Вадим Южный - Прощание славянки
– Товарищ подполковник! С личным составом роты проводится занятие по политической подготовке. Руководитель занятия старший лейтенант Онищенко, – доложил я.
Замполит с трудом сохранил невозмутимый вид, негромко произнеся:
– После занятий зайдите ко мне.
– Есть! – браво гаркнул я.
По окончанию занятий я прибыл в штаб, где меня ждал замполит.
– Товарищ старший лейтенант! – недовольно начал он. – Как вы мне объясните весь цирк, что я увидел у вас в роте?
– Какой цирк? – сделал я удивленное лицо.
– Вы мне тут дурака не стройте! – возмутился он – Какой?! Противогазы, «слоники»… Что вы клоунаду из занятий устроили?
– Никак нет! Не устраивал! Готовились к проведению политических занятий в условиях применения противником оружия массового поражения!
– Какого поражения? Что вы мне тут паясничаете? Я вас официально предупреждаю – если на вас поступит хоть одна жалоба от солдат, разбираться будем на партсобрании, и вряд ли вы отделаетесь одним выговором.
Замполиту же батальона не пришлось по вкусу, что я с солдатом азербайджанцем разучивал красивую русскую песню «Гляжу в озера синие». Дежурный по роте худощавый сержант Черкозянов доложил, что дневальный Гамбаров отказывается мыть полы.
– И что вы мне предлагаете, – с недоумением посмотрел я на него, – чтобы я вам полы мыл? Или вас разжаловать, а Гамбарова поставить сержантом? И вы будете полы мыть?
– Вы же сами запрещаете солдат бить, – обиженно произнес Черкозянов, – а он уперся и ни в какую. Вера, мол, не позволяет женскую работу делать.
– Вызови его ко мне! – начинает закипать во мне злость и к сержанту, и к Гамбарову.
Гамбаров зашел в канцелярию, и на лице у него было написано, что он в своем упрямстве готов идти до конца.
– Ну что, товарищ солдат? Не хотите, говорят вы выполнять свой воинский долг?
– Хачу, таварыш старший литынант. Стрелят буду, бегат буду, палы нэ буду мыт. Жэнскый работа эта.
– Значит, пусть русские пацаны полы драят, туалеты чистят, посуду моют, – завожусь я, повышая голос, – а ты будешь только ходить в грязных сапогах по этим полам, жрать из этой чистой посуды и засорять унитазы своим калом?
Гамбаров исподлобья смотрел на меня.
– А песни петь и спортом вам заниматься можно?
Тот хмуро кивает.
– Ну что же, пойдемте, товарищ солдат…
Замполит батальона, забежавший в туалет по нужде, забыл о ней, увидев, как над забитым дерьмом очком отжимается Гамбаров и с выражением поет: «Гляжу в озера синие, в полях ромашки рву…»
После этого Гамбаров, правда, предпочел мыть полы, чем продолжать изучать огромный русский народный репертуар. Жалоб на меня никогда не поступало. Моя рота была лучшая в бригаде, всех проверяющих водили ко мне и обещали при первой же возможности назначить на вышестоящую должность замполита батальона.
1990 год. Н-ск – Армения. Жуков СергейНаш Н-ский полк подняли по тревоге в ночь с девятнадцатое на двадцатое января. Мы еще не знали, что и где случилось, но то, что случилось что-то чрезвычайное – было ясно. Союз разваливался на глазах, утопая и захлебываясь своей собственною кровью от данной Горбатым свободы. Самой горячей точкой был Кавказ. Приехавший недавно из Баку лейтенант Мадашев рассказывал страшные вещи. Как прямо посреди города убивают армян. Как в наглую, открыто грабят всех не азербайджанцев. Как грабят магазины. И это – Баку! Самый интернациональный и дружный город Союза! В это не хотелось верить.
Двадцатого января сборный батальон от полка с полным комплектом необходимого тылового имущества и оружием по штату вылетел на военном транспортном самолете в направлении, известном только экипажу самолета.
В самолете было холодно, но уставшие солдаты дремали, привалившись друг к другу. Молодой взводный, взволнованный и напряженный негромко спросил у меня:
– Сергей, а на войне страшно? Тебе было страшно в Афганистане?
– Было…
– Сильно?
– Сильно… Ты даже не представляешь, насколько может быть силен страх…
Взводный умолк, о чем-то с грустью задумавшись. Через несколько часов самолет пошел на посадку. Народ, чувствуя, наконец, приближение разгадки, куда и зачем летят, стал пробуждаться и с жадностью приникать к иллюминаторам. Было раннее утро, но в туманных сумерках можно было разглядеть, что внизу расстилался какой-то больший город, со всех сторон окруженный горами. Горы были везде, куда только мог обратиться взгляд.
