Костас Варналис - Дневник Пенелопы
— Но…
— Никаких но! А когда через пятьдесят дней кончится твоя жертва — и моя, тогда я разрешу и тебе с ними познакомиться.
— Но…
— Лишаю тебя слова!
Я сама себя ненавидела. При одном воспоминании об этом меня начинает тошнить.
Все эти хлыщи голубой крови с выбритыми и напудренными физиономиями; с крашеными ногтями и губами, часами смотрящиеся в зеркало, прежде чем на них посмотрят другие; утопающие в золоте и драгоценных камнях; потомки богов и героев, без которых земля не могла бы существовать, а солнце — передвигаться по небесам, первые в сражениях и в поэзии; знатоки изящного, страстные мечтатели о прекрасном и светоче Истины, — все они были скотами. В сравнении с ними раб Дедал был человеком с душой.
Принимая меня за рабыню Мирто, они обращались со мною грубо, говорили мне гадости, ругали, а Эвримах даже ударил меня по щеке. Как я вынесла все это! Ради трона — ради родины. Одних, перепившихся, рвало в постели; другие спрашивали, нет ли у царицы, то есть у меня, любовника — и сколько я ему плачу; третьи интересовались, стою ли я хоть ломаный грош, если меня раздеть и смыть с меня краску, потому что я сверху донизу искусственная (грудь — подушечки; бедра — турнюр!) Некоторые спрашивали, что я делаю, чтобы не рожать, — или, может быть, я не люблю мужчин? Один предлагал мне деньги и свободу, если я дам царице выпить волшебное снадобье, чтобы она выбрала его; другой признавался, что ненавидит меня, ему нужен только престол; третий пошел еще дальше и говорил, что когда женится на мне, то запрет меня в гареме, Телемаха сошлет на пустынный остров, а царство оставит для себя и своей родни.
Что же касается любовного искусства — грубые, неотесанные, жестокие. Лишь один из них оказался молодцом. Старый Полиб, отец Эвримаха. Любовь — родная сестра Мудрости: ей нужны седые волосы… Этот шестидесятилетний старик — весь улыбка, уверенность и остроумие. Воспитанник Муз и Харит! Только он в потемках, вслепую понял и оценил умение моего тела, хрипотцу моего голоса, блеск моего ума. И только он, уходя, спросил, когда ему снова прийти, и оставил на подушке туго набитый кошелек… В его объятиях я забыла, что приношу жертву. С ним я испытала настоящее наслаждение! Согрешила!
Вот за кого я хотела бы выйти!..
А первосвященник смердел, как козленок. И блеял, как козленок. А когда уходил, я заметила, что он стащил с комода и спрятал под рясу мой будильник!
Была уже весна, когда окончилась моя великая жертва. Вышла я из нее еще более непорочной, чем прежде. В пятьдесят раз девственнее.
Поскольку приближалось время выходить замуж, надо было позаботиться о том, чтобы грядущие века не забывали о чуде моего очищения. Отныне и впредь во всем царстве будет отмечаться «Очищение Пенелопы». Национальный праздник. Всемирный праздник. В конце Элафеболиона[9]. В тот самый день, когда празднуется непорочность Артемиды! Свет — Солнце моей добродетели — будет разрушать стены Сферы, чтобы поместиться в ней, и затмит свет Артемиды — Луну.
Я позвала Мирто.
— Теперь, дитя мое, можешь поразвлечься и ты.
— Но…
— Никаких но! Не притворяйся скромницей!
— Но когда я хотела тебе об этом сказать, ты мне не позволила. С большинством из них я еще раньше познакомилась…
Что-то шевелится во мне. Я позвала Галитерса и спросила его. Он очень обрадовался.
— Дитя, которое ты родишь, станет богом лесов и стад. У него будут козлиные ноги, хвост и рога. Его будут звать Паном — потому что его отец — Все!
Матерь божия! Непорочнее самой Стыдливости!
Здравый смысл
Дойдя до середины жертвы, я поняла, что ничего не достигла. Но надо было осушить горькую чашу до последней капли. Я все еще надеюсь на что-то. Не знаю!.. Иногда… Через три недели я послала за Долием. Мы с ним обо всем договорились, а потом позвали Телемаха.
Ему теперь семнадцать лет. Ростом и косым взглядом он походит на отца. Молчалив и как будто немного мечтателен — возраст. И подозрителен. Любит ли он меня? По-моему, нет. Возможно, он считает меня виновной в том, что пятьдесят бездельников проматывают состояние его отца.
— Ты не должен забывать, — сказала я ему строго, — единственным сыном какого отца и плотью и кровью какой матери ты являешься. И что нигде нет более великого и прекрасного царства, чем Итака. Ты рискуешь все это потерять. Пойми, ты уже вырос. У тебя уж и усики пробились, и голос погрубел. Пора стать серьезным. Брось ловить рыбу и охотиться. Подвяжи отцовский меч, и давай вместе спасать то, что еще можно спасти. И поскорее. В твоем возрасте мальчишки из народа сами зарабатывают на хлеб и ведут хозяйство.
