Индия Найт - Почему ты меня не хочешь?
И потом, меня совершенно не волнуют ни его фамилия-имя, ни возраст. Главное, что он симпатичный, по крайней мере если его побрить; вероятно, обладает хорошим чувством юмора, и с ним не соскучишься, он ведь такой знаток молодежной моды. Я все время твержу Фрэнку, что нужно не отставать от времени, следить за модой. На что он неизменно отвечает: “Мечтать не вредно”. (Это обычно после того, как я прошу его втолковать мне, почему облитые краской и прибитые к полу джинсы считаются столь же большой эстетической и культурной ценностью, как, например, картины Вермеера. Я и с Домиником часто спорила на эту тему.)
Да, возможно, я ничего не понимаю в Молодых (сорок – это молодой?) Английских Художниках, но зато готова попытаться развить у себя вкус к музыке Янгсты. Хотя, честно признаться, вчера я слушала его шоу по радио и не поняла ни слова из того, что он говорил. Он изъясняется на каком-то неизвестном мне диалекте. Может быть, я просто слушала вполуха, поскольку одновременно играла с Хани. С музыкой у меня вообще дело швах, поскольку я выросла на Джонни Холлидей, Клоде Франсуа и Сильви Варган. (Мой любимый Клод, или, как его называли, Кло-Кло, умер от шока после удара током, когда засунул в ванну подключенный фаллоимитатор. По-моему, в день его похорон был объявлен национальный траур. А двое других теперь уже нянчат внуков, но все еще молодцы. Так что рок-н-ролл жив!) Но он – в смысле, не призрак Клода с вибратором в заду, а Янгста – наверняка смог бы мне втолковать все тонкости современной музыки за ужином в каком-нибудь французском ресторане. Все-таки имя у него французское – Адриан, – еще одно очко в его пользу.
Звонит телефон: наверняка это Адриан.
– Так-так, – говорит неопознанный голос, – миссис Мидхерст.
– Доминик, это ты? – Нет, вряд ли. Мой бывший сейчас в Токио, но больше меня так никто не называет. За исключением официальных лиц.
– Не-ет, – елейно тянет голос. – Не угадала.
– Я не знаю, кто вы, – искренне говорю я. Наверное, кто-то из “официальных лиц”. – Газовщик? Электрик? Рекламный агент? Если да, то спасибо, у меня все есть.
– Нет. – Звучит это уже не так самоуверенно.
– Намекните, – вздыхаю я. Ненавижу такие телефонные интриги; кроме того, мой собеседник вполне может оказаться психом-маньяком.
– М-м-м, – хрипло мычат мне на том конце провода. – Ррррр.
Господи! Только не это! Купер. Невыносимо. Может, мне просто повесить трубку? Нет, нельзя. В конце концов, бедняга дал то, что мне требовалось, и он не виноват, что у него бледный пенис, да и сам он немного странноват. Но как он узнал мой номер телефона? Наверное, от Изабеллы. Боже мой.
– Ой! – Захлопываю открытый от ужаса рот и заставляю себя улыбнуться. – Здравствуйте.
– Притворилась, что не узнала меня, решила поиграть, да? – мурлычет Купер, к которому мигом возвращается самонадеянность. Так и кажется, что сейчас добавит: “Шалунишка”. Он понижает голос и томно хрипит: – Если подумать, ты и тогда со мной хотела поиграть. Развратная штучка.
Думаю, что в тот момент доктор Купер решил, что общается по телефону с настоящей живой свиньей, потому что я выдаю громкий, ужасный и безусловно свинячий хрюк – крайне неприличный звук, полное впечатление, что кто-то громко выпустил газы.
– Хрррррррю, – поспешно добавляю я для большей сексуальности и задыхаюсь от смеха.
Тишина. Потом:
– Эй. С тобой все в порядке?
– Хааааааа. – Стон ненамеренный, просто я все еще не в состоянии нормально дышать.
– О господи.
Все, сил моих больше нет. Кладу трубку на журнальный столик и сгибаюсь пополам, свесив голову к полу. Так я стою с полминуты, хватая ртом воздух, словно курильщик, докурившийся до рака легких.
– Прости, – хриплю я наконец в трубку. – Не знаю, что на меня нашло.
– А я знаю, – воркует Купер.
Боже мой, как неловко. Может, я и не собираюсь снова встречаться с Купером, но вовсе не хочу, чтобы он считал меня свиньей в полном смысле этого слова.
– Не будем об этом, – говорю я, прочищая горло, которое все еще побаливает. – Чем занимаешься?
– Вспоминаю нашу ночь, – вкрадчиво шепчет он.
– Хм, – уклончиво отвечаю я.
– Я знаю, что это было... – В его голосе снова слышатся похотливые нотки.
– Хм? – повторяю я, поскольку все еще не решаюсь изъясняться словами.
– Тот странный звук...
– Прости, – быстро перебиваю я, – мне нездоровится. Больна. У меня горло болит. Иногда мне трудно дышать.
