Александр Чуманов - Три птицы на одной ветке
А также о том, что епархия наградила ее, как одну из лучших активисток, бесплатной поездкой в Верхотурье, и скоро она туда поедет припадать к нетленным мощам святого Симеона.
Само собой, подруга обещала замолвить там словечко за Эльвиру — оно ведь и в светской жизни так, чем большему количеству чиновников глаза намозолишь, тем выше вероятность того, что тухлое твое дело хоть когда-нибудь хоть кто-нибудь рассмотрит положительно. А еще сулила сувенирчик из святых мест.
И не обманула. Вернулась переполненная впечатлениями, а также преподнесла миленький, явно ширпотребовский образок Богородицы, притом истово уверяла, что образок сей, несмотря на неказистый вид, силу чудодейственную огромную имеет.
— Ты, Эльвира, — с напором говорила подруга, беспрестанно размашисто крестясь, — отбрось сомнения и верь. Ты смотри, смотри на пресвятую Деву и еще смотри. И в какой-то момент она тебе мигнет. Знаешь, какую сразу благодать почуешь! Я это по нескольку раз в день проделываю, сперва, честно сказать, не получалось, вера слабая была, но теперь — запросто…
Дослушав до этого места, стоявшая в дверях Алевтина Никаноровна как-то подозрительно всхлипнула и поспешно удалилась. А Эльвира сильно раскашлялась…
Оклемавшись от болезни, она несколько охладела к религии, а заодно ко всему прочему трансцендентному. В церковь стала ходить пореже, публичные моления прекратила, креститься стала смиренно и лишь в подобающих случаях, поститься не перестала, однако делала это без прежнего изнурения, порой позволяла себе скоромное, склоняясь к расхожей ереси, что господу богу навряд ли нужна подобная ерунда.
А между тем в процессе болезни как-то само собой удалось победить курево, избавиться удалось от порока, преследовавшего еще со студенчества и отвратившего, вероятно, не одного мужчину — кому же, как говорится, доставит удовольствие поцелуй «пепельницы». Что подруга, не скрывая зависти, расценила как неоспоримое доказательство чудодейственной силы иконки с подмигивающей Богородицей, Эльвира возражать не стала, но к прежней религиозной активности больше не вернулась все равно.
18.А вскоре стали у нее намечаться новые перспективы, о которых она, разумеется, мечтала и о которых нередко молилась, однако старалась не терзать себя несбыточным.
Но тут в очередной раз позвонила Софочка со своей практически недосягаемой планеты и произнесла магические слова: «Мамочка, кажется, у нас с Джоном появились материальные возможности, чтобы принять тебя в гости. Конечно, быстро не получится, да оно и не нужно, но вот Кирюша немного подрастет, и придется нанимать няню, потому что меня, кажется, берут на работу… Словом, будем надеяться и ждать. Я о тебе ужасно соскучилась, часто вижу во сне, сны иногда тяжелые, просыпаюсь в слезах, тревожусь, здорова ли ты?»—«Здорова, здорова!» — заорала что есть мочи Эльвира, словно безо всякого телефона хотела докричаться до Австралии, но тут в трубке запикало, и, кинув ее на рычаг не глядя, Эльвира побежала скорей делиться с матерью радостной вестью, а трубка еще долго взывала жалобно в пустое пространство.
Как обычно, Эльвира приврала Алевтине Никаноровне насчет приветов, как обычно, Алевтина Никаноровна пропустила вранье мимо ушей, но, уловив суть, искренне обрадовалась. Правда, сдержанно. Все равно же она им — не враг. Как и они — ей.
Позабавило бабушку, хотя, возможно, Эльвира присочинила и тут, что Джон все вспоминает бабушкины грузди, собирается, как выпадет свободный денек, отправиться в австралийский лес за грибами.
И весь этот день получился у них каким-то на редкость хорошим. Вообще, мало у них было таких дней и в текущей, и в предыдущей жизнях, пока они существовали в раздельности…
С этого дня начались сборы на край света. Хотя взять с собой в самолет разрешалось лишь двадцать кило багажа да сумочку. Но, с другой стороны, чем строже отбор — тем мучительней выбор.
Эльвира собиралась, пока окончательно не собралась, и ни разу ей не стало скучно этим заниматься, ни разу она не страдала от отсутствия все новых и новых вариантов комплектации своего скарба…
Но тут вдруг случилось событие, чуть было не разрушившее все планы. У Алевтины Никаноровны в очередной раз начались печеночные колики, бабушка, заглушив боль анальгетиками, пошла показаться врачу. На приеме сидела какая-то новая девка, и она, нетерпеливо выслушав бабушку, но к ней даже не прикоснувшись, огорошила:
— У вас в родне от рака кто-нибудь умирал?
