Даниэль Кельман - Время Малера: Роман, рассказы
— Простите? — спросил Вельнер.
— Что?
— Нет, — запнулся Вельнер, — я имел в виду, что… вы… Вы что-то сказали?
Бертольд задумался.
— Ничего.
Вельнер надолго впился в него глазами. Через четверть часа он встал, что-то буркнул себе под нос и поплелся в столовую. Бертольд смотрел ему вслед, потом перевел взгляд на монитор: числа, ряды чисел, это (напрягшись, он вспомнил) были расчеты на следующий квартал. Но что-то в них не сходилось, целое, которое, собственно, являлось соотношением чего-то с чем-то, не уравнивалось и пришло в заметный беспорядок. Бертольд выглянул в окно: по улице сновали люди; отсюда, сверху, как на ладони просматривались все течения, попутные и встречные людские потоки, а в одном месте образовался даже настоящий водоворот. «Может, мне все же следует что-нибудь съесть!.. Нет, даже думать противно; не хочу; выдержу».
Теперь на мониторе появилось что-то угрожающее. В числах содержалась не просто ошибка, они как будто рассказывали о нем, Бертольде. Четырехугольник монитора наблюдал за ним. Голубой цвет снаружи едва заметно сгущался в воздухе. Тикали часы. Вдруг зазвонил телефон.
Бертольд распахнул дверь и вышел. Хотелось бежать, но, чувствуя слабость в ногах и сознавая, что спотыкаться в такой момент не имеет права, он сразу оставил эту затею. Преследуемый телефонными звонками, он пустился по неожиданно безлюдному, точно вымершему коридору к дверям лифта. Когда они открылись, Бертольд вошел в кабину, и зеркала размножили его фигуру до бесконечности, двери закрылись, затем открылись снова, он стоял на улице.
Внешние шумы вырабатывали, как ему показалось, какую-то тонкую дымку; проезжавшие мимо автомобили оставляли после себя расплывающиеся цветные следы. Бертольд стал медленно поворачиваться; почувствовав, что направление выбрано верно, тронулся с места. Сделал несколько шагов, вытащил ключи, схватился за ручку, открыл дверь и вошел в квартиру. Как, спрашивается, он здесь очутился? Дорога домой исчезла, стерлась из памяти, да и была ли она на самом деле? Дверь захлопнулась на замок. Бертольд уселся в кресло перед телевизором (он видел, как мигала лампочка автоответчика, но это его больше не интересовало) и задумался: а если все же, ну так, только из осторожности, совсем чуть-чуть… Нет, не начинать же потом все сначала. Одна только мысль об этом вызывала отвращение. Его знобило. В окне сверкнул вертолет, ему наперерез летел голубь, падая штопором вниз. Вдруг Бертольд вспомнил, что в последние дни совсем не ходил в туалет и что грязная и несмотря на свою обыденность все же мучительная процедура ни разу… Он невольно рассмеялся. Комната слегка покачнулась, но он привык к головокружению, уже ставшему непременной частью большого мира, а не просто тем, что относилось только к нему, к Бертольду. «Теперь, — подумал он, — можно здесь и остаться. Вот так сидеть. Просто сидеть. И больше ничего».
Мягкая обивка кресла вызывала приятные ощущения; Бертольд, чье осязание обострилось, чувствовал через одежду каждую неровность. Он прислушивался к своему дыханию, к равномерным вдохам и выдохам; когда затрезвонил телефон, он даже не повернул головы, и через некоторое время аппарат затих сам собой. Небо попеременно окрашивалось то в красный, то в серый, а потом в черный цвета, потолок ловил их и отражал, подмешивая свой собственный грязно-желтый. Когда темнело, Бертольд не зажигал свет; мягкие сумерки благотворно действовали на глаза. Звонил телефон, потом замолкал и после некоторой передышки звонил снова.
Кромешная тьма держалась недолго. То и дело круглые разноцветные огоньки, вспыхнув, проплывали по комнате в танце и гасли. Откуда-то доносились голоса, некоторые крайне напряженные и взволнованные, но, к сожалению, понять их было невозможно; Бертольд знал этот язык, но по необъяснимым причинам не мог перевести. Пока не мог. Все стихло, едва показалось солнце. Поднялось, описало полукруг, не совсем ровный, не совсем совершенный, спустилось, озарив крыши и антенны красным, разогрело до накала несколько точек на горизонте и скрылось. Телефон трезвонил так часто, что в конце концов пришлось вытащить штекер из розетки. Несколько раз Бертольд отправлялся на кухню, где наливал себе воды, несколько раз ходил в туалет.
Ночью он крепко закрывал глаза, чтобы ни фонари, ни фары не разрушали заветную темноту. Но комната все равно наполнялась дневным светом, и каждый предмет обретал четкие и узнаваемые очертания, и предотвратить это казалось невозможно. «Очевидно, — решил Бертольд, — просто не надо забивать себе этим голову. Тогда все разрешится само собой». Голоса становились глуше, но настойчивее. Наконец наступил день.
