Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 12. Ключи от Волги
И правда, «на этажах» эти старухи, подобно яблоням, пересаженным в позднем возрасте, не приживаются. Маются, сидя у городских телевизоров, видят во сне свои огороды с укропцем, свои сиреневые при солнце и серые в непогоду домишки, заглохший колодец, заржавевший почтовый ящик.
А иным просто некуда и податься. Сыновей война покосила. А они вот живут. Все их богатство — эта вот «неперспективная деревушка».
И деревушка тоже только старухами и жива. Умрут — все быстро поглотят бурьян и леса.
Деревне Сытьково исчезновение не суждено. Стоит над Волгой и возле дорожного тракта. И хотя прежде бурлившая жизнь переместилась в иные места, деревенька все же стоит на ногах. Но и тут большая часть населения — старики.
Подымаясь от Волги по косогору, мы повстречали за деревенскими огородами старуху с косой.
— Для козы, бабушка?
— Для коровы, милые, — ответила бабка, поглядев на нас сквозь очки прищуренными, всевидящими глазами.
— Тяжело? Дело-то ведь мужицкое.
— Разве не тяжело! Что мужицкое — полбеды. Беда — годов-то семьдесят девять…
Поправив платок, старуха взялась косить.
А вечером мы снова с ней встретились. Попросившись на ночлег в домишко у края села, мы готовили «газик» съездить за Волгу, когда старуха вернулась с вязанкой травы.
Марья Васильевна.
— У нас на ночлег? Ну что же, рады гостям.
Бросив вязанку и прислонив в уголке палисадника косу, она тяжело опустилась на порог дома и уголком платка стала тереть очки.
— Ну вот, наработалась. А то корову-корову. Для коровы силы нужны, — пожалела ее хозяйка дома, принимавшая нас на ночлег.
Выяснилось: в доме живут три сестры. Анастасья Васильевна, Марья Васильевна и Арина Васильевна. У каждой была своя жизнь.
А старость собрала сестер под одной крышей. И живут. Все опрятно, ухожено, прибрано.
На окошках цветы, на бревенчатых стенках застекленные рамки со множеством фотографий. На кухне на чистом столе самовар, горка оладий. В открытое кухонное окно видно Волгу и обкошенный склон у воды. Старухи садятся вокруг самовара и заводят, как видно, не новый разговор о хозяйстве. Объект неторопливой дискуссии — корова. Продавать или не продавать?
Силы в этом домашнем споре распределяются так. Старшая из сестер, Марья Васильевна (та, что косила траву), твердо стоит за корову — «без коровы нельзя» — и делает все, что можно сделать в ее без года восемьдесят лет, чтобы корова осталась. Против — младшая, Анастасья Васильевна. Она курит, голос у нее от этого хрипловатый:
— А кто же будет за ней ходить? Я вон на двенадцать рублей лекарств накупила…
Заботы о корове лежали на Анастасье.
Но год назад ее, шестидесятилетнюю (тридцать лет из них проработала медсестрой в сельской больнице), настиг инфаркт, и с коровой трудно теперь управляться.
Средняя из сестер, Арина Васильевна (76 лет), тоже больна. У этой склероз — забывает все тут же. Сердцем она за корову — «как же без нее, матушки». Но она понимает — главный работник в доме, Анастасья, вышла из строя.
Арина слушает каждую из сестер, говорит: «Господи…» — и подносит к глазам платок.
— Без коровы никак нельзя, — упрямо стоит на своем Марья Васильевна и берется отбивать косу, чтобы завтра с росою снова пойти косить.
Мы уезжаем за Волгу и возвращаемся в сумерках. Сестры сидят у остывшего самовара.
Разговор прежний.
— Всю жизнь держали, и вот теперь — на, продавать! — вполголоса говорит Марья Васильевна.
— Господи, — шепчет Арина и смотрит с надеждой по очереди на сестер.
— Кто же против. Но я-то, видите, молоком запиваю таблетки, — хрипловато, но очень миролюбиво и даже ласково возражает младшая из сестер.
В открытые окна летят на свет бабочки.
В палисаднике чутко ходит собака. А за углом во дворе пережевывает жвачку и шумно вздыхает корова.
Мы пьем поставленное в светелке для нас молоко.
— Настоящее. Не то что в пакетах, — говорит шофер, наливая вторую кружку.
— Без коровы нельзя, — подытоживает на кухне разговор Марья Васильевна и выключает свет по очереди в сенях, в соседних двух комнатках, в пристройке для кур…
Утром проснулись мы рано, но сестры были уже на ногах.
— Греем кости чайком. Садитесь-ка с нами, — позвала Анастасья Васильевна.
Мы сели. Побеседовали о том о сем. Но разговор опять подался в прежнее русло.
