Виктор Кадыров - Золото Иссык–Куля
Я люблю пройтись по берегу Иссык–Куля зимой. Светит солнце, снег лежит только в горах, цепочкой окаймляющих незамерзающее аквамариновое озеро. В нем мирно плещется вода, нет бриза, как это бывает летом. На солнце так тепло, что кажется, раздевайся и беги купаться. Но, окунув руки в воду, понимаешь, что она очень холодная. Правда, есть на Иссык–Куле любители зимнего купания. Они утверждают, что купание зимой вполне обычная вещь и к тому же очень полезная для организма. Человек забывает о болезнях. Приводят массу примеров из жизни, когда моржевание спасало людям жизнь. Например, известному Порфирию Иванову, основателю целого учения под названием «Детка». У него был рак, и врачи признали его безнадежным. От болей Иванов не находил себе места и, вконец измучившись, решил разом прекратить свои мучения. Он залез в прорубь и сидел в ней, пока не окоченел. Он надеялся замерзнуть насмерть, но, выйдя из проруби, почувствовал себя значительно лучше. На следующий день Иванов опять полез в прорубь. Через некоторое время оказалось, что он абсолютно здоров. Всю оставшуюся жизнь, а прожил он более девяноста лет, Порфирий Иванов обливался холодной водой в любую погоду, зимой стоя босыми ногами на снегу, купался в проруби, и, в довершение ко всему, у него открылся дар лечить людей. Вот что такое зимнее купание!
Если бы я жил вблизи Иссык–Куля, то, наверное, тоже купался бы зимой. Потому как если ты вчера купался в озере, то почему бы и сегодня не искупаться? А сегодня уже осень, завтра – зима. Привычка – большое дело. Народная мудрость гласит: заставляй себя делать что–то до тех пор, пока это не войдет в привычку. Ведь из привычек складывается характер, а характер влияет на судьбу. То есть от воли делать или не делать какие–то не совсем приятные дела, оказывается, зависит ваша судьба.
Зимой на берегу Иссык–Куля мало людей. Там можно встретить лишь одиноких чабанов, пасущих лошадей, коров и баранов. Я бреду по пустынному берегу и смотрю, что вынесли волны на песок. Вдоль береговой линии большие стаи черных уток–нырков, рыжих огарей–атайек, над ними с криком носятся чайки и крачки, важно плавают величавые лебеди. На Иссык–Куле зимует много водоплавающей птицы.
Среди пучков водорослей лежат осколки керамики. Встречаются черепки с интересными узорами и, иногда, с надписями. Лежат человеческие кости и черепа, пугающие темным взглядом своих пустых глазниц. Местный лесник каждый день приходит на берег, собирает человеческие останки и закапывает их в укромном месте. Он считает, что их покой, который уже длится более тысячи лет, никто не должен нарушать. Иногда удача улыбается мне, и я нахожу каменное украшение или пряльце, керамический светильник – черак, покрытый зеленой глазурью.
Однажды мой родственник Сергей, проходя по берегу, наткнулся на большой фрагмент слоновьего бивня. Случайная находка привела Сергея в восторг, и он даже утверждал, что это бивень мамонта. Бивень был коричневого цвета и напоминал кусок дерева без коры. С одной стороны срез бивня был отполирован, другой конец был неровный, там была часть корня, которым бивень крепился в челюсти животного. На трети бивня был надпил почти на половину толщины. Видимо, бивень служил материалом для работы древнего мастера или ремесленника.
Находки украшают мой рабочий кабинет. В одном из книжных магазинов «Раритет» я организовал небольшую выставку, где можно не только смотреть на экспонаты, но и трогать их руками, ведь для человека прикосновение играет большую роль.
Я решил, что буду продолжать поиски предметов из далекого прошлого. Однако найти их случайно – шанс невелик. Среди моих находок только два металлических предмета – это наконечник копья, найденный возле пещеры – средневекового серебряного рудника Кан–и–Гут, да выброшенное водами Иссык–Куля китайское бронзовое зеркальце второго века до нашей эры.
И вот я вооружился, купив металлоискатель. Такими на пляжах, после окончания туристического сезона, любители ищут потерявшиеся цепочки, серьги и монеты. Я надеялся, что с таким прибором мои прогулки станут более содержательными и интересными.
Весь вечер я ходил по квартире с включенным металлоискателем, обнаруживая загнанные в пол гвозди, спрятанные мною под ковер монетки и кольца. Дух кладоискательства уже вселился в меня, и по углам моей комнаты вился алмазный дымок моих будущих находок. Впереди меня ждали Трои и Атлантиды!
2.
Найти себе компаньона было не трудно. Позвонив своему бывшему однокласснику Володе Шестопалову, я объявил ему, что приобрел металлоискатель. После короткого молчания Шестопалов произнес замечательную фразу: «Где копать будем, знаешь?» – «Конечно, знаю! В одной Чуйской долине сотня мест, где были древние поселения. Я уж не говорю об Иссык–Кульской котловине». Второй вопрос Володи был тоже сакраментальный: «Когда едем?»
