Ежи Анджеевский - Апелляция
Среда
Ночью мне пришлось прервать работу, потому что он вышел из комнаты и направился в туалет, хотя совсем не производил впечатления проснувшегося, ко мне не подошел, только издали улыбнулся, но тоже как-то странно. У меня с утра болит голова и мучает тревога.
Четверг
Голова болит, и никакого удовольствия от жизни я не получаю, стараюсь не думать и быть, как камень, но внутри у меня все дрожит.
Сегодня шестой день, как я отправил свое заявление.
Пятница
Тревога не проходит, не могу работать, потому что рука не слушается.
Суббота
Получил письмо из дома, Халинка пишет, что все в порядке, только Михась болел ангиной, но уже поправляется, даже не спросила, когда я вернусь, видать, ей нравится свобода без меня.
Понедельник
Доцент предупредил меня во время обхода, что не позже чем через неделю меня выпишут домой, я тогда сказал, что меня все еще мучает тревога и сухость во рту, а он ответил, пройдет, вы здоровы и нечего вам тут делать в отделении, я был ошарашен этим решением, но в присутствии других врачей не мог заявить прямо, что до получения ответа от Гражданина Первого Секретаря мое место здесь, все меня поздравляли со скорой выпиской, счастливый вы человек, сказал Рафал, которого так и не выписали еще, вопреки ожиданиям, из-за плохих гланд. Полковник меня тоже поздравил, только доктор Гвара не сказал ни слова, лишь потом, во время прогулки, когда я, расстроенный, вышагивал в одиночку, подошел и сказал: веселее, пан Конечный, что это вы приуныли? ведь если ответ придет в ваше отсутствие, Плебанский тотчас же переправит его вам на ваш домашний адрес, то ли переправит, то ли нет, ответил я, будучи действительно очень удручен, неужели вы не доверяете Плебанскому? удивился Гвара, я смутился, в самом деле получилось нехорошо и бестактно, я не то сказал, что думал, да нет, ответил я, пану доценту я всегда доверял и доверяю, а вот почте — не очень, письмо будет в цековском конверте, есть люди, которые любят совать нос в чужие дела, мало, что ли, писем пропадает? здесь другое дело, письмо будет адресовано не частному лицу, а в учереждение, вам же можно отправить заказным, сказал доктор Гвара, правильно, можно, но где гарантия, что я это заказное письмо получу в собственные руки, достаточно мне будет выйти за покупками, как шурин его перехватит, и небось специальную премию получит, Иуда, за такой материал, право же, я никак не ожидал, что доцент Плебанский поставит меня в такое трудное и щекотливое положение, ведь и, кроме этой моей апелляции, я вовсе не здоров и не гожусь для выписки домой, меня все время мучает тревога, голова болит от мыслей, какое уж тут здоровье, нервы у меня, как паутина, а они только и ждут, чтобы я в таком подавленном состоянии домой вернулся, сразу накинутся, я даже не уверен, не следят ли они за мной здесь через подосланных лиц, я умышленно так сказал, чтобы его испытать, но он словно бы не расслышал или сделал вид, что мои слова до него не дошли, шел рядом со мной молчаливый и странно задумчивый, потом внезапно оживился, воскликнул: знаете, пан Конечный, я, кажется, придумал отличный выход! из чего? спросил я осторожно, а он говорит: у меня с Плебанским прекрасные отношения, когда придет