В щель для «писем и газет» упала почта. В письме, написанном неровным почерком, говорилось, что третьего дня скоропостижно скончался Шмольдер. Около обеда в дверь застучали, только через некоторое время стук прекратился. Внимание Бертольда привлекло кое-что другое: большая стрелка настенных часов двигалась теперь быстрее. Он мог без особого труда следить за ее ходом, и это непрерывное вращение как будто тянуло за собой и катившееся по небу солнце. К вечеру скучились облака, и всю ночь напролет, а потом весь день барабанили по стеклу капли. Луна превратилась в солнце, солнце обернулось луной, на фоне звезд самолет вывел название одной лимонадной фирмы, а потом снова зарядил дождь, и на следующий день воздух был серый, стальной и какой-то враждебный. Стрелка часов крутилась еще быстрее, но Бертольд догадался, как ее перехитрить: просто не обращать внимания, тогда время иногда исчезало вовсе. Голоса больше не возвращались, и вспышки света становились все реже и реже. Однажды, из чистого любопытства, он посмотрел на маленькую голубую вазу, стоявшую на подоконнике, и повелел ей двинуться с места. Ваза сделала рывок, потом еще один, отскочила, полетела вниз на ковер и с приглушенным звоном разбилась. Бертольд сосредоточил внимание на осколках, но те лишь слегка подрагивали и никак не желали собираться в целое. Вид их был неприятен, почти отвратителен, и вскоре он оставил их в покое. Утро и вечер сменяли друг друга едва заметно, ночи стояли короткие и почти совсем черные. Бертольд уже очень редко поднимался со своего места, сила тяжести возрастала. Зато теперь все обещало проясниться. «Вот только еще секунда, — он знал наверняка, — и все станет как дважды два четыре. Всего лишь через секунду…»
Дверь распахнулась, и в комнату вошел человек. Это оказалась не входная дверь, а другая, которую Бертольд ни разу не видел, но когда она открылась, он знал: она была здесь всегда. Мужчина в сером костюме и в шляпе держал в руке зонтик.
«Собирайтесь, — сказал он, — мы уходим».
«Кто вы?» — спросил Бертольд.
«Собирайтесь, мы уходим», — повторил пришелец.
«Я никуда не пойду, — запротестовал Бертольд, — пока вы не объясните, что вам от меня нужно и по какому такому праву вы сюда явились, и, пожалуйста, поосторожнее со своим зонтиком, вы все намочили, и хотелось бы знать…»
«Пойдемте!» — снова сказал незнакомец.
Бертольд кивнул и поднялся. Колени болели, он с трудом удерживал равновесие; на секунду его ослепил яркий солнечный свет; Бертольд зажмурился. Человек со скучающим лицом наблюдал за ним, с его одежды и с зонтика капала вода. Бертольд шагнул к нему, в сторону открытой двери; попытался заглянуть туда, но там было темно, а здесь — светло, так что он уже больше ничего не видел. Еще шаг.
«Ну, давайте же», — торопил мужчина.
Бертольд продвинулся еще на шаг, но вдруг чья-то рука легла на его плечо, и перед ним выросло лицо в форменной фуражке. Ноги Бертольда подкосились, и он упал, стукнувшись лбом о ковер. Он еще видел снизу, как мужчина в сером костюме закрыл зонтик, пожал плечами и отвернулся, а потом почувствовал, что снова стал падать. Падать. Падать, все глубже и глубже, но на этот раз уже не было пола, который остановил бы падение…
Когда Бертольд открыл глаза, то увидел перед собой белую стену… нет, белый потолок. Неоновая трубка светилась голубоватым светом. Пахло лекарствами и дезинфицирующими средствами. Он лежал в кровати. В руке торчала иголка, от которой тянулась тонкая трубочка к штативу с мешочком. В мешочке содержалась прозрачная жидкость с маленькими пузырьками, медленно и равномерно поднимавшимися вверх. Возле кровати стоял стул, на стуле сидел доктор Мор.
— Вы, дорогой мой, полный идиот, — приветствовал он Бертольда.
Тот посмотрел на доктора и слабо улыбнулся. На стене за спиной Мора висело зеркало: Бертольд увидел свое лицо, бледное, неузнаваемое, заштрихованные щетиной обвисшие щеки и впалые глаза.
— Вы же концы могли отдать. Довели себя до критического состояния, вам известно это?
— Да, я знаю. Кто приходил ко мне?
— Полиция. Кто-то заявил о вашем исчезновении. Некто Вельнер, ваш коллега. И очень своевременно. Офицер застал вас шатающимся по комнате, а потом вы рухнули на пол. Но вы бы ничего не добились, даже если б и умерли! Вы сбросили всего одиннадцать килограммов, всего лишь одиннадцать.