– Мужики! Кто отгадает из трех раз, где у нас так много гор?
Шутнику никто не ответил. И так было ясно – Кавказ. Приземлившись, увидели – Ереван. Батальон придали полку, который находился прямо возле коньячного завода. Армяне уже знали, что произошло в Баку, и радостно приветствовали прибывающие воинские части.
Тыловики – падлы. Не зря строевые офицеры их ворьем называют. Когда нас в срочном порядке отправляли на Кавказ, то просто не было возможности пересчитать и перепроверить, сколько и чего нам выдали с собой из вещевого и продовольственного довольствия. Начвещ и начпрод горячо уверяли, что выдали все, что положено, и подсовывали для подписи накладные. Мол, даже лишнее дали, но это ничего, война все спишет! Какое там все! Трети не додали, что выяснилось только в Ереване. Пришлось пайки урезать и недоедать, солдатам постельного белья не хватило…
Один день нам дали на доукомплектование, и мы с интересом пошли погулять по городу, который, как писали все газеты, находится в жесткой блокаде, зажатый с двух сторон Азербайджаном. Мы ожидали увидеть пустые магазины, дикие цены на продукты, голодующих людей, но были поражены. Я первый раз в жизни узнал, что сливочное масло может быть пяти сортов, а колбаса пятнадцати, и главное, все это есть на прилавках! Зефир в шоколаде, птичье молоко, сотни других сладостей.
Полные впечатлений мы зашли в одно из многочисленных маленьких и уютных кафе, разбросанных по всему городу. Сидевшие за столиками армяне смотрели на нас уважительно, и о чем-то негромко пошептавшись, отправили через официанта нам пару бутылок хорошего вина.
– Нет-нет, спасибо, не надо, – попытались отказаться мы.
– А-а, нехорошо так поступать, – огорченно произнес один из армян, подходя к нам, – от чистого сердца, в знак искреннего уважения. Много армян убили в Баку азербайджанцы, и сколько бы еще убили, если бы не вы – военные…
– Мы не были в Баку, – ответил я, – и наша задача, не защищать конкретно армян, азербайджанцев или грузин. Мы здесь – чтобы не было войны между вами.
– Все мы понимаем, – кивнул тот, – вот и за это вам огромная благодарность от нас, армян. Не знаю, что будет с нашей страной дальше, но Армения всегда будет с Россией. Мы со всех сторон окружены мусульманами и вся история Армении – война с ними. Ислам – воинственная религия, на национальной почве они много раз устраивали резню, убивая неверных… Прошу вас, не обижайте нас отказом, примите вино.
Они подсели к нам за столик и постепенно мы разговорились. Наконец я не выдержал и задал вопрос:
– Мужики, ничего не могу понять, в газетах пишут, что у вас голод, безработица, блокада, а мы по городу прошли, глаза разбегаются, чего только нет. Неужели это – блокада?
Армяне откровенно недоуменно уставились на нас:
– Э, видели бы вы, как мы жили до блокады!
На следующий день мы ушли в Ленинакан. С прибытием военных боевики оставили город, и нам была поставлена задача – зачистить его в поисках возможно оставшихся бандитов.
Город был поквартально разбит по секторам, и подразделения по группам проводили осмотры своих участков. Я шел по разрушенным улицам, дома с грустью смотрели на меня выбитыми глазницами без стекол, и я ничего не мог понять. Что не хватало людям? Зачем они убивали друг друга? Ведь жили, работали, женились… И вдруг разделились по национальностям, встали по разные стороны баррикад и с ненавистью стали убивать себе подобных людей, просто говорящих на другом языке.
Неожиданно из двери какого-то здания буквально вывалился солдат и обезумевшими глазами посмотрел на меня. Тут же его скрутил приступ блевотины, он изверг из себя жидкость и что-то глухо замычал, склонившись над землей.
Я шагнул в дверь и попал в другой мир. Это не мог быть мир людей. Это не могли сотворить люди. Это был другой мир. Здание оказалось роддомом.
Я шел по разрушенным этажам, и душа моя окаменела. Я не мог плакать, не было слез от испытанного шока, такого я не видел даже в Афганистане. Мне хотелось верить, что все, что я вижу вокруг, только снится мне, что меня окружают видения. Мы закрывали глаза мертвым роженицам со вспоротыми животами, мы собирали останки не родившихся младенцев, разорванных за ноги пополам, собирали отрубленные головы с выколотыми глазами.
Ненависть душила меня. Все взывало ко мне, все требовало мщения. Мне хотелось убивать этих двуногих выродков, я постарел в этот день на несколько лет…