Архонты хотят отнять у тебя все. Одни — мать, а все вместе — царство.
Нам нужно опередить их, иного выхода у нас нет. Прежде чем они отнимут у нас царство, мы продадим его!
— Продать родину?
Мы с Долием посмотрели ему в глаза:
— Это еще что за разговоры? Где это ты набрался крамолы? У царей нет родины. Она есть у народов. Царство, не забывай это, принадлежит твоему отцу. И ты можешь поступать с ним, как тебе заблагорассудится.
Ты уедешь сегодня же вечером. Мы снарядили для тебя самый быстроходный корабль острова, корабль Ноемона, сына Фрона. Дадим тебе с десяток надежных парней, и ты тайком выедешь ночью. Через Злое море. Афина в образе Ментора сядет у руля. Ты притворишься, будто не узнаешь ее.
Сначала ты поедешь в Ньокастро, потом в Спарту; затем в Микены и, наконец, на Корфу. Ты познакомишься с самыми могущественными царями нашего времени.
В Ньокастро тебя омоет младшая дочь Нестора — Поликаста. В Спарте тебе накроет на стол единственная дочь Елены — Гермиона, красавица и скандалистка, вся в мать. В Микенах тебя напоит волшебным зельем, чтобы навсегда удержать около себя, достойная дочь своей матери Электра. А на Корфу выстирает в море твои одежды и будет потихоньку плакать о тебе единственная, возлюбленная дочь Алкиноя — Навсикая.
Но не теряй головы. Не женись ни на одной из них, кроме той, чей отец согласится купить наше царство, нужные полномочия для тебя я приготовила. Запроси столько золота, сколько весит твое тело. Я не говорю «душа»: ее нельзя взвесить! Нам должно быть выделено годовое содержание в десять тысяч дукатов.
Когда женихи соберутся захватить царство, то обнаружат, что его уже получил другой. И острова, и людей, и их самих!
Прошло несколько недель, и женихи пронюхали, что наследника нет. Сначала они подумали, что он в дальних имениях, у Эвмея, чтобы не видеть позора матери. Но потом проведали тайну. И озверели. Быстро снарядили три галеры и вышли в море, чтобы устроить ему засаду со стороны Корфу. И убить, когда он будет возвращаться.
Но Паллада разгадала их намерение. Взяла и перевернула остров северной частью на юг, как поворачивают ключ в замочной скважине. И в то время как Телемах подплывал с севера, они поджидали его со стороны Джанте.
— Никто не хочет покупать наше царство. Говорят, при той смуте, которая в нем царит, придется воевать, чтобы взять его. А их народы утомлены. Один Алкиной почти согласился. Только сначала я должен жениться на Навсикае…
Ждать больше нельзя. В моем распоряжении всего пять дней. Нет! Я не стану рабыней пятидесяти тиранов. Я предпочитаю собрать манатки и бежать. В Спарту. Если, конечно, боги не совершат чуда и не вернут мне Одиссея. Пусть даже ненастоящего!
Иначе завтра же я напишу завещание и подарю царство — отдам даром — Алкиною. Раз я не могу взять за него деньги, я его промотаю и буду отомщена. Пусть они дерутся с Алкиноем, которому достанется царство.
Лже-Одиссей
Свершилось чудо! Явился! Благословен Приходящий! Одиссей. Конечно, не мраморный! Не настоящий! Мнимый. Единственный, кто мог прийти. Легче, конечно, явиться мнимому живому, чем настоящему покойнику.
А насколько он огромнее настоящего. Входит в комнату, и меркнет свет! От его голоса со стен сыплется штукатурка! Не говоря уж о том, что он моложе! Руки и ноги у него вроде бы коротковаты для туловища. А затылка, кажется, и вовсе нет. К тому же он издает странный, неприятный запах. Так, наверное, пахнут упыри и драконы в сказках. Но разве я когда-нибудь нюхала дракона или упыря? Когда он рассказал мне свою историю, я поняла. Это был запах свиней. Но когда привыкаешь, он не причиняет беспокойства…
Он сказал, что пришел спасти меня. Откуда и каким образом? Без корабля, без товарищей. Как с неба свалился.
Его заметили рано утром, когда он шагал по направлению к городу, как гнев божий. В руке он держал дубину, такую тяжелую, что сам Геракл не смог бы ее поднять!
Несколько моряков, бывших в порту, кинулись смотреть на титана. Но тот резко остановился и так свирепо глянул на них, что бедняги пустились наутек. Одни спрятались в скалах, другие укрылись в храме Посейдона, моля бога о милосердии!