И вот мы пробираемся на машине вверх по ущелью Шамси, которое расположено недалеко от городка Токмак. Когда–то, после окончания института, мы с женой прожили четыре года в этом небольшом городке. Мы были молодыми специалистами и работали по распределению на камвольно–прядильной фабрике. Сначала ютились в общежитии для семейных, потом получили роскошную по тем временам двухкомнатную квартиру, построенную по улучшенному проекту.
У меня с детства хранилась небольшая книжка–путеводитель туристических маршрутов по Киргизии, написанная Маречеком, старейшим альпинистом и туристом. Я знал ее чуть ли не наизусть. Я тщательно изучил каждый маршрут и мечтал, что когда–нибудь пройду по нему. Оказавшись в первый раз в Токмаке, я принялся исследовать близлежащие горы и ущелья.
Токмак в те годы был развивающимся городом, «промышленным спутником» города Фрунзе – так называлась тогда столица Киргизии. В Токмаке было несколько больших предприятий: стекольный завод, мясокомбинат, фабрика по первичной очистке шерсти, авторемонтный завод, который выпускал небольшие пассажирские автобусы. Строилась камвольно–прядильная фабрика, на которой устанавливалось современное итальянское оборудование. Возводился радиозавод, который должен был сотрудничать с южно–корейской фирмой «Голд Стар».
В городке в основном жили русские (потомки переселенцев девятнадцатого века, осевшие в этих краях), бывшие зеки, направленные в Токмак на поселение и немцы. Последние стекались в Токмак со всех концов необъятной советской страны. Из Киргизии, в частности из Токмака, немцы могли уехать на ПМЖ на историческую родину, в Германию. Видимо, были здесь какие–то послабления со стороны властей. Правда, психологическое давление на отъезжающих было очень сильное.
Я тогда был мастером электроцеха, и как–то одному работнику–немцу из моей бригады пришло приглашение на выезд.
Нас обоих вызвали в горком Коммунистической партии. Собралось в кабинете человек, наверное, десять из всяких отделов. Игорь Вайс, мой электрик, стоит посередине кабинета как на лобном месте. На него сыплются со всех сторон вопросы, словно автоматные очереди:
– Тебе, паразиту, Советское государство дало все: бесплатное образование, медицину, лечили тебя, предателя, бесплатно, а ты в капитализм захотел, мерзавец! Плохо тебе жилось, подлецу?
Работа у тебя есть. Ты хочешь пополнить собой ряды безработных на своей исторической родине, лодырь? Хочешь пособие по безработице получать? Ух, зря мы вас в сорок пятом не добили. Надо было всех уничтожить. Сколько волка не корми, он все равно в лес смотрит. Фашисткое нутро в вас говорит. Тебе, как нормальному советскому человеку, квартиру дали, дети твои в детский садик ходят, местком каждый год путевки выделяет, а ты наложил большую кучу на нас, советских граждан, сволочь!
– Тебя воспитывали в патриотическом духе, а ты, негодяй, вынашивал свои черные планы в своей мерзкой душе, как бы поскорее предать свою родину, которая выкормила и вспоила тебя, немецкое отродье? Вот, пусть твой начальник тебе в лицо скажет, что он про тебя думает.
Ну, встаю я, юноша двадцати трех лет отроду, и говорю такие слова:
– Люди добрые, отпустите вы Игоря на родину, у него там родственники и душой он там. А потом, зачем нам, советским людям, нужна пятая колонна? Случись что, они же против нас пойти могут. Отпустите его с богом!
На меня все десять пар глаз членов горкома партии так посмотрели, словно хотели испепелить на месте. Такой подлости от меня, комсомольца и советского парня, они никак не ожидали – чтобы вот так просто взять и отпустить живым врага. Когда мы покидали помещение, меня отозвали в сторону и строго предупредили, чтобы я на подобных заседаниях больше не появлялся. На что я с радостью согласился.
В горах близ Токмака была благодать. Рабочим людям, трудившимся на производстве, воскресные дни нужны были либо для того, чтобы с хозяйством возиться, у кого оно есть, либо водку пить, чтобы смысла жизни не потерять. Поэтому в горах было тихо, туристов практически не было. Только охотники, чабаны и егеря. Живности в осенних горах, когда я попал туда, приехав в Токмак после военных сборов в сентябре, было много. По осыпям при моем приближении бежали, вытянув свои короткие шеи, сотни жирных каменных куропаток: чилей и кекликов. В зарослях вдоль рек трубно кричали фазаны, внезапно пугая меня шумным вылетом из–под ног, бестолково махая крыльями и неуклюжа волоча за собой свои пышные хвосты. В чаще арчовника на склонах гор можно было вспугнуть стадо кабанов, которые с дикими воплями и громким топаньем спешили скрыться с глаз. На свежевыпавшем за ночь снегу можно было найти следы хозяина этого ущелья – барса. Следы были пугающе большими. Представлялся сильный могучий зверь, который неспешно пересек лог, обходя свои владения. Вокруг скал были видны цепочки отпечатков раздвоенных копыт – это горные козы, любимая добыча снежного барса. Видимо, их–то и высматривал хозяин гор.
