Мила Иванцова - Живые книги
От воспоминания о еде у женщины засосало в желудке, и вскоре ноги сами привели ее в знакомое кафе.
15
Заказала рис, рыбное ассорти и греческий салат. Сок. Кофе.
В ожидании обеда сложила руки на столе, опустила голову и закрыла глаза. В памяти мгновенно возникло нереально синего цвета море, а на нем парусник.
«На сколько хватит денег!» — сказала сама себе Амалия и открыла глаза. Она услышала со своего места на верхнем ярусе, что девушки с кем-то разговаривают, и голоса их казались взволнованными. А через минуту подошла Вера, и выражение ее лица подтверждало наличие какой-то интриги.
— Что-то случилось? — спросила Амалия.
— Нет, но… Вам принесли передачу! — пожала плечами девушка.
— Мне?
— Вам! — загадочно улыбнулась Вера.
— Странно. А что ж это за передача? От кого?
— Курьер принес пакет, на нем указан наш адрес и предписание: «Передать госпоже писательнице».
— Вы ничего не путаете?
— Нет, вон он еще ждет внизу, хорошо, что вы как раз зашли пообедать! Так я его приглашу сюда или вы спуститесь?
— Спущусь, — заволновалась Амалия, не зная, что и думать, взяла сумочку и пошла вниз по лестнице.
Совсем юный парень держал в руках небольшую удлиненную коробочку, похожую на упаковку от эклеров или вафельного торта, а также какую-то квитанцию, где Амалия должна была расписаться.
— А вы можете сказать, от кого это? — спросила она у парня.
— Нет. Мое дело — доставка, и чтобы клиенты не жаловались.
— Странно. — Амалия взяла в руки пакет и покачала его. Ей показалось, что в середине что-то булькнуло.
— До свидания! — попрощался парень, и через мгновение за ним звякнул колокольчик на двери.
— Ничего себе! И что с этим делать? — растерянно посмотрела на девушек Амалия.
— Надо открыть, — резонно посоветовала Аня.
Женщина разорвала плотную бумагу, скрывавшую действительно коробку из-под эклеров, и увидела в ней небольшую пластиковую бутылку с темной жидкостью и надписью от руки на белой квадратной этикетке: «Вино из ежевики. Домашнее».
— Ух ты! — хмыкнула Аня. — Наверное, ваши поклонники узнали, что вы здесь собираете сюжеты, и сделали такой презент инкогнито! А вон еще и записка!
Кроме бутылочки с вином в пакете лежал скрученный в трубочку и перехваченный тонкой резинкой белый лист, а также лист из тетради, сложенный вчетверо. Несмотря на интерес к интриге, Ане пришлось идти обслуживать других клиентов, а Вера осталась за барной стойкой наблюдать процесс открытий.
Амалия развернула листочек, прочла несколько строк, и брови ее поползли вверх.
Вера сдержалась и ничего не спросила. Но женщина сама протянула ей записку. На листке было старательно выведено:
«Уважаемая Амалия, к сожалению, не имею возможности лично рассказать Вам свои истории, поэтому посылаю одну вместе с тематическим подарком — домашним вином. Было бы очень хорошо, если бы Вы прочли и продегустировали мой подарок вместе с тем слепым господином.
Ваша почитательница».
— Почитательница? — Глаза Амалии округлились.
— Ух ты! Ничего себе! — удивилась Вера, хоть и была гораздо сдержаннее Ани в своих проявлениях. — Так надо же немедленно позвонить Виктору, как считаете?
— Не знаю, удобно ли это — дергать человека, у него, пожалуй, свои дела, — сказала Амалия и вдруг почувствовала, что в глубине души была бы рада такому неожиданному поводу снова увидеть этого странного человека, с которым недавно «читала» мистическую историю о гувернантке, хотя обсуждение сюжета и не сложилось.
Пока женщина анализировала произошедшее, а заодно и собственные ощущения относительно перспектив нового совместного чтения, Вера уже набирала номер Виктора со своего мобильного.
— Где? На Лукьяновке? Как раз собирались заехать? Так когда будете? Ну, вот и хорошо! — Вера выключила трубку и улыбнулась Амалии. — Минут через два-дцать-двадцать пять будет.
Амалия пожала плечами, вытащила из сумочки сигареты и молча направилась на улицу.