— М-муж, — промямлила Алевтина Никаноровна, подрастерявшись.
— В родне-е! — повторила нараспев докторица.
— Мама…
— Так что ж вы хотите! — обрадовалась мадама своему дару прирожденного диагноста и для пущей убедительности ручками развела.
Разумеется, бестактность такая повергла Алевтину Никаноровну в еще большую растерянность. «В институтах теперь так, что ли, учат, в ординатурах?» — думалось старухе тоскливо.
А та назначила два каких-то анализа, чтоб подтвердить свой летучий диагноз, и выпроводила пациентку вон…
Пока бабушка добралась до дому, ее смятение и растерянность потихоньку улетучились, вернулось обычное спокойствие, а также наметилось нечто, напоминающее как бы удовлетворение. Собственно, чего-то такого Алевтина Никаноровна давно поджидала. Тем более, что ее нынешний возраст уже вплотную подошел к тому рубежу, который ее мать не преодолела.
Особого внешнего, а тем более внутреннего сходства между ними никогда не было, но все равно приближение конкретной цифры Алевтина Никаноровна поджидала как некоего, по меньшей мере, этапа.
И теперь ее даже радовало, что вот и напоследок она оказывается всесторонне права, потому что в собственных болячках разбирается лучше любого профессора. А кроме того — все равно уже никаких удовольствий от жизни не предвидится, лучшие годы давно позади, всякие праздники да увеселения вызывают лишь отвращение, осточертело все, осточертели все, никакого бога нет, рая и ада — соответственно, и это, если имеешь на свою беду мозги, легко уразуметь, и нечего мучиться догадками — как оно будет там, поскольку там будет никак…
И пришла Алевтина Никаноровна домой, веющая окончательным душевным холодом, отчего была несколько бледней обычного.
— Ну, — встретила ее Эльвира буднично, — что сказали?
Так ведь всегда спрашивают приходящих из больницы, с чем бы они туда ни уходили.
— Рак, — ответила Алевтина Никаноровна так, будто у ней признали грипп.
Эльвира аж села на расстегнутый баул, в котором опять что-то меняла местами, всею душой пребывая далеко-далеко.
— Мама, ты что? Ты — шутишь?
— Разве этим шутят? Нет, та сикуха в больнице вполне уверенно сказала.
— Но в подобных случаях пациентам правду не говорят!
— Выходит, теперь говорят. Им же небось за врачебную этику не приплачивают…
— Нет, так прямо и заявила?!
— Прямей — некуда. Хотя для верности велела два анализа сдать. Я — уже. На той неделе готовы будут. А пока… Видать, дочь, и мне надо собираться. Только я дальше полечу. Или, наоборот, ближе?..
— Мамочка, Господи, да как же…
— Перестань, нормально все. Надо же отчего-то русскому человеку помирать, если у него ни сердце, ни сосуды… «Экология переходит в онкологию — закономерно…»
— Еще и — психология… — добавила дочь, уже почти переварившая тяжкую новость.
— Да уж не без того, — легко согласилась мать, — может, психология похуже любого канцерогена будет…
— Но мамочка!.. — еще вырвалось напоследок у Эльвиры.
— Сказала — прекрати! — Алевтина Никаноровна изобразила лицом сердитость, хотя на самом деле не видела, на кого б ей сердиться в такой момент, разве что на докторицу — да пес с ней!
— Бери пример с меня, — продолжила бабушка уже как бы покровительственно, — видишь — я совершенно спокойна. В истерике не бьюсь, к шарлатанам не бегу. И ты не поднимай волну. Что толку. И мы обе прекрасно понимаем — нет никакого смысла продлевать бесконечно эту тягомотину. Освобожу тебе жизненное пространство, будешь одна, с «дачей», с трехкомнатной в центре, без «в/п»… заживешь!
— Мама!
— Да все, все, доченька, покончим с этим, лучше поговорим спокойно о делах, ведь, как-никак, мать-старуху похоронить забота не шуточная, а кроме того… Словом, если ты готова к разговору, то — давай, а — нет, так я спать пойду, набегалась по этажам, устала, честно сказать, смертельно…
— Ну и отдохни… После уж…
Алевтина Никаноровна не спеша удалилась в свою комнату. И действительно легла спать. И вскоре захрапела. И Билька рядом с ней захрапел. Оба они, становясь старше, храпели все громче и громче, раньше — только лежа на спине, теперь — в любом положении, так что даже Эльвира из-за них порой к утру не высыпалась.
А когда Алевтина Никаноровна часа через два отдохнула и захотела чайку, Эльвира тоже вполне успокоилась и к разговору приготовилась.
