Роман Солнцев - Красный гроб, или Уроки красноречия в русской провинции
И вот она, тетрадка в клеенчатой обложке. Что тут?
Было воскресенье. Он сидел на даче (“Сейчас почитаю и в печке сожгу, как Гоголь!”) и листал, перебрасывал желтоватые страницы. “Словарь местной публики”. Надо сказать, среди жителей Сиречи многие прошли, как минимум, СИЗО, а кое-кто и колонию. Вот часто произносимые в их среде слова:
А.
Абротник – конокрад. Почему? Абратать? Обратать? Ухватить, запеленать, поймать, увести? Или от немецкого арбайт – работа?
Академия – тюрьма. И она же – курорт. Царская дача.
Алты – опасность, скрывайся. Алты по-тюркски – шесть. Алда – впереди. Почему опасность?
Амара – проститутка. Международное слово – от амур.
Амбразура – окно. С войны пришло слово?
Андрот – больной, дурак. Почему???
Антрацит – кокаин. Странно: прием негатива. Черным назван белый.
Атас цинкует – наблюдатель сообщает об опасности.
Афиша – полное лицо. Довольно смешно.
Б.
Бабать – выдавать соучастника. От слова баба, болтать, как баба?
Багаж – срок наказания. Примитивно и понятно.
Бадяга – оружие. Почему???
Базар – трёп.
Байдан – вокзал. Тюркских корней. Вроде бы как богатая площадь.
Байкал – слабо заваренный чай. Гениальное слово!
Баки – часы. Всероссийское воровское слово.
Баклан – мелкий жулик. От мешковатой и суетливой птицы?
Балаган – базар.
Балда – анаша.
Балерина – воровской инструмент для вскрытия сейфов. Талантливое слово. Инструмент действительно верткий и многосоставный, включает набор ключей, отмычек.
Баллон – милиционер. Да уж!
Бан – вокзал. Банщик – лицо, совершающее кражи на вокзалах.
Банда фикосная – ювелирный магазин. От фиксы.
Баня – лезвие безопасной бритвы. Нежно и жутковато.
Барабанщик – попрошайка, нищий. Гм-гм, как говаривал Ленин.
Баруля – баруха – сожительница. Глагол барать в 60-е годы обошел
Россию. И тут же: Барыло – сливочное масло. Прямые ассоциации.
Басить – пугать. Басы – женские груди. Полный “сюр”.
Бациллы – продукты. Упасть и умереть: и остроумно, и жутко.
Баян – стекло для дактилоскопии. Всероссийское.
Беда, бедана – пистолет.
Безглазый – не имеющий прописки. Блестяще!
Белинский – белый хлеб. Без комментариев. Интеллигенты сидели.
Белуга – портсигар. Ревет как белуга, потому что открытый и пустой?
Библия – игральные карты. Ну и ну!
Бить понт – выдавать себя за честного человека.
Бить по ширме – лазить по карманам. Ширмы – карманы?
Боржом – ночлежка. Странно и здорово!
Брюнетка – черный ворон.
Булыга – драгоценный камень. Мрачное остроумие.
Буфер – синяк. Метафора!
Бушлат – гроб. Общероссийское слово.
Был на фонаре – ждал.
Был на диване – скрывался.
В.
Вайдонить – кричать. Почему?.. Кричать “вай-вай!”? или иной тут корень? Вайда?
Вайер – газета. Это на каком языке?
Вакса – водка. Опять принцип негатива?
Василек – денатурат. Точно и весело сказано, глядя на цвет.
Вассер – опасность. Знаем с детства.
Вафлер, вафля – гомик. Почему? Потому что мягкое?
Веник – наблюдатель. Интересно!
Венчание – суд. О боже!
Вертолет – пустой, ненадежный человек. Потому что руками махает?
Вникитяж – опасности нет.
Вол – честный человек.
Волк – главарь банды. Это уж точно!
Впасть в распятие – задуматься! Гениально при всем кощунстве.
Г.
Га – литр вина.
Гаврилка – галстук.
Гады – ботинки. Почему???
Гамлет – собака. Блестяще! Видимо, собака розыскная или в охране.
Вот тебе и “быть или не быть”!
Геморрой – неудача.
Гитара – женский половой орган. Зрительная метафора.
Гоп – ночлежка. Гоп-стоп – грабеж.
Грыжа – полстакана самогона. Гм-гм.
Грызть окна – попрошайничать. Остроумно.
Д.
Двадцать пять – сыщик, надзиратель, милиционер. Почему?
Два с боку – слежка. Почему?
Декан – десять. О, интеллигенция в Сибири!
Демон – лицо, выдающее себя за преступника.
Дерибас – ношеная заграничная одежда…
….