Она вдыхала горький дым тонких сигарет, приправленный ментолом, и думала, что снова ее жизнью руководит кто-то извне, решая за нее, что делать, на свое усмотрение направляя ее жизнь. Такое случалось и раньше, но не напрягало, ведь ее существование уже много лет направлял Артур, и она ему полностью доверяла. А кому еще ей было доверять? Отец умер, когда она была еще школьницей. Мама радовалась, что дочь учится в столице, хотя и рано выскочила замуж, правда, за своего, за надежного… А когда мама за несколько месяцев сгорела от рака, у Амалии и вовсе никого не осталось. Кроме Артура. Их судьбы сплелись и долго шли в одном направлении, пока не…
Сейчас она сама пыталась определять векторы, как-то наполнять и направлять свои дни, но в глубине души чувствовала, что это у нее получается довольно плохо. Иногда даже казалось, что она существует где-то в другом измерении, не так, как все люди вокруг, которые куда-то несутся, что-то делают, кипят эмоциями, и далеко не всегда положительными. Она же последние месяцы плавала, как уставшая пчела в сиропе, безразличная к окружающей жизни и даже к тому, что будет дальше с ней самой.
Выбросив окурок в мусорник, Амалия снова почувствовала голод, вернулась в кафе и спросила, готов ли ее заказ.
— Уже-уже! Поднимайтесь! Две минуты! — прощебетала Аня.
Амалия взяла с барной стойки коробочку-подарок и пошла к своему столику. Еще до того, как подошла Аня, она сняла резинку, развернула белый лист-трубочку, и глаза ее побежали по рукописному тексту — ведь кто знает, что именно придется ей читать вслух этому странному Виктору?
…Я обожаю экспериментировать. С тех пор как прочла Зюскиндовского «Парфюмера», не представляю своей жизни без экспериментов. Мне трудно, я совсем не приспособлена к обычной жизни обычного человека. Не понимаю, как это: изнывать у телевизора или оценивать новую одежду соседки. Меня это не интересует.
У меня нет семьи, я не думаю о какой-то там влюбленности, не верю в любовь, меня не интересует политика, я не опаздываю на работу и ухожу оттуда позже других. А еще я всегда спешу домой. Прежде всего — к винному погребу. Дорогу туда знаю только я. Темное и сухое его нутро тысячу лет сторожил Див, однако еще до моего рождения он исчез с насиженного места. Перестал показываться людям сразу после войны. А до тех пор сидел у входа в погреб, сторожил старый сад, который ветками кланялся ему до земли, яблоки падали, между ними падали снаряды, и яблони были в белой пене сока. Сок бродил, яблони упивались им и плакали. Див занес в погреб немного яблок, ими потом угощал голодных птиц, а сам не ел. Он поседел и состарился. Приглядывал за старым садом, вытаскивал из покореженных стволов подгоревшие гильзы, деревья стонали от боли и отчаяния. Потом внезапно он исчез. А вход в погреб закрыл камнем.
Мне было два года, когда полынная звезда, как и предсказано было библейскими пророчествами, упала в украинские степи[14]. Треть вод стали горькими, и мне снилась седая полынь. Я не знала, что это полынь, седое марево пекло, окутывало едким дымом. Див приходил в мои сны вместо отца, выносил меня из той жгучей боли, дул на меня холодным спасительным ветерком. Я не видела его лица, но чувствовала его руки. Они были холодными.
Так продолжалось еще двенадцать лет.
…
…Мне шестнадцать. Вчера получила паспорт, а завтра вступит в свои права последний месяц лета. К матери неспешно подходит сосед:
— Мария, ох и ежевики в этом году уродило! Я уж и вино поставил бродить. Сейчас снова за ней иду. Может, кто из вас хочет пойти со мной?
Мама не соглашается. У нее много работы. Но… тут же рядом я.
— Вместо того чтобы книжку читать, иди-ка с Иосифом по ежевику. Принесешь, варенья наварим. И вина приготовим!
Мы идем долго. Дядя Иосиф ведет меня по незнакомой дороге. Лес сгущается, просвета не видно.
— Нам еще далеко?
— Потерпи, еще немного…
Вскоре мы выходим на большую светлую поляну. Под ноги попадают ежевичные гроздья, я ступаю осторожно, но за мной остается чернильный след. Ягоды сладкие, ем их досыта, собираю в кувшин. Он наполняется быстро.
Дядя Иосиф смеется. Он уже соглашается идти домой. Но вот только дособирает ведро ягод. Я помогаю. Мы рядом, я слышу его дыхание. Он то и дело поглядывает на меня, сыплет в ладонь самые лучшие ягоды:
— Попробуй…
Ягоды сладкие, взгляд его лукавый.
Солнце тонет в вечерней пыли, мы еще не вышли из лесу, а уже сумерки окутывают все вокруг. Дядя Иосиф находит поваленное дерево, медленно усаживается:
