчики относились друг к другу настороженно, но потом все перезнакомились и сблизились: пели песни, пили за знакомство, вели задушевные разговоры.
Я видела Байкал впервые. В его спокойной глади, словно в зеркале, отражалось голубое небо. Я зачерпнула ладонью воду. Она была удивительно чистой и холодной. Мне подумалось, что этой водой можно смыть все свои грехи. Я оглянулась: Борис разделся и с улыбкой смотрел на меня. Когда он видел воду, ему тут же хотелось плавать. Гены, наверное.
– Поплыли вместе, – позвал он меня, но я отказалась:
– Я без купальника, и вода холодная.
– Никто не смотрит, искупайся голой. Кто-то купается даже зимой в проруби, а сейчас в озере вода теплая, как в ванне, – сказал Борис и, не слушая мои просьбы: «Постой! Не ходи!» – бросился в воду. Я хотела позвать его на берег сразу, как только он вынырнет. У меня было такое же нехорошее предчувствие, как перед самоубийством отца. Но Бориса не было видно. Даже если он нарочно, чтобы испугать меня, задерживал дыхание под водой, в таком холодном озере долго не вытерпишь.
В одно мгновение я поняла, что Борису плохо. Я видела, как он хватается обеими руками за грудь, как сжимает зубы, как судорожно напряжены все его мышцы, как постепенно он опускается на дно. Борис молил о помощи. Он звал меня, свою мать, Бога: «Нина, мама, Господи, спаси!» Я слышала его. Не помня себя, в одежде, я кинулась в воду, протягивая Борису руки. Но он пропал. Я вглядывалась в прозрачную воду, его нигде не было видно. Вскоре холодные воды Байкала сковали мое тело, мне стало трудно дышать. Какой-то человек заметил меня издалека, прибежал и вытащил меня на берег. Я кричала: «Спасите Бориса! Борис утонул!» Мужчина сурово покачал головой, и я поняла, что никто не сможет спасти Бориса. Здесь не было никого, кто плавал бы лучше, чем он.
Тело Бориса нашли на следующий день. Скрючившись в позе эмбриона, оно качалось на воде в ста метрax от берега, только ягодицы белели на поверхности, как поплавок.
Наверняка он хотел проплыть подальше под водой, чтобы испугать меня, а потом вынырнуть там, где я не ожидала, и помахать мне рукой. Глупенький. Как будто он занимался плаванием для того, чтобы утонуть. Сейчас я думаю, что моя судьба решилась на берегу Байкала. Я должна была тверже возразить Борису, когда он позвал меня, удержать его. А я поверила, что профессиональному пловцу ничего не страшно. Эта уверенность оказалась сильнее моего предчувствия. Но я ошибалась.
– Ты сказала, что видела, как он тонет.
– Я не понимаю, как я это увидела, как услышала. Ведь я распрощалась с этими способностями. Но у меня в ушах до сих пор слышен голос Бориса: «Нина, мама, Господи, спаси!..» Он всегда твердил, что не верит в Бога, а в последний миг звал его на помощь. Бедный. С тех пор, когда я вижу озеро или реку, даже простую лужу, я всегда вспоминаю тонущего Бориса.
Нина сказала, что в день смерти Бориса она угощает его любимым яблочным пирогом. Съедает две порции: за себя и за него.