– Ерунда, – ласково говорит он. – Этот звук я уже слышал. Догадываешься когда?
– Нет, – почти шепотом, сжимаясь от страха, отвечаю я. Что бы он сейчас ни сказал, я наверняка снова не смогу сдержать смех.
– Когда ты кончала, – рычит он. От шока я чуть не роняю трубку.
– Что? Что ты сказал? Купер довольно смеется.
– Когда ты кончала, – повторяет он, – то есть когда у тебя был оргазм, ты хрюкнула.
– Не хрюкала я!
Господи, этот мужик что, совсем свихнулся?
– Уверяю тебя, хрюкала.
– Может быть, у меня и был оргазм, Уильям, но я не хрюкала. Что за вздор? Надо же додуматься до такого. Полный маразм! Не было, не было этого!
– Ты и сейчас, только что, тоже кончила, так ведь? – продолжает он, игнорируя мои бурные возражения.
– НЕТ!!! – ору я в полной ярости. – Нет, нет и еще раз нет! Какого черта! Я не кончала. Так, хрюкнула нечаянно. И могу тебя уверить, что я никогда, слышишь, никогда не хрюкаю во время оргазма. Какая абсурдная мысль! Как ты вообще смеешь звонить мне и говорить такие мерзости, будто я визжу свиньей во время оргазма? Как ты посмел, Уильям?
– Успокойся, – отвечает Купер. – Я всего лишь сказал правду, которая мне известна.
Все это время я в бешенстве носилась взад и вперед по комнате, а теперь сижу, оцепенев от ужаса.
– Уильям?
– Миссис Мидхерст?
– Зови меня Стелла. В конце концов, мы с тобой трахались.
– Это я прекрасно помню.
– Послушай, ты серьезно? В твоих словах есть хотя бы грамм, унция, крупинка правды? – Я почти готова расплакаться.
– Что ты, сама того не замечая, хрюкнула в момент, скажем так, кульминации нашего акта?
– Да, – шепчу я.
Сама того не замечая? Не замечая?
– Боюсь, что да, – весело отвечает Купер. Трубка падает у меня из рук – прямо как в кино.
– Стелла? – доносится голос Купера с пола. – Алло?
Я поднимаю трубку.
– Клянись жизнью, клянись своим членом.
– Клянусь, – с готовностью отзывается он. – Но на твоем месте я бы не стал так расстраиваться. Некоторые женщины вообще могут обмочиться во время оргазма, а одна наша общая знакомая вопит, как осел. Я знавал немало девушек, которые в такой момент кричат “папа”. Обычно они из Клапама.
– Мне кажется, – говорю я, отчаянно пытаясь вернуть себе хотя бы часть достоинства, – что я бы об этом знала. Ведь это же мое собственное тело и мои собственные звуки.
– Скорее всего. Вообще-то я позвонил, чтобы пригласить тебя на ужин.
– А что ты имел в виду под “сама того не замечая”? Что я хрюкала и хрюкала не переставая?
– Нет, насколько я помню, только один раз. Я знаю один итальянский...
– Я тебе перезвоню. Мне надо идти. – У меня от напряжения желудок свело и в голове зашумело.
Боже мой!
Я хрюкаю во время оргазма. Все пропало.
Думаю, за всю свою жизнь мне еще никогда не было так стыдно. Однажды, еще в детском саду, я описалась и даже сейчас, тридцать пять лет спустя, все отчетливо помню: ярко-желтая струйка звучно стекала на линолеум. Тогда мне было очень стыдно. Да, признаюсь, иногда я была не слишком добра и тактична с другими людьми, но по крайней мере меня после мучила совесть. По отношению к своим родителям у меня тоже двоякие чувства, но, право слово, никто не любит своих родителей безоговорочно. Ничто, ничто из всего мной совершенного в этой жизни не могло бы повлечь такого нелепогонаказания. У Господа Бога там что, совсем крышу снесло?
Я забираюсь в постель – потому что ничего другого в голову не приходит, и выпиваю успокоительного. Первая мысль – позвонить всем мужчинам, с которыми я когда-либо спала, и спросить напрямую. Пока действует успокоительное, шок будет не таким сильным. Но я не знаю их телефонов, за исключением номеров Доминика и Руперта. Доминик сейчас спит в Токио, а Руперт будет здесь завтра. Вот когда приедет, тогда и спрошу.
Этого просто не может быть. Иначе кто-нибудь уже обязательно сказал бы мне.
Обязательно.
Боже мой.
Мне приходится выбраться из своей берлоги, потому что надо покормить Хани – Мэри только что привела ее из детсада (сегодня я была бы не в силах вынести присутствие Марджори). Она сидит за обеденным столом и лепит колечки из пластилина (“Ой, улитки”), пока я стою у плиты и разогреваю курицу карри с рисом, которую вчера приготовил Фрэнк. У меня до сих пор сводит желудок и подмышки от ужаса чешутся нестерпимо. Я готова расплакаться. Нет, честное слово. Мало того, что я горю от стыда, я теперь никогда больше не смогу заниматься сексом.