вам ответ из Центрального Комитета, он наверняка отпустит меня на денек-другой, а я даю вам честное слово, что сам привезу письмо и передам вам в собственные руки, что скажете? меня охватила глубокая печаль, теперь я уже точно знал, с кем имею дело, и впал в полное отчаяние — за двенадцать лет ко мне прикрепляли многих агентов и шпионов, но никогда такого образованного, он крепко держал меня в своих продажных руках, ловко прикидываясь другом, а я знал, что не могу раскрыть карты, не рискуя навлечь на себя ужасную опасность и даже смерть, приходилось скрывать свои мысли и чувства, и сердце у меня разрывалось оттого, что такой симпатичный мужик под личиной друга готовит измену, и ради своей, вероятно крупной, выгоды, готов выдать меня в руки своих хозяев и моих врагов, не знаю, что творилось у него в душе, когда он согласился попрать все человечьи и божьи законы, ведь я не верю, что он считает меня изменником и агентом иностранной разведки, но Бог ему судья, я осторожно ответил, что подумаю и благодарю его за помощь, но мне неловко, что он возьмет не себя такую обузу, какая же эта обуза? перебил он лукаво, мне будет очень приятно вас навестить, быть может, даже удастся ускорить вопрос с вашей временной квартирой, у меня есть кое-какие связи, попробуем, уверяю вас, пан Конечный, все будет хорошо, он говорил очень искренне, и мне на миг показалось, что я ошибаюсь и зря подозреваю честного человека, я очень расстроился, ведь ложное обвинение — тяжкий грех, а я не из тех, кто платит злом за зло, хотя и прогадываю на этом, сегодня жизнь такова, что человеческие связи слабеют, один на другого волком смотрит, я несколько раз читал в «Трибуне люду», что у нас теперь период начальной стабилизации, действительно, есть у нас люди, которые могут себе позволить купить холодильник, телевизор, стиральную машину и даже автомобиль, могут отправиться в туристическую поездку в Болгарию, Венгрию или же Югославию, в гардеробе у них висят по три-четыре костюма, и ужинают они в ресторанах высшей категории, я не говорю о тех, кто ворует, а лишь о тех, кто честно делает свое дело, вот Рысек Куна, например, я был с ним знаком с 1945 года, всегда он был здоров, как буйвол, мог пить и гулять ночь напролет, а утром приходил на работу свеженький, как огурчик, полный сил, пятнадцать лет он хорошо зарабатывал, жил на широкую ногу, ни в каких удовольствиях себе не отказывал, и вдруг в апреле 1964 года вскоре после того, как я вернулся из клиники, буквально в одночасье отдал Богу душу, у него случился инфаркт, и ничего нельзя было сделать, ему, как и мне, едва исполнилось сорок, он никогда, сколько я его знал, не жаловался на сердце, ничем не болел, а вот, оказывается, портился изнутри, смерть в нем росла, право же, я не знаю, зачем человек так трудится, мучается, может, прав был Рысек, когда, помню еще в милиции, говорил после нескольких рюмок: жизнь, она, братец, как баба, ее надо крепко держать и… как следует, иначе прогадаешь, и от людей тебе тоже не будет уважения, может, он и прав был, но я так не умею, у меня, видать, другая структура.
Вторник
Сегодня десятый день как я отправил заявление, тревога у меня сильная. Доцент был занят, и я не мог с ним поговорить.
