Ирина Степановская - Как хочется счастья! (сборник)
Таня, к моей радости, отвергла и то и другое. Не знаю уж почему, но мое предложение она приняла. Я уже размечтался о счастье небесном, но загвоздка оказалась в том, что Таня совершенно не знала французский язык, а песню нужно было петь обязательно по-французски. Впрочем, это обстоятельство оказалось мне даже на руку. Оно давало повод предложить Тане свою помощь – ведь я французским, кроме школы, занимался еще и с репетитором. Я нашел текст песни, прочитал его несколько раз Тане, перевел дословно. Дело осталось за малым: войти в образ и, самое главное, выучить слова. Для Тани, всю жизнь учившей английский, это было, конечно, непростой задачей. Но текст на слух ей понравился, и мы стали заниматься.
Я вспомнил ощущение счастья, с которым жил в те дни. Я ложился спать и, дожидаясь, пока Леха выключит свет в нашей комнате – выключатель был ближе к Лехиной кровати, чем к моей, прижимался щекой к уголку подушки и шептал «Таня». И, проснувшись, первым делом вспоминал, во сколько в этот день должен увидеться с ней. Я вовсе не торопил часы. Я замирал и повторял про себя: сегодня в такое-то время я увижу Таню. Все остальное – занятия, сон, еда – было подчинено этому часу. Все остальное в сравнении с Таней казалось мне плоским и бесцветным, и только ее лицо в моем воображении сияло алмазными россыпями моего доселе никогда не испытываемого счастья.
Сначала мы оставались с Таней после занятий прямо в институте – всегда где-нибудь на лестнице можно было найти укромный уголок. Потом меня стали приглашать к ней в дом. Уже вовсю двигалось к зиме. В Москве уже было слякотно, промозгло. Я схватил насморк и долго не мог выздороветь. Являлся к Тане с распухшим носом, гнусавый и почти всегда голодный. Конечно, я не показывал вида, что хочу есть, да и в общежитии мы с Лехой тогда уже не голодали, но отказаться от борща или котлет, которые готовила ее бабушка, было бы странно, да и для Тани, наверное, неудобно. Есть одной как-то неловко, а заниматься французским на голодный желудок, когда на кухне зреет в кастрюле огненный борщ или подергиваются жирком остывающие котлеты, глупо.
Репетировали мы упорно. Сначала текст у Тани совершенно не получался. Сотню раз, не меньше, мы с ней вместе прослушивали диск с записью Пиаф. Я записал текст русскими буквами – Таня все равно никак не могла запомнить слова. Останавливаясь посредине строки, она беспомощно смотрела на меня и ждала подсказки. Я придумал для нее ассоциации под каждую строчку. Ничего не помогало до тех пор, пока я не заметил, что она легче запоминает, если видит текст в оригинале, латинским шрифтом. Какой же я был дурак, что подсовывал ей свою корявую тарабарщину, вместо того чтобы просто по тексту песни учить ее языку. Мы изменили методику, и дело пошло намного лучше. Наконец, за две недели до концерта мы стали отрабатывать каждое слово, и у меня и на занятиях, и во время еды, и даже во сне в голове крутились и крутились и эта музыка, и эти слова. За день до концерта я подарил Тане небольшую фотографию – изображение парижской площади Пигаль, где когда-то девчонкой начинала петь Эдит Пиаф. Кстати эту фотографию (прости меня, Нина!) я выдрал из книги в свое первое посещение библиотеки. За фотографией, собственно, первый раз и пришел. Мне хотелось, чтобы вид этой площади еще больше вдохновил Таню. Но… видимо я выбрал для этого неудачный момент – Таня посмотрела на фотографию довольно равнодушно и ничего не сказала. Она была занята примеркой платья, которое шила ей бабушка и поисками крестика – максимально похожего на тот, который всегда носила на груди великая певица.
Как прошел концерт, как мы выступали с Таней, я практически не помню. Все слилось в густом тумане волнения и страхе за Таню. Запомнилось мне, что наш фонарь, по счастью, не упал, Таня вышла и спела ровно, без запинки, как я ее научил. Запомнилась бумажка с текстом, которую она незаметно сжимала к кулачке, на всякий случай. И краешек этой бумажки белел у меня перед глазами все время, пока я играл, сидя на старом, маленьком, шатком стульчике. Мы с Таней сделали все, как надо, как я хотел. Однако конкурс мы все-таки не выиграли. Впрочем, и Леха со своими девицами тоже остался ни с чем. Но, тем не менее, и наш номер, и Лехин жюри отметило. Нас с Таней поощрили за оригинальность проекта, Леху – за темперамент и жизнеутверждающую позицию. Дали нам грамоты. Леха опять договорился, чтобы мы на пару дней подменили кого-то из официантов. Леха пригласил своих девиц в кафе, а я решил подарить деньги Тане – как приз. Все равно я не представлял, что ей купить к Новому году. Дарить какие-нибудь дурацкие плюшевые игрушки не хотелось, к тому же я знал, что Танина мамаша, несмотря на всю свою деловую хватку, дочку не баловала.