— Грех такую корову на мясо. Грех! — утверждала свою позицию Марья Васильевна.
Сестры молчали, соглашаясь, что «на мясо» это действительно грех.
У проблемы, оказывается, была еще одна важная сторона. Продать кому-либо корову — это еще полбеды. «Будем видеть ее, да и молока, глядишь, купим». А вот на мясо — сестры единодушны — это никак не годится.
Оказывается, нет охотников покупать дойную и очень хорошей породы корову.
— Молодые не интересуются. Говорят: зачем? А старые — видите сами, — объясняет ситуацию Марья Васильевна.
На этой точке дискуссия о корове утром остановилась. Мы, попрощавшись, поехали.
А три сестры принялись каждая за свое дело.
Младшая села за письмо дочери в Ленинград. Арина взялась мыть посуду. А Марья Васильевна пошла за косою…
На взгорке мы остановились — последний раз взглянуть на деревню. Разыскали глазами знакомую крышу за садом, дорожку от дома к Волге и на откосе увидели человеческую фигурку в коричневой кофте и пестром платочке.
— Марья Васильевна! Косит! — восхищенно сказал шофер. — Косит. Вот человек!..
В дороге мы много раз еще вспоминали ночлег у старушек Цветковых и слова Марьи Васильевны о житейских заботах: «Как не косить. Косить надо. Отец еще, помню, говаривал: умирать собирайся, а рожь сей».
Деревня Сытьково, Верхняя Волга.
Сестры
Неглубокую воду возле моста переходило стадо. День был на редкость жаркий, и коровы посреди речки остановились. Надо было спросить дорогу, и мы ожидали: вот сейчас из высоких кустов выйдет на берег пастух. Но, подгоняя хромавшую телку, у воды появились две эти девчушки. Появились вот так, сидя вдвоем на лошади. С любопытством поглядели на нас, стоявших возле автомобиля. Потом старшая похлопала резиновым сапожком в крутой лошадиный бок.
— Ну давай, давай, Мальчик!
Мальчик неторопливо спустился к воде, наклонился напиться, пил долго, пофыркивая и отгоняя хвостом оводов. Старшая всадница все это время, умело отпустив повод, держала в седле себя и обхватившую ее сзади за талию компаньонку. Заметив, что все это мы наблюдаем с большим интересом, девчушки слегка засмущались, но тут же с подчеркнутым безразличием занялись делом.
— Ну пошли, пошли… Пошли, кому я сказала!
Коровы нехотя, но послушно вылезли из воды и гуськом потянулись на горку. Следом за ними на берег вышел и Мальчик с наездницами.
— Галя, прыгай, — сказала старшая.
Сидевшая сзади ловко скользнула на землю, а следом за нею, держась за седло, соскочила и управлявшая Мальчиком Таня.
Девочки были сестрами. Старшей исполнилось десять, младшей — «шестой миновал».
Отец у девчушек пастух. Сестры носят ему обед.
И старшая Таня с шести лет уже научилась ездить на лошади. И не просто ездит, а помогает отцу пасти стадо — две с половиной сотни коров.
По ее рассказу было понятно: делает она это с удовольствием, даже с радостью.
— Мальчик — он умный. Он меня слушает даже лучше, чем папу. И его никто не боится.
Один раз лисица вон там на пашне за речкой ловила мышей. Я подъехала к ней ну вот так. И она не бежит. Папа сказал, что лисы и зайцы лошадей и коров не боятся…
Младшая Галя с восхищением глядит на сестру и, когда улыбается, прикрывает ладошкой щербатый рот.
Сегодня день — особо ответственный. Отец заболел, и стадо пасет соседка Елизавета Григорьевна Чагина. Но она не садится на лошадь. Она только смотрит за стадом, а пасут его Таня и Галя Гавриловы.
Таня и Галя — в одном седле.
Мы поговорили еще о школьных отметках, о передачах по телевидению, о деревеньке девчушек, которая называлась Кривая Часовня и которую называют теперь Заря.
— Когда будете посылать фотокарточки, пишите хоть Заря, хоть Часовня — дойдет все равно, — сказала Таня, мимоходом кивнув сестренке на двух коров, соблазнившихся выйти к овсам.
— Сбегай-ка их огрей, да как следует…
Перед тем как проститься, я спросил у Татьяны:
— В седло тебя-то подсаживают?
— Нет, я сама. — Она подвела Мальчика к луговой кочке, ловко подпрыгнула, подтянулась и вот уже помогает забраться в седло сестренке.
Мы постояли, наблюдая, как по лугу затрусила немолодая умная лошадь и как уверенно сидели на ней две наездницы. Вспомнился сразу некрасовский шестилетний мальчишка «в больших сапогах, в полушубке овчинном, в больших рукавицах, а сам с ноготок».