Среда
Я попросился на прием к доценту, он меня принял, но глядел как-то недружелюбно, сразу заявил, что у него мало времени и чтобы я говорил покороче, меня мучила сильная тревога, но я сказал спокойно: простите, пан доцент, но я хочу выразить свое отношение к тому, что вы мне заявили в понедельник, тут он меня перебил: вы что хотите сделать? выразить свое отношение, говорю, поскольку я думаю… он снова не дал мне закончить, здесь, пан Конечный, я думаю о том, кого и когда выписывать из клиники, это во-первых, а во-вторых, он взглянул на календарь, сегодня у нас среда, а это значит, что в следующую среду вы сядете в поезд и поедете домой, я уже сказал, что вы здоровы и вам нечего здесь делать, в том-то и дело, возразил я, что я вовсе не здоров, что такое? крикнул доцент и даже покраснел весь, вы нездоровы? в таком случае, может быть, вы желаете, чтобы я вас отправил в сумасшедший дом в Творках для продолжения лечения, потому что здесь мы вам пока ничем помочь не можем, извольте, можете ехать туда хоть завтра, разумеется, в сопровождении санитара, у меня потемнело в глазах, я ощутил внутри жуткую пустоту и сказал, ведь вы не хотите меня погубить, пан доцент, не хотите меня похоронить живьем, у меня в последнее время, действительно, плохо с нервами, к тому же, вы знаете, заявление, на это доцент: давайте, пан Конечный, поговорим как разумные люди, ладно? я прекрасно знаю, что вас тревожит, понимаю вас, не перебивайте меня, пожалуйста, я настолько понимаю ваше беспокойство, что согласен с предложением доктора Гвары, хотя вы, надеюсь, сознаете, что это идет вразрез с нашими порядками, когда пациент, вместо того, чтобы лечиться, изображает из себя почтальона, но на этот раз, именно потому что я вас понимаю, я прикрою глаза на нарушение правил, сделаю исключение, и если письмо из ЦК придет в ваше отсутствие, доктор Гвара доставит вам его собственноручно, вот все, что я могу для вас сделать, и не требуйте от меня, чтобы я вам потакал в остальном и спокойно относился к вашему шантажу со здоровьем, ВЫ ЗДОРОВЫ и, как я уже сказал, в ближайшую среду покинете клинику, надеюсь, вы меня поняли? да, понял, пан доцент, я вижу, что вражья рука затягивает цепь на моей шее. Доцент взглянул на меня искоса, как вы изволили выразиться? так и изволил, я сказал, как оно есть, что это значит? спросил он, не угодно ли вам изъясняться вразумительно, я изъясняюсь вполне вразумительно, пан доцент, ответил я, но не обо всем, что думаю и знаю, могу рассказать, на это доцент: пан Конечный, хочу вам посоветовать, уже не как врач пациенту, а как другу друг, если вам непременно хочется думать, думайте, но так, чтобы не вредить своему здоровью, мы, врачи, к сожалению, не всемогущи, мы вам вернули пошатнувшееся психическое равновесие и точка, больше мы для вас сделать ничего не можем, вам надо самому следить за своим равновесием и, главное, расстаться раз и навсегда со своими выдумками насчет вражьей руки и т. д., и т. п., идите, подумайте об этом спокойно и разумно, да, пан доцент, ответил я, знаю, что вы мне желаете добра, надеюсь, что знаете, полагаюсь на ваш здравый смысл, пан Конечный, и я послушно вышел, совершенно убитый, мне надоела такая жизнь, уж лучше пусть по-прежнему шпионят за мной и передразнивают двойки и тройки рядовых шпиков, чем так, как теперь, когда могущественный агент одной рукой готовит мне петлю, а второй лицемерно предлагает дружеские услуги, тут я беззащитен и совершенно одинок, ибо не в состоянии убедить доцента в вероломстве его друга, образованный всегда скорее поверит такому же образованному, чем мне, окончившему всего шесть классов Народной школы, хотя потом я при каждом удобном случае пополнял свое образование и много усилий и жертв принес по этой линии, впрочем, я доценту нисколько не удивляюсь и зла на него не держу, понимаю, что с тем ему легче найти общий язык, но мне очень обидно, что такой умный и благородный человек пал жертвой обмана со стороны тоже умного, но коварного типа, видать, на благородстве далеко не уедешь, у него слабые ноги и голова, я лег, хотя тревога мучила меня ужасно, моего Иуды не было, ушел на прогулку, и я думал о том, как ужасно трудно осуществлять власть на этом свете, ведь кто честен и чист как слеза, тот беззащитен перед коварством, темными махинациями и ловушками, я понимаю святых, которые бежали от людей и света, чтобы доживать своей век в запертой келье или в пустыне, но что же делать таким, как я, безвинно преследуемым и вытолкнутым на обочину жизни, что делать народу, если праведники наверху отсутствуют, всю власть там дьяволы захватили и говорят людям: мы из вас Ангелов сделаем, а сами так мнут и давят народ, чтобы получилось дьявольское тесто, где искать помощи и спасения? будешь звать, никто не услышит, а услышит — поймет не так, как нужно…