И так далее, и так далее. Хватит! Кому это нужно?! Милиция, говорят, имеет нынче основательные, хорошо отпечатанные словари для общения с темным контингентом. Да и не нужны им словари – это их язык, как сказал в одном из интервью писатель Евг. Попов, это их все родное: тюрьма, резиновые палки. А если и держат словари, то больше для потехи. Прав Евг. Попов! А разбираться, как и почему возникли те или иные жаргонизмы, кому надо? И без того в городке Сиречь жизнь сумеречная: то вдруг ползут, будто муравьи, из дома в дом черные, в телогрейках, амнистированные из ближайших колоний – берегись, народ!.. а то месяцами дует коричневый ветер “целинник” с юга, где по приказу партии перепахали почвенный покров, получили один урожай пшеницы, а теперь – одни камушки на сотни верст… ни пшеницы теперь, ни травы для овец и лошадей…
И все-таки Углев записывал. Так клин клином вышибают. Вот и не жалел он времени когда-то, собирая, как Даль, всякие страшные (а для филолога частью и смешные) словечки этой местности. “Сожгу попозже.
Для смеха покажу… не Татьяне и не Ксении, конечно, – Игорю. Заодно проверю, не из тинистого ли дна этот румяный, ладный, как молодой космонавт Гагарин, человечек”.
20.
И надо же было тому случиться, в субботу под вечер, когда Валентин
Петрович в своей деревянной избе на бетонных башмаках ожидал Ксению на урок, явился вдруг сам Игорь Ченцов. По случаю весеннего тепла сосед был в расстегнутой до пупа вельветовой рубашке, в желтых же вельветовых джинсах, русый чуб на лбу – впрямь мальчишка. Босой, в домашних кожаных сандалиях без задников. Серебряный крест болтается на груди, сверкает.
– Валентин Петрович!.. – промычал он из дверей, неестественно скалясь. – У меня беда! Выручайте! – Он крепко пьян, и, судя по небритой белесой щетине, пьян уже не первый день.
– Проходите, проходите, Игорь… – растерялся Углев.
Он пожалел, что до сих пор толком и не выслушал Татьяну: что же у них в семье такое происходит? Нет, не опасное окружение пугает
Татьяну, что-то другое подтачивает ее каждый день. Иной раз ночуя на даче, Валентин Петрович слышал, как она резким, даже странно сверлящим голосом распекает сына, который набросал окурков во дворе.
И на дочь кричит, которая не завернула какой-то кран и в гараж натекла вода.
Обычно голосок у нее нежный, голубиный, тараторит, как тараторила она в юности, без вскриков. Да она и мужа любит без ума. Почему же ввалившийся к старому учителю Игорь стал вдруг говорить черт знает что:
– Я виноват… спутался с одной… а Танька не может простить… я три дня в городе в гостинице отсыпался… вернулся трезвый, чистый… побрился…
А она: уходи!.. Я как-то сказал, что верю ей больше всех на свете и дом записал на ее имя… может, и вправду выгнать… а сейчас и все остальное отберет… если дело дойдет до развода…
– Так попросите прощения, если виноваты.
Игорь икнул, сел на пол.
– Виноват. А она не прощает. Только вы можете спасти меня, поговорите с ней, Валентин Петрович!
Из его рассказа Углев понял, что Игорь давно уже болтается, хмельной, по городу, всем жалуется, что жена требует развода, и, видимо, он должен отдать ей половину своего имущества. А это, по слухам, которые и прежде доходили до Углева, два рынка в городе, пять-шесть магазинов. Наверное, что-то еще.
– Я идиот… – продолжал ныть Игорь в ногах у Валентина Петровича, неумело и оттого слегка театрально куря сигаретку, чмокая (он же не курил до запоя?!) и роняя пепел на штаны. – Ни кожи, извините, ни рожи, по пьянке увлекся, мы отмечали одну сделку… а Таня – она строгая… Я останусь у вас ночевать? У меня ничего нет. Она ничего не отдает. Даже карточку забрала. Купите мне бутылку водки…
– Хватит вам пить! – уже осердился Углев. – Спать оставайтесь, я вам сейчас родниковой воды налью… – Жители местных дач давно обнаружили в верховьях оврага родник, вода очень холодная и вкусная. – И спать, спать…
– Нет! Я усну, только если пилюлю приму…
– Какую еще пилюлю?
– Свинцовую… – бормотал Игорь.
Что он тут перед старым человеком играет?! Ну, поговорит, поговорит
Ченцов с Татьяной. В конце концов, у них дети, а дети без отца – это опасно, примеров этому в Сиречи слишком много…
– Спасите меня…
…
Уже наступила ночь. Углев прошел к ченцовскому коттеджу мимо кирпичного домика охраны с рявкнувшей овчаркой, парни кивнули ему через окно, узнав при резком свете прожекторов (да и кто тут иной мог появиться?). Валентин Петрович намеревался немедленно поговорить с Татьяной (наверное, и она плачет?), но в ответ на его звонок выглянула Ксения с испуганным личиком и пролепетала, пришепетывая, что “мамотька уехала куда-то”.
– Если спросит, где Игорь Владимирович, скажите, у меня на даче.