– Хорошо, куплю себе сумку, – сказала Таня, и первый раз меня поцеловала. В щеку. Я чуть не умер тогда от счастья.
Зазвонил мой телефон. Я осторожно выскользнул из постели, чтобы не разбудить Нину, вышел в столовую. Номер показался смутно знакомым.
– Алло?
– Вадим Сергеевич, извините, что поздно…
– Кто это? И сколько времени?
– Это Варя. Варвара… – Еще не хватало, чтобы Присси повадилась звонить мне днем и ночью.
– Что случилось, Варенька? – Я взглядом искал часы на стенах Ниного дома. Не так уж и поздно. Всего без четверти двенадцать. Еще идет старый день. Четвертое сентября.
– Вадим Сергеевич, вы только не ругайтесь и не считайте меня сплетницей, но дело в том, что я очень ценю ваше ко мне отношение…
Мне почему-то стало нехорошо.
– Варя, говори, что случилось?
Я слышал в телефон, как она сглотнула от волнения слюну.
– Вадим Сергеевич, вы не волнуйтесь, просто Борис Витальевич пригласил кое-кого из наших в ресторан. Это очень хороший ресторан… очень дорогой… Он сейчас куда-то ушел с Аллой…
Я помолчал.
– Вадим Сергеевич, вы слушаете?
Я все молчал. Она затарабанила своим тоненьким голоском.
– Вадим Сергеич!
Дальше молчать было нельзя.
– Я слушаю, Варя, слушаю.
– Здесь еще Скарлетт и Эшли. Он всех очень сильно угощает.
– Замечательно. А вы-то что там делаете?
Она замялась.
– Борис Витальевич меня тоже пригласил.
Я не заметил, как заорал.
– Ну и зачем вы мне звоните? Вас пригласили, вы пришли… Ну, отдыхайте теперь, наслаждайтесь хорошей кухней… приятной беседой, черт вас возьми!!
– Вадим Сергеич! Борис Витальевич всех пригласил для того, чтобы отметить начало работы с ним… Он убеждает всех не ходить больше на ваши репетиции. Он говорит, что, если что, он сам заплатит неустойку по контрактам, но на самом деле никакой неустойки не будет, потому что, как он говорит, вы вряд ли станете подавать в суд, но у него все равно везде есть связи, и что никому ничего не надо бояться. И еще он сказал, что у него есть деньги для того, чтобы самому поставить спектакль. Вадим Сергеич, он говорит, что вы ему в подметки не годитесь…
Она тараторила, как пулемет. Я не хотел ее больше слушать и отключился. Некоторое время я еще стоял, бессмысленно глядя на выключенный телефон. Сердце колотилось, кровь приливала к лицу. Я несколько раз глубоко вздохнул, приводя в порядок мысли. Захотелось умыться, смыть с себя эту Присси, Бориса и остальных.
Когда я повернулся, Нина стояла у входа в комнату в крошечных трусиках и накинутой на плечи синей кофте.
– Нина, за тобой, наверное, в молодости ходили толпы молодых людей… Ты очень красивая. Похожа на русалку.
У нее чуть дрогнули в усмешке губы.
– Вадик, если я тебя старше на двадцать лет, это еще не дает тебе право говорить мне – «в молодости».
– Прости, я дурак. – Я подошел к ней, взял ее ладошку и поцеловал. И опять вспомнил, что целовать руки женщинам меня научил Леха. От гнева у меня все поплыло перед глазами.
– Вадик, что-то случилось? Кто тебе звонил?
– Пустяки, Нина. Звонила одна актриса, из моей постановки.
– Сообщила о своей беременности? От тебя?
Я засмеялся.
– Нина, есть у тебя коньяк?
Она принесла из кухни бутылку.
– Судя по всему – беременность не от тебя. Так что случилось?
– Давай с тобой выпьем, – предложил я.
– Я не хочу. Хотя иногда, ты знаешь, выпиваю. В одиночку, в кухне. Когда бывает совсем плохая погода.
Я налил себе треть стакана и выпил.
– Вадик, что-нибудь серьезное?
– Так… Ситуация непростая. – Я не хотел рассказывать, но и молчать было неудобно.
Я подумал, что должен позвонить Алле.
Нина деликатно вышла из комнаты. Я чувствовал отвращение, когда набирал номер. Не скоро, но Алла ответила.
– Ты сейчас где? – спросил я, стараясь говорить как можно спокойнее.
Нет, она была не Вишневская. Лучше. Голос у Аллы сейчас был теплый, игривый, грудной. Она, видимо, решила поводить меня за нос.